Я в нерешительности умолкаю.
– Дело срочное, – добавляю я и диктую номер своего мобильника.
Потом открываю ноутбук и начинаю искать авиабилет во Флориду, чтобы улететь к своим родным. Я очень хочу с ними увидеться. Но это не единственная причина: мне нужно убраться из города до того, как доктор Шилдс и Томас узнают, что я связалась с частным детективом и довела до его сведения, что Эйприл была пациенткой Томаса и принимала участие в исследовательском проекте доктора Шилдс. А также сообщила, что «Викодин» Эйприл, как и мне, вероятно, вложили в руку.
Ближайший рейс до Нейплса – завтра в шесть утра.
Я сразу бронирую билет, хотя он стоит больше тысячи долларов.
Пришедшее по электронной почте подтверждение бронирования от авиакомпании «Дельта» приносит некоторое облегчение. Возьму с собой Лео в дорожной клетке и одежды побольше, – на тот случай, если в целях безопасности придется возвращаться не в Нью-Йорк, а домой в Аллентаун.
Я даже не стану предупреждать родителей, что лечу к ним на курорт. Это рискованно: вдруг доктор Шилдс узнает.
Когда я почувствую, что можно возвратиться в Нью-Йорк, я вернусь и начну новую жизнь, как уже бывало раньше. Денег, что заплатила мне доктор Шилдс, на некоторое время хватит. Работу я найду, ведь я тружусь с подросткового возраста.
Вот найти замену Ноа будет нелегко.
На эсэмэски и звонки он не отвечает, надо придумать другой способ связаться с ним. Немного поразмыслив, я достаю блокнот.
Наши отношения начались с обмана: я назвалась вымышленным именем.
Теперь я должна быть с ним абсолютно честной.
Мне неведомо, как отыскала его доктор Шилдс и что она ему наговорила. Поэтому я начинаю с того момента, когда я взяла с кресла телефон Тейлор у нее дома, и заканчиваю тем, как в Ботаническом саду поняла, что Эйприл была пациенткой Томаса.
Пишу даже о том, что я переспала с Томасом. «Знаю, к тому времени у нас было только два свидания, и никаких взаимных обязательств… но я сожалею об этом, и не только из-за того, кем оказался Томас, а прежде всего потому, что ты стал дорог мне».
Получилось шесть страниц.
Кладу письмо в конверт, надеваю куртку, хватаю поводок Лео.
В коридоре как-то необычно тихо. Все квартиры в этом доме – однокомнатные или двухкомнатные – для семей не подходят. Большинство соседей, должно быть, уехали на праздники к родственникам.
Я выхожу из подъезда и, сбитая с толку, застываю на месте в нерешительности.
Что-то не так.
Жизнь вокруг словно замерла. Какофонию уличных шумов будто отключили. Впечатление такое, что во всем Нью-Йорке объявлен антракт, и все ждут, когда снова поднимется занавес и начнется второй акт.
Не может же быть, чтобы я осталась одна во всем городе. Но ощущение именно такое.
Я оставила письмо для Ноа у дежурного консьержа и возвращаюсь домой. Звонит мой мобильник.
Это может быть кто угодно. В своем телефоне я не устанавливала индивидуальные сигналы для разных абонентов.
Но я точно знаю, кто это, еще до того, как смотрю на экран.
Сброс.
Фамилия доктора Шилдс исчезает с экрана.
Ну что ей еще нужно от меня в день Рождества?
Через десять минут, когда я уже дошла до дома, снова звонок.
Я намеревалась остаток дня просидеть в своей квартирке, закрыв дверь на два замка. Мне нужно собраться в поездку. Рано утром закажу такси через «Uber» и сразу поеду в аэропорт.
Не буду отвечать на ее звонки.
Хочу снова сбросить вызов, но, взглянув на экран, вижу незнакомый номер.
Должно быть, это детектив, думаю я.
– Здравствуйте, это Джессика Фаррис, – радостно говорю я.
Секундная пауза, и у меня замирает сердце.
– С Рождеством, Джессика.
Инстинктивно я озираюсь по сторонам, но вокруг ни души.
До дома – один квартал. Схвачу в охапку Лео и бегом. Она меня не догонит.
– Ужин в шесть часов, – продолжает доктор Шилдс. – Прислать за вами машину?
– Что? – отзываюсь я.
Голова идет кругом, я пытаюсь понять, что происходит. Должно быть, она звонит с одноразового телефона, возможно, с того же самого, который она дала мне, чтобы позвонить Рейне и Тиффани. Поэтому я и не узнала номер.
– Вы же помните, я обещала вашим родителям, что мы будем отмечать праздник вместе, – продолжает она.
– Я не приду, – кричу я. – Ни сегодня, ни завтра, никогда.
Я собираюсь нажать «отбой», но слышу ее серебристый голос:
– А у меня для вас подарок.
Это произнесено таким тоном, что у меня кровь стынет в жилах. Мне знаком этот тон. Он означает, что в данный момент она наиболее опасна.
– Не нужны мне ваши подарки, – отвечаю я. У меня вдруг сжимает горло. Я почти у дома.
Однако железная дверь открыта.
Неужели я забыла ее плотно закрыть, когда уходила? Возможно. Из-за того, что меня поразила внезапная тишина на улице.
Где безопаснее – в подъезде или здесь, на улице?
