Это не очень хорошо. Уйка сам из боярских детей, и со Жданом они крепко не поладили, вечно соревновались во всём. Боярский сын почти никогда не уступал несмотря на разницу в силе и росте. Вот прознает, что Ждан у его человека что-то выпытывать начал, пусть и товарища бывшего, так ни за что не спустит.
Получается Пятого напоследок оставить надо. А сегодня-завтра разыскать Томицу, с ним Ждан лучше всего ладил.
Настроение немного исправилось, Ждан даже на радостях купил за полушку [1]калач, чтобы отметить подвижки в поисках.
Торговые ряды скоро закончились и снова потянулись амбары, загоны для скота, уже открывшиеся мастерские. Дальше от торга он свернул к окольному городу, где в основном и жил служилый люд.
Отыскать сотника Военега, под началом которого он служил ещё в прежнем десятке, удалось не сразу, тот ругался возле дружинной кузни со здоровенным кузнецом Дарёном, по прозвищу Клещ. Маленький, круглый сотник скакал вокруг скукожившегося бородатого детины, который при желании, пожалуй, мог вколотить его в землю по самые уши и орал:
— Ты чего тут удумал?! Решил всю крепость разорить?! Отвечай, хвост собачий!
Клещ что-то смущённо бормотал, потупив взор, и даже не помышлял о том, чтобы дать отпор. Такое поведение злило сотника ещё больше, так что в итоге, он сцапал кузнеца за ворот рубахи, рванул на себя и прошипел:
— Ещё раз вздумаешь дружинные подковы крестьянским лошадям ставить за моей спиной, я тебя на мелкие кусочки поломаю, да так, что уже обратно не соберёшься. Уразумел?
Кузнец согласно закивал, а Военег зло сплюнул и повернулся к Ждану, которому едва ли доставал ростом до груди.
— Чего тебе? — прорычал он, глядя снизу-вверх, но отчего-то Ждан, вместо того, чтобы почувствовать превосходство над этим толстым коротышкой, захотел вдруг сжаться и стать невидимым.
Военег славился крутым нравом и бесстрашием. К тому же был очень умелым воином, что с его телосложением никак не вязалось. Сотня, которой он командовал, была одной из лучших в крепости и спуску никому не давали, от отрока до десятника. Себя Военег тоже не жалел, ни в бою, ни в учении. А рост… многие жестоко поплатились за то, что не принимали толстяка всерьёз. Он выходил один против троих уже опытных воинов и чаще всего выходил совсем не битым, тогда как противники лежали в пыли без памяти, а уж об отроках и говорить нечего. По первой подростки-чудь смеялись над маленьким ростом обычных воинов, но быстро усвоили, что на одну силу полагаться не стоило, а в случае с полусотником такое легкомыслие могло закончится увечьем глупого отрока.
Так что, Ждан изо всех сил старался не сказать чего-то лишнего, а уж тем паче сделать.
— Господин полусотник, назначен десятником над отроками.
— А, эти… — Военег скривился, будто от зубной боли. — Поздравляю, Ждан... Подкинули тебе забот.
Ждан слушал молча, пожирая полусотника глазами.
— Чего молчишь? Опростался, что ли?
— Никак нет.
— А что тогда?
— Думаю, как заботы решать.
Военег опять покривился, но рычать не стал, а ткнул пальцем в грудь бывшему отроку:
— Ты не думай, ты командуй. И помни, что при обучении, один пинок понятнее десяти слов. Тебе самому ясно или примеры нужны?
— Ясно, господин полусотник!
— А если ясно, то иди принимай десяток. Они тебя уже ждут возле общего дома.
Десяток его разочаровал — все какие-то тощие, сутулые, с совсем ещё детскими перекошенными злыми лицами. Мало того что на Ждана волками смотрят, так ещё и друг на друга недобро косятся. Даже предположить трудно, где их держали всё это время. Вроде бы должны были учить грамоте, силу да ловкость развивать: бегать, прыгать, на кулаках биться. Да уж. Вон у того справа знатный фингал под глазом, сразу видно мастера кулачного боя. В общем, не десяток, а сброд настоящий, даром что из чуди… Видно собрали Ждану самых убогих, будут смотреть из-за угла да потешаться.
— Здорово, отроки! — гаркнул Ждан, как это обычно делал по утрам Злобыня. Старый десяток всегда отзывался дружным рёвом, но тут совсем не так пошло.
— Здрасте, — протянул самый рослый из новичков и, пожалуй, самый крепкий. Видно уже успел отвоевать себе место главного потому, что одёргивать его никто не стал, остальные просто захихикали.
— Имя? — стараясь выглядеть невозмутимым, заломил бровь Ждан. Внутри всё так и заклокотало, но он сдержался, понимая, что если сейчас сорвётся, то считай, навсегда потерял лицо перед всем десятком.
— Богша, — нагло глядя в глаза Ждану, ответил сопляк. — А что?
Ждан, отвечать не стал, вместо этого окинул взглядом весь десяток и, набрав в лёгкие побольше воздуха, проревел:
— Отрок Богша, сегодня оказался единственным, кто достойно поприветствовал десятника! Остальные на это, пока не способны, но не потому, что не хотят! Виной всему слабое дыхание! Но мы начнём тренировать дыхание прямо сейчас! Отрок Бокша!
— Я… — помедлив, отозвался тот.
— Бежишь первым. Остальные следом, пока я не скомандую отбой. Если кто-то падает, остальные его несут! Кого догоню, получит по гузну. Пошли.
