— Государь говорит с богами? — поинтересовался волхв у Радислава.
— Уже седмицу Государь блюдёт пост и ждёт знамений в главном святилище, — откликнулся тот.
— Кто сопровождает его в этом?
— Завид со свитой.
Услышав это, Твёрд едва не сбился с шага. Значит, Завид покинул Государя в святилище, ради того, чтобы поговорить с собратом? Конечно, главный волхв пограничной крепости фигура немалая, но ради этого бросать Государя… Появилось нестерпимое чувство западни, будто у зверя, которого свистом да криками загоняют к ловчей яме. Захотелось выхватить саблю и хватить по жирному затылку боярина светлой сталью. Твёрд стиснул зубы, пытаясь отодрать чёрные когти страха от сердца.
— Значит, Государь никого не может принять? Отчего же ты ведёшь нас к нему? — спросил он, скорее больше для того, чтобы отвлечься от дурных мыслей.
Воевода отреагировал неожиданно — суетливо оглянулся и пролепетал:
— Всё тебе там обскажут, Твёрд Радимилович.
— А ты что же?
— А моё дело двери охранять, — опустив взгляд, пробормотал Радислав и резко отвернувшись, почти побежал по коридору.
На подходах к главному святилищу их остановили стражники и потребовали сдать оружие, всем, даже Радиславу, который на этот раз, и слова поперёк не сказал. Отдали сабли и кинжалы, оставили только посох волхва. Стражники умело обыскали каждого, ничуть не смутившись ни чином воеводы, ни положением волхва. Не найдя ничего опасного, пропустили, и Твёрд хмыкнул про себя, он точно знал, что Некрас наверняка спрятал тонкий, гибкий нож в подошве сапога, а за кушаком Велимира спрятана тонкая цепочка-кистень, с двумя острыми гирьками на концах. Если бы он сам себя обыскивал, то забрал бы посох в первую очередь, но об этом стражники даже помыслить не могут. Как это у волхва посох отнять? Но те, что на входе стоят даже бровью не повели, когда пропускали, значит, уверены, что не сможет он ворожбой воспользоваться. Или не пожелает? Может быть, он сам себя настращал?
Они лишь ненадолго вышли на чистый воздух, а затем снова нырнули в один из проходов, попетляли по коридорам и начали спускаться, по ощущениям Твёрда всё дальше уходя от главного святилища. Он конечно знал, что весь холм под детинцем изрыт катакомбами и ходами, но даже предположить не мог, что существуют такие глубокие подземелья. Между тем, и кладка стен, и балки-опоры не выглядели ветхими, даже совсем наоборот, будто эти коридоры проложили совсем недавно. Он, не задавая вопросов, шёл следом за воеводой, подручные, хоть и оглядывались настороженно, но тоже не торопились поднимать шум. Наконец, перед очередной дверью воевода остановился и затоптался, будто не решаясь открыть.
— Мы нежданными явились? — спросил Твёрд, заметив нерешительность проводника.
Радислав запыхтел будто самовар, но вместо того, чтобы открыть дверь, повернулся к волхву.
— Прежде чем войдём, Твёрд радимилович, я думаю, ты знать должен, — прохрипел он севшим от волнения голосом.
— О чём? — заломил бровь волхв.
— Государь новых богов принял, — вздохнув, выдал воевода.
— Как так? — от удивления Твёрд даже растерял невозмутимость.
— А так, — неожиданно зло отозвался Радислав. — Речёт Государь, что бессильны стали светлые боги. Не могут они Тьму побороть, не могут возродить самосветные камни, народ защитить не могут больше. Новые боги нужны Великосветью, те, что помогут ему отстоять родные земли.
— Может, и прав Государь, — помолчав, ответил волхв. — Он нас с тобой мудрее и не нам решения его судить. Каждый сам решает кому требы справлять и кому кланяться. Разве не так?
— Так светлые боги заповедовали, — кивнул воевода, — да только новые не такие. Они только своей веры требуют держаться. Государь приказ подписал — старые капища сносить, рощи священные рубить под корень, и новые храмы строить.
Несмотря на то что едва не вздрогнул от слов воеводы, волхв всё-таки покачал головой и произнёс:
— Не может такого быть, Радислав. Люди себе скорее руки отрубят, чем будут святые деревья на дрова пускать.
— Наши так и сделают, да только побережье и стольный град уже кишат чужеземцами. Те на всё пойдут, кто ради злата-серебра, а кто по доброй воле, по наущению тех самых новых богов.
— А что за новые боги? На далёком юге поклоняются змеям, пьющим кровь, на западе, в пустынях, молят о милости сильного бога, который был убит, но даже смерть испугалась его, в рассветных землях поклоняются великим пряхам, что тянут нити судьбы…
— Не о тех говоришь! — перебил волхва воевода. — Если бы этим богам поклоняться, то я бы принял всё! Смолчал бы и других бы заткнул! Но не змеям с пауками Государь поклоняется, не пустынному богу, приносит человеческие требы и не красноглазой птице, которой на Буяне молятся.
— Кому же тогда?
— Тем, у кого нет даже имён, тем, перед кем даже Тьма кажется всего лишь простой разбойницей с кучкой прихлебателей…
— Погоди… не слыхал я о таких.