– Хм, жаль, – говорит доктор Шилдс. Она прямо смакует этот момент, словно кошка играет с покалеченной мышкой. – Что ж, если вы не придете и не примете мой подарок, придется передать его полиции.
– Это вы о чем? – спрашиваю я шепотом.
– О видеозаписи, – отвечает она. – На ней зафиксировано, как вы незаконно проникли в мой дом.
Ее слова поражают меня, словно гром.
Значит, Томас меня подставил. Он один знал, что я должна пробраться в ее дом.
– Я обнаружила, что у меня пропало бриллиантовое колье, – продолжает доктор Шилдс беззаботным тоном. – К счастью, я додумалась проверить запись с видеокамеры системы безопасности, которая была недавно установлена. Джессика, я знаю, что вам очень нужны деньги, но никак не думала, что вы опуститесь до воровства.
Я ничего не брала, но если она передаст эту видеозапись в полицию, меня арестуют. Никто не поверит, что ключ дал мне Томас, ее муж. Доктор Шилдс скажет, что я запомнила код отключения сигнализации, когда была у нее в гостях. И это будет абсолютно правдоподобно.
Денег на адвоката у меня нет, да и что толку? Она все равно меня перехитрит.
Я неверно оценила свое положение: оно гораздо, гораздо хуже.
Я знаю, что нужно сказать, дабы она смягчилась.
Я закрываю глаза, спрашиваю хрипло:
– Что я должна сделать?
– Просто приходите на ужин, в шесть часов, – отвечает она. – Приносить ничего не надо. До встречи.
Я оборачиваюсь, пристально оглядываю улицу: никого.
Хватаю ртом воздух.
Если меня арестуют, будет загублена не только моя жизнь. Мои родные тоже пострадают.
От порыва ветра входная дверь немного приоткрывается, и я инстинктивно отскакиваю назад.
Доктора Шилдс здесь нет, говорю я себе. Она уверена, что я приду к ней на ужин.
И все же я хватаю Лео, влетаю в подъезд и бегом поднимаюсь по лестнице на свой этаж.
Ключи уже у меня в руке. В коридоре никого нет, но я все равно со всех ног мчусь к своей квартире.
Войдя, я внимательно осматриваю все углы, и только потом спускаю Лео с рук.
Тяжело дыша, падаю на кровать.
Сейчас начало двенадцатого. У меня семь часов, чтобы придумать, как спастись.
Приходится признать, что, возможно, у меня это не получится.
Я закрываю глаза, представляя лица родителей и Бекки в разные периоды жизни. Вот мама вбегает в медпункт моей начальной школы, на ней – добротный синий костюм, в котором она ходила на работу, когда служила секретаршей; школьная медсестра позвонила ей и сообщила, что у меня высокая температура. Вот отец во дворе нашего дома, выгнув руку, учит меня, как нужно правильно бросать мяч. Вот мы с Бекки лежим «валетом» на диване, и она щекочет мне пятки.
Я вспоминаю и вспоминаю тех, кто мне дорог, пока дыхание не выравнивается. Теперь я знаю, как действовать.
Я поднимаюсь, беру мобильник. Родители звонили сегодня утром, оставили сообщение, поздравили с Рождеством. Я не решилась ответить, зная наверняка, что они почувствуют напряженность в моем голосе.
Но больше нельзя откладывать: я обязана рассказать родителям то, что пятнадцать лет скрывала от них.
Может, у меня и не будет другого шанса исповедаться перед ними, а они должны узнать правду. Они имеют на это право.
Трясущимися руками набираю мамин номер.
Она отвечает сразу же:
– Привет, милая! С Рождеством!
А у меня комок в горле, едва могу говорить. Это нелегко – лучше вывалить сразу.
– Подключи папу, а Бекки не надо. Я должна поговорить только с вами, без нее.
Я до боли сжимаю в руках телефон.
– Секундочку, милая, он здесь, рядом, – судя по ее голосу, она понимает: что-то стряслось.
Раньше, представляя, как я поведу этот разговор, я никогда не могла продвинуться дальше первой фразы: «Я должна рассказать вам правду о том, что случилось с Бекки».
– Джесси? Мы с мамой слушаем тебя, – слышу я густой сипловатый голос отца. И не могу произнести даже ту первую фразу.
Горло сдавило. Это как в кошмарном сне, когда невозможно издать ни звука. У меня кружится голова, кажется, я вот-вот потеряю сознание.
– Джесс? Что случилось?
Голос матери полон тревоги, и меня наконец прорывает:
– Когда Бекки выпала из окна, меня не было дома. Я оставила ее одну, – выдавливаю я из себя. – Я заперла ее в спальне на замок.
В ответ – молчание.
Такое чувство, что меня разрывают на части; все эти годы моя тайна помогала мне сохранять целостность, а теперь оболочка рушится.
Подобно мне, они, должно быть, вспоминают, как бесчувственное тело Бекки кладут на носилки и увозят на «скорой».
– Простите меня, – произношу я, содрогаясь от рыданий. – Я не…
– Джесси, – решительно перебивает меня отец. – Нет. Это я виноват.
От удивления я резко вскидываю голову. Что он такое говорит? Должно быть, неправильно меня понял.
А он продолжает:
– Та сетка от комаров давно была сломана, и я все собирался и собирался ее заменить. Если б заменил, Бекки не сумела бы ее открыть.