Поначалу дело шло туго, но после того как Ждан отвесил несколько пинков, от которых отроки покатились по пыли, прыти у новобранцев несколько прибавилось, к тому же, во избежание командирского пинка, некоторые отроки начали обгонять Богшу, а он этого стерпеть не мог, как и допустить, чтобы его пинали в присутствии остальных, так что скоро десяток уже бодро наворачивал круги вокруг казарм. Впрочем, бодрость продлилась не так долго, как хотелось бы. Первым рухнул на землю полноватый коротконогий отрок, остальные было побежали мимо, но Ждан схватил двоих ближайших за шиворот, отвесил ещё пару пинков и заставил тащить товарища. Вскоре десяток сначала разбился на шатающиеся тройки, а после в шатающуюся хрипящую шеренгу, которая со скоростью улитки ползла вперёд. Богша как ни старался, пинков избежать не смог, он правда пытался уворачиваться, а один раз даже отбрыкнуться, но тут же врезался головой в землю, попав в железный командирский хват, после чего был поднят с земли очередным пинком и побежал, шатаясь дальше.
— Отбой! — наконец, скомандовал Ждан, который даже не запыхался, и десяток послушно повалился на траву.
Глядя на тяжело дышащих, красных, ставших ещё злее подростков, Ждан подумал, что ещё намучается с ними. Наверняка ведь будут мстить, а ему эту злость да обиду нужно в правильную сторону направить.
— Молодцы, — похвалил отроков Ждан. — Теперь вы воздухом надышались и можете приветствовать, и командира, и друг друга безо всякого труда. Поднялись!
Десяток кряхтя и, охая, поднялся на ноги и замер со страдальческими лицами.
— Здорово, отроки!
— И, вам здравия, господин десятник! — нестройно отозвался строй.
— Не слышу!
— И вам! Здравия! Господин! Десятник!
— Ай, молодцы! А теперь с левой ноги! К колодам, марш!
Конечно, строевого шага не вышло, но худо-бедно дошагали до измочаленных колод, на которых удары мечом тренировали. Ждан показал, как бить прямо сверху вниз, так чтобы потяг был, после удара. Пусть такой удар и не самый хитрый, зато силы в нём хватает.
Отроки разобрали тяжеленные тренировочные мечи и принялись рубить колоды, хрипло выдыхая на каждом ударе и ругаясь сквозь зубы. Ждан подходил к каждому, поправлял, подсказывал, как бить так, чтобы меньше уставать, но всё равно к концу занятий воинство выдохлось настолько, что едва стояло на ногах. Ждан отправил их отдыхать, заранее предупредив, что тех, кто не явится на занятие к волхву Радиму, а также явится на занятия в грязной одёже, завтра ждёт дополнительная порция бега. Отроки угрюмо промолчали, но на занятие пришли все, и переоделись тоже. Это новоиспечённого десятника обрадовало, но расслабляться или гордиться собой он и не подумал.
Единственное, что действительно порадовало — когда снова столкнулся с Военегом, тот и слова не сказал, только кивнул мрачно. Значит, сегодня всё правильно сделал.
— Ну, как отроки? — Спросила Сияна, когда он доплёлся до дома.
— Остолопы, — только и ответил Ждан.
— Все?
— Абсолютно. Пока не пнёшь, ничего не соображают.
— Тогда ты с ними быстро общий язык найдёшь, — заявила вдова, ставя перед ним миску с кашей.
— Почему это? — спросил с набитым ртом Ждан, но в ответ Сияна только гадко ухмыльнулась.
— Злая ты, — покачал головой он. — Вот, верно говорят, что все бабы — ведьмы…
— Так ты поаккуратнее, — а то превращу тебя в лягушку и дожидайся потом, пока тебя какая-нибудь красавица поцелует.
Продолжать спор было бесполезно, поэтому Ждан решил сменить тему.
— Скажи, — он помедлил немного, решая продолжать, или нет. — Ты домового видела когда-нибудь?
— Кого? — Сияна даже забыла об издевательствах.
— Ну, домового. Маленький такой, в рубахе, сапожках…
— Да уж, десятник. Видно, сильно тебя загоняли твои отроки, — вздохнула вдова.
— Это не отроки… — начал было Ждан, но вовремя спохватился. — Ладно, это от усталости. Наверное, мыши скреблись ночью. Ты бы хоть кошку завела.
— Толку от неё, только шерсть повсюду, да сметану будет воровать.
Дальше разговор не заладился. Ждан дождался, когда Сияна ляжет спать, а потом тихонько, чтобы её не разбудить, налил в миску молока, отломил здоровенную горбушку от каравая и уложил перед печкой.
Ждать пришлось долго, он даже чуть не уснул, но ближе к полуночи из-под печки, подозрительно озираясь, выбрался давнишний домовой, подкрался к миске, потянул носом, а потом решительно взялся за горбушку, которая была едва ил меньше его самого.
— Хозяин-батюшка, не гневись… — осторожно подал голос Ждан, когда домовой одолел уже больше половины горбушки.
Тот подпрыгнул, на месте будто в зад ему раскалённое шило вогнали, и снова исчез под печкой. Ждан поднялся с лавки, встал на четвереньки и заглянул под печь. Там было темно и пусто.
— Не гневись и не страшись, хозяин-домовик, — тихо повторил Ждан. — Не сделаю тебе худа, только помощи попрошу.