Том хотел знать, почему Нельсон стал бы одаривать пощечиной такую девочку, как Мишель Саммерс. Было ли что-то конкретно в ней, что заставило главу потерять контроль? Объяснение Нельсона может быть простым, и, вероятно, не будет иметь никакого отношения к исчезновению девушки годами спустя, но этот инцидент не давал покоя Тому, и он продолжал возвращаться к нему мыслями. Он знал, что это должно быть будет простой тратой времени, но нет никакого вреда в том, чтобы навести шороха у директора и посмотреть, что из этого получится.
Школьная приемная была внушительным открытым пространством со стеклянным потолком и кремовыми стенами, но без мебели. Том занял себя рассматриванием галереи из фотографий, пока ждал, когда вернется школьный секретарь. Должно быть, эта галерея была недавним нововведением, так как он никогда раньше не видел этих изображений. Поколения детей были запечатлены на них рядами групповых портретов в рамках. Директор, должно быть, посчитал, что единственное, чего не хватает школе ― намека на историю, так что он решил его придать, вытащив эти старые фотографии из более раннего здания школы. Коллекция начиналась с одного конца с группы черно-белых снимков. Том узнал на одной из этих более ранних фотографий Генри Кольера, который, судя по одежде, в которую он был одет, датировался ранними шестидесятыми. У него было серьезное, но не злое лицо, и дети казались расслабленными в его присутствии, мальчики в шортах, а девочки в платьях, их волосы заплетены в косы, изображение из более невинной, неосведомленной эпохи. На кого он не был похож, так это на убийцу.
Том прошел вдоль всей стены, рассматривая каждую фотографию по очереди, которые становились все современнее, коротким брюкам на смену пришли длинные, черно-белые снимки уступили место цветным, когда он наконец достиг семидесятых ― десятилетие, чей вкус подзабылся. У учителей мужского пола были бороды и длинные волосы, которые прикрывали уши. Они носили коричневые пиджаки из твида или вельвета, в то время как женщины были облачены в бесформенные платья с цветным кринолином или пятнами зеленого, коричневого или фиолетового цветов, или же они носили плиссированные юбки А-силуэта и белые блузки с гофрированными воротниками и бежевые джемперы. Дети были одеты в свободного кроя, связанные вручную свитера с неуклюжими узорами, яркие футболки или цветные рубашки в клетку. Было множество полосок и шотландки (прим.: ткань, используемая для пошива шотландских юбок), будто яркая одежда могла компенсировать серые дни с отключениями электричества три дня в неделю.
Том задался вопросом, чем все эти дети теперь занимаются, и кем они выросли. Затем он нашел, что на самом деле искал. Это была старая, цветная фотография, слегка выцветшая от долгого нахождения под солнечным светом, но люди на снимке все еще были узнаваемыми. То был групповой снимок, примерно двадцатилетней давности, на котором были два ряда детей и женщина, стоящая сбоку от них. Мэри Кольер была чинно одета в шерстяное платье. Ее волосы были зачесаны назад и заколоты с аккуратностью, граничащей с присущей военным стилем. Она могла бы попасть в один из тех старых фильмов о войне, которые изображали женщин в синей форме, перемещающих игрушечные самолеты, чтобы отметить прогресс в битве за Британию. Мэри Кольер была бы идеальной кандидаткой на роль сурового сержанта средних лет, дисциплинирующей молодые силы женской вспомогательной службы ВВС за опоздание или ношение слишком большого количества косметики на службе.
Его взгляд переместился с Мэри на пару рядом детей под ее опекой. Им должно быть было от семи до восьми лет.
― Вы на этом?
Он был так поглощен разглядыванием фотографии, что не слышал, как вернулась женщина из приемной.
Он показал на невысокого встревоженного ребенка в конце первого ряда.
― Вот я.
― Ох, благослови вас Господь, ― по-доброму сказала она. ― Вы выглядите так, будто несете все беды мира на своих плечах.
Она была права, так и было.
― Он закончит через несколько минут, ― сообщила она ему, ― не хотите ли кофе, пока ждете.
― Нет, спасибо.
― Тогда я оставлю вас наедине с вашими воспоминаниями.
Когда она ушла, Том продолжил глазеть на фотографию, пытаясь вспомнить, каково было быть в том возрасте. Он выглядел таким серьезным. Конечно же, это могло быть и иллюзией. Вероятно, снимающий щелкнул кадр в неправильный момент, а секундой ранее он уже улыбался и был счастливым, но он сомневался в этом. Том знал, что пройдут годы, прежде чем он сможет прийти в себя после ухода своей матери, как будто он был чем-то не имеющим никакого значения. Он задавался вопросом, какие мысли витали тогда в его маленьком беспокойном уме.
По мере его продвижения по ряду фотографий, изображения становились все ярче. Это был современный век новой школы, и фотографии еще не подверглись разрушительному воздействию солнечного света. Одна фотография в частности привлекла внимание Тома, и он остановился, чтобы ее рассмотреть.
Поначалу, он не понимал ее важности, его интерес был скорее инстинктивным, но он стал присматриваться внимательнее к лицам маленьких мальчиков и девочек, и учителя, который стоял там с ними, пока постепенно не рассмотрел все. В голове Тома возникла мысль и произвела там эффект разорвавшейся бомбы. Неожиданный шок разлился в его крови и прошелся по коже, которая защипала от внезапного озарения.
