Ее слова – приятные, утешительные, теплые – окутывают меня, словно ее кашемировый палантин.
– Вы – сильная женщина, Джессика, но над вами довлеет чудовищный гнет негативных факторов. Увольнение отца; посттравматический стресс, что вы переживаете с того вечера, когда над вами надругался театральный режиссер, масса финансовых проблем… Ну и, разумеется, чувство вины из-за сестры, которое до сих пор не отпускает вас. Все это в совокупности психологически очень трудно выдержать.
Она вкладывает в мою руку пакетик.
– В праздники особенно тяжело оставаться одной. Это поможет вам сегодня заснуть. Конечно, я не вправе давать вам лекарство без рецепта, но считайте, что это мой последний подарок.
Я смотрю на таблетку и, даже не задумываясь, благодарю:
– Спасибо.
Словно она пишет текст моей роли, а я просто читаю за ней.
Доктор Шилдс берет мой бокал с вином, к которому я почти не притронулась, и выливает его содержимое в раковину. Затем счищает в мусорное ведро сыр с тарелки, туда же бросает виноград, к которому тоже никто не прикоснулся.
Опорожненный бокал. Корка от сыра.
Я мгновенно встрепенулась, наблюдая за ней.
Доктор Шилдс не смотрит на меня – поглощена наведением порядка, – но если б увидела мое лицо, сразу бы поняла: что-то пошло не по ее сценарию.
В памяти всплывают ее записи в досье Эйприл: Все следы твоего пребывания здесь были уничтожены… Бокал вымыт… Остатки «бри» и винограда выброшены в мусорное ведро…
Словно тебя никогда здесь и не было. Словно тебя больше не существует.
Я смотрю на прозрачный пакетик с крошечной таблеткой в своей руке.
И все мое существо пронизывает леденящий страх.
Что же ты с ней сделала? – думаю я.
Нужно уходить, немедленно, пока она не догадалась о моих подозрениях.
– Джессика?
Взгляд доктора Шилдс обращен на меня. Я надеюсь, что эмоции, отражающиеся в моем лице, она приняла за отчаяние.
Голос у нее тихий, увещевающий.
– Я просто хочу, чтобы вы знали: не стыдно прибегнуть к вспомогательным средствам, если понимаешь, что без них не обойтись. Любому человеку иногда необходимо отрешиться от действительности.
Я киваю.
– Да, наверно, было бы неплохо наконец-то как следует выспаться, – дрожащим голосом соглашаюсь я.
Я убираю таблетку в сумку. Потом встаю с табурета и беру куртку, заставляя себя не спешить и не суетиться, чтобы не выдать паники. Доктор Шилдс, по-видимому, не намерена провожать меня к выходу. Она остается в кухне, губкой вытирая безукоризненно чистый гранит. Я поворачиваюсь и иду в прихожую.
С каждым шагом я все сильнее ощущаю покалывание между лопатками. Наконец я у двери, открываю ее и, ступив за порог, аккуратно затворяю за собой.
Добравшись до дома, я в ту же минуту вытаскиваю из сумки полиэтиленовый пакетик и внимательно рассматриваю маленькую овальную таблетку. Маркировка на ней легко читается, и я по кодовому номеру нахожу информацию на сайте определения лекарственных средств. Это «Викодин» – наркотический препарат, выдаваемый по рецепту. По словам миссис Восс, именно его смертельную дозу приняла Эйприл в парке.
Теперь я точно знаю, кто и зачем дал эти таблетки Эйприл.
Доктор Шилдс, вероятно, как-то выяснила, что Томас изменил ей с Эйприл, – иначе она не вложила бы ей в руку эту отраву. Остается понять, как доктор Шилдс заставила Эйприл проглотить таблетки.
Необходимо вернуться в Ботанический сад в районе Уэст-Виллидж и найти скамейку у замерзшего фонтана. Место, где Эйприл предпочла умереть, вероятно, чем-то примечательно.
И о том, что Томас придумал свой роман с владелицей бутика Лорен, доктор Шилдс тоже знает? Впрочем, если уж я сумела это выяснить, то доктор Шилдс, с ее прозорливостью и вниманием к мельчайшим деталям, наверняка раскрыла его обман.
Много ли времени пройдет до того, как она проведает про мое несанкционированное свидание с Томасом и про всю ту ложь, что я ей наговорила?
И, когда узнает, что я переспала с ее мужем, как она поступит со мной?
Глава 63
24 декабря, понедельник
Джессика, вы сейчас погружены в глубокое забытье, лишенное сновидений? Крепкий сон вам необходим.
Вас никто не потревожит. Вы в полном одиночестве.
Работа вас больше не отвлечет, вы ее потеряли. Лиззи уехала. Наверно, вы рассчитывали встретить Рождество с Ноем? А он укатил к родным в Вестчестер.
Что касается ваших близких, они недоступны. Сегодня утром консьерж по телефону удивил их приятной новостью: они отправляются в однодневное путешествие на прогулочной яхте. А в океан трудно дозвониться по сотовой связи.
Даже ваш новый друг, Томас, будет занят.
Но и те, кто празднует Рождество в кругу близких, тоже могут чувствовать себя одиноко. Вы уже знаете состав действующих лиц моей семьи, Джессика. Но этих декораций вы не видели.