Минуту спустя, появился директор. Мистер Нельсон с силой распахнул двустворчатые двери, чтобы дать понять свои чувства. Он был слишком занят, чтобы тратить свое драгоценное время на журналистов, но, когда он прошел через двери и в приемную, он остановился на ходу и с недоверием огляделся в комнате, потому что там никого не было. Том ушел.
***
Том позвонил в дверной звонок и подождал, пока не услышал шаги, спускающиеся вниз по лестнице, затем дверь, наконец, открылась.
― Есть кое-что, о чем я хотел спросить тебя, ― сказал он Эндрю Фостеру с порога. ― Это важно.
Глава 55
― Вот как?
Его друг казался озадаченным его прямотой.
― Все хорошо, да?
Он сделал вид, что смотрит на что-то за спиной Тома, на случай если происходит что-то, о чем он не знает. Учитель нервничает?
― Ладно, друг. Тогда заходи.
Том прошел следом за Эндрю в гостиную, которая была именно такой, какой он запомнил в ночь, когда они вместе напились, минус бутылка водки и плюс солнечный свет, льющийся в окна.
― Спрашивай.
― Это касается Мишель Саммерс, ― сказал он, ― пропавшей девушки.
― Ладно.
― В ту ночь, когда мы впервые встретились во «Льве», ты сказал, что не знал ее.
На долю секунды тот заколебался. ― Не говорил.
― Ты сказал, что никогда не знал ее, что она училась там еще до твоего появления.
― Да, ― ответил учитель, ― верно.
― Но это не верно, так ведь, потому что ты знаешь ее, или, по меньшей мере, знал.
― Я не поспеваю за твоей мыслью, друг.
― Ты учил ее, целый год. В восемьдесят восьмом году, по сути, в первый год как начал там работать, она оказалась в твоем классе.
Эндрю пытался изобразить удивленный взгляд, но не вышло. Единственная подлинная эмоция, которая была написана на его лице, была страхом.
― Я видел школьную фотографию на стене в школе. Она, может, и была пятилетней давности, но я безошибочно узнал Мишель.
― Это не обязательно она, друг. Одна десятилетняя девочка выглядит так же, как и другие, вот и все. Ты видел другую девочку и подумал, что это Мишель как там ее фамилия.
― Ее зовут Саммерс, Мишель Саммерс.
― Да, верно.
― Тогда скажи это.
― Что?
― Назови ее по имени.
― Зачем?
― Потому что я так хочу, ― настаивал Том. ― Назови ее по имени.
― Мишель Саммерс, ― Эндрю посмотрел на Тома, будто насмехался над пьяным. ― Теперь доволен?
― Нет. Боже, мужик, она стояла рядом с тобой в конце ряда учеников на фотографии. Она была там, на твоем первой школьной фотографии в качестве учителя, была частью твоего первого класса, что должно было быть важно для тебя. Ты стоял рядом с ней. Тем не менее, ты говоришь мне, что никогда не знал ее.
― Погоди, ― Эндрю протянул руку в жесте «Я могу объяснить».
― Нет, ты погоди. Я хочу знать, почему ты сказал, что никогда не знал ее.
― Том, расслабься, хорошо? Ты увидел не ту девочку, говорю тебе.
― Нет, ту. Я знаю, что это она, потому что проверил. Именно так делают журналисты, мы проверяем факты, и я проверил этот. Я только что был у матери Мишель и спросил ее. Ты, точно, учил ее.
― Ладно, ладно. Приму твои слова за чистую монету. Так, значит, это была Мишель, и мне жаль, что я такой забывчивый мудак, но я не очень-то запоминал детей, друг. Это просто работа, ― и он преувеличенно пожал плечами. ― Я не понял, что она была в моем классе. Прошло пять лет, и я забыл об этом, хорошо?
― Нет, не хорошо. Я не верю тебе, Эндрю, а знаешь почему?
― Какого черта ты устроил, Том?
― Ты знаешь почему? ― Том закричал на него.
― Нет, не знаю. И я хочу знать, зачем все эти вопросы, Том. Хочу, чтобы ты рассказал мне.
― Потому что, когда я отправился увидеться с матерью Мишель, знаешь, что она мне рассказала о тебе?
― Откуда я могу знать?
Эндрю Фостер сейчас выглядел очень напуганным.
― Только хорошие вещи.
― Верно, тогда ладно, ― он, казалось, испытал облегчение.
― Много и много хороших вещей, и все потому, что Мишель считала тебя самым лучшим после нарезанного хлеба. Очевидно, что она говорила только о тебе какое-то время. Мистер Фостер это и мистер Фостер то.
― Ну, это нормально, разве нет?
― Согласно словам матери, Мишель испытывала к тебе школьную влюбленность, но она не возражала, потому что ты помогал ее дочери с чтением и письмом, которое всегда было неаккуратным, пока этим не занялся мистер Фостер, предлагая ей дополнительную помощь, немного репетиторства один-на-один. Фиона даже поблагодарила тебя на родительском вечере