Вот мизансцена: канун Рождества в поместье семейства Шилдс в Литчфилде (штат Коннектикут), расположенном в полутора часах езды от Нью-Йорка.
В большой гостиной зале пылает камин. На каминной полке изящные фигурки из лиможского фарфора образуют вертеп. В этом году мамин декоратор выбрал для украшения елки белые огоньки и сосновые шишки идеальной формы.
Красиво, правда?
Отец откупоривает бутылку «Дом Периньон». Из рук в руки передается блюдо с жареными кусочками хлеба и копченым лососем с икрой.
Под елкой лежат чулки с подарками. В комнате всего четыре человека, но чулок пять.
Один собран для Даниэллы. По обычаю наша семья делает щедрое пожертвование на благотворительные цели в память о ней и кладет в чулок конверт с чеком. Как правило, получатель – общество «Матери против вождения в нетрезвом виде», хотя в прошлом были и другие: общества «Безопасное вождение» и «Студенты против вождения в нетрезвом виде».
На следующей неделе исполнится двадцать лет со дня смерти Даниэллы, поэтому чек выписан на особенно крупную сумму.
Сейчас ей было бы тридцать шесть лет.
Она погибла менее чем в одной миле от этой гостиной.
По мере того, как количество шампанского в бокале матери уменьшается, ее рассказы о младшей дочери – любимице – становятся все более фантастическими.
Это еще одна рождественская традиция.
Мама заканчивает бредовую сказку о том, как Даниэлла летом работала воспитателем в детском дневном лагере при элитном загородном клубе.
– Она так здорово ладила с детьми, – предается бесцельным воспоминаниям мама. – Она была бы замечательной матерью.
Мама весьма кстати забыла, что Даниэлла устроилась воспитательницей в лагерь по настоянию отца и взяли ее на работу только потому, что отец играл в гольф с директором клуба.
Обычно маме все поддакивают.
Но сегодня невозможно удержаться от возражений.
– Вообще-то, я не уверена, что Даниэлла очень уж любила детей. Разве это не она так часто сказывалась больной, что ее чуть не уволили?
Это произнесено задушевным тоном, но мама мгновенно каменеет.
– Даниэлла любила детей, – возражает она, сердито краснея.
– Еще шампанского, Синтия? – предлагает Томас в попытке разрядить внезапно накалившуюся атмосферу в комнате.
Маме позволено вести себя так, чтобы последнее слово осталось за ней, хотя она не права.
И вот что мама отказывается признать: Даниэлла была законченной эгоисткой и нахалкой, брала без спросу все, что ей приглянулось. Например, мой любимый свитер, который потом растянулся, потому что Даниэлла носила вещи на размер больше. А в одиннадцатом классе она украла мой реферат, подготовленный на «пятерку с плюсом» для урока по английскому языку и литературе – он хранился на нашем домашнем компьютере, которым мы пользовались вместе – и сдала его под своим именем.
Она увела парня, который поклялся в верности старшей сестре.
За первые два проступка и за многие другие, совершенные раньше, Даниэлла не понесла наказания: отец был занят работой, а мама, как и следовало ожидать, всегда находила ей оправдание.
Если бы Даниэлла держала ответ за свои прегрешения, возможно, теперь она была бы жива.
Томас подошел к маме и снова наполнил ее бокал.
– Синтия, как вам удается с каждым годом молодеть? – спрашивает он, потрепав ее по плечу.
Обычно миротворческие потуги Томаса вызывают умиление.
Но сегодня я расцениваю их как еще одно предательство.
– Пойду принесу стакан воды. – В действительности мне нужен повод, чтобы выйти из комнаты. Кухня служит мне убежищем.
За последние двадцать лет здесь многое поменялось. Новый холодильник снабжен встроенным диспенсером для подачи охлажденной воды. Пол, некогда деревянный, выложен итальянской плиткой. Столовый сервиз за застекленными дверцами шкафов теперь белый, с синим узором.
Но дверь, ведущая на улицу, все та же.
И замок в ней такой же, с фиксатором. Снаружи открыть его можно только ключом. Изнутри один поворот маленькой овальной ручки либо отпирает замок, либо запирает – в зависимости от того, в какую сторону повернуть.
Эту историю вы никогда не слышали, Джессика.
Никто не слышал. Даже Томас.
Но вы, должно быть, понимаете, что я была по-особенному расположена к вам. Что между мной и вами существует неразрывная связь. Еще и поэтому ваши поступки так глубоко меня ранили.
Если бы вы вели себя иначе, между нами сложились бы совсем другие отношения.
Потому что несмотря на все наши внешние различия – возраст, уровень благосостояния, образование, – в самых значимых моментах ваша жизнь и моя сверхъестественным образом перекликаются. Словно нам с вами суждено было сблизиться. Словно наши судьбы – зеркальное отражение одна другой.
Вы в тот трагический августовский день заперли в комнате свою младшую сестру Бекки.
Я в ту трагическую декабрьскую ночь не пустила в дом свою младшую сестру Даниэллу.
Даниэлла частенько тайком убегала из дома на свидания с парнями. Обычно она фиксировала защелку на кухонной двери, чтобы та не захлопывалась наглухо и она могла вернуться домой незамеченной. Это был ее излюбленный трюк.