— И никто не слыхал. И в землях откуда они пришли никто не был. И явились они не грозной силой, не воинами, не корабельной армадой. Три года назад вернулись посольства из дальних земель, и на одном из кораблей, самом потрёпанном, зашедшем в моря, которым нет названия приплыли жрецы. Немного совсем, едва ли больше полудесятка. Странные, во всё чёрное замотанные с головы до пят. Объяснили, что поклялись, будто не будет их кожа видеть солнца, покуда не падёт с мира Тьма. Посмеялись мы над такой бесполезной клятвой, но к Государю их пустили, ибо приказ был, пускать всякого, кто с тьмой борется. Поначалу их речи Государю не по нраву пришлись, боги их, которых по именам запрещено называть, сплошь гниль да слизь источают. Мол, живут они не в светлых небесах, а ползают по подводным глубинам, грызут мировой камень, точат ходы в теле земли-матушки. И будто всю свою бессмертную жизнь воюют они с тьмой, теснят её в глубинах, оттого она и выползает на солнечный свет, оттого и бушует в нашем мире. Говорили они, что веками ведут летопись в книгах, коим нет конца, и знают, что скоро боги выползут из глубин на землю, поглотят тьму окончательно и будут царить над всеми людьми и остальными богами, а того, кто не покорится, ждёт только смерть. И не только тело его пожрут безымянные боги, но и душу, и судьбу, и саму память о нём.
— И государь поверил?
— Нет. Приказал взашей выгнать их из палат. Да только жрецы хитрее оказались. Не было у них ни больших сил, ни волшбы, как у наших волхвов, ни даже таланта складно говорить, каким славятся мудрецы с берегов Внутреннего моря. Зато были у них чёрные книги с письменами столь мерзкими, что при одном взгляде внутри всё в узел перекручивается. И с этими книгами они пошли…
— К Завиду, — закончил за воеводу Твёрд.
— Так и есть, — кивнул воевода. — Уж не знаю, что они там посулили, только Завид будто змея на сковородке завертелся. Послов из других земель отвадил, всё Государю шептал что-то вкрадчиво, обещал что-то. От речей его воздух будто на болоте смердеть начинал. Он и бояр подговорил. Этих уже без всяких речей, просто посулил золото, коего в землях чёрных жрецов, оказывается, было как грязи. К добру да погибели Тьмы через жадность государевых людей склонил.
Радислав с отвращением плюнул на пол, но тут же будто опомнился и поспешно затёр плевок подошвой.
— Что дальше было? — спросил Твёрд.
— Дальше? — воевода скривился, будто от зубной боли. — Дальше уговорили Государя первую требу справить, выказать почтение безымянным богам. А после этого… переменилось всё, и Государь переменился. Ничего его больше не волнует, кроме того, когда же явятся из глубин новые боги, когда повергнут тьму? Государыня было заупрямилась, всегда она могла мужа переубедить, но не в тот раз. Услал Государь и её, и наследников в дальний острог.
— Куда? — похолодев, произнёс Твёрд.
— На Почай-реку.
— Чем же прогневила его так Государыня?
— Не захотела от светлых богов отрекаться и детей запретила трогать. Пригрозила, что потравит и себя, и наследников, не сама, так людей верных хватит.
— Тяжкая угроза.
— Не было тебя здесь, когда всё началось. Люди пропадать начали. Тайный приказ распустили. Воевод верных разослали кого-куда. Никто об измене не говорил, заговоров не плёл. Все государю верны были.
— Но измена зрела?
— Так и есть. Государь всё больше от дел отходил. Ни охот, ни пиров не устраивал боле, послов дружественных земель перестал принимать, зато жрецов чёрных больше не гнал, а подле себя посадил, вместе с Завидом и его прихвостнями. Дни напролёт говорил он с жрецами, дни напролёт горели жаровни с травами, привезёнными из безымянных земель. Потянулись к нашим гаваням странные корабли со странными купцами на борту. Я был против, чтобы таких гостей привечать, да меня вмиг на место поставили, охраняй, мол, палаты, а с купцами без тебя разберутся.
— А эти подземелья?
— Построены специально для жрецов. Они и сейчас там, за этими дверями.
— Государь с ними.
— С ними, — кивнул воевода. — Да, только…
— Что?
— Я Государя сызмальства знаю. Всегда при нём был, всегда от худа берёг. А теперь… будто и не он это. Будто подменили нашего владыку. Сам на себя не похож — исхудал, осунулся, а глаза бешенные и коли заговоришь с ним о чём-то кроме этой новой веры, в ярость впадает, кидается будто зверь дикий, но чаще без движения лежит, будто мёртвый, дышит едва-едва…
Радислав замолчал, играя желваками.
— А зачем ты нам это всё рассказываешь?
— Знаю, что верен ты Государю, всегда давал ему мудрые советы и всегда он тебя слушал.
— Думаешь, и в этот раз послушает?
— Не знаю. Может быть, и послушает, если морок с себя сбросит… или если ты ему поможешь?
— Значит, ты решил два дела вместе свить — и меня в лапы к жрецам привести, и Государя из их лап вырвать?
— Верно угадал, только обижаться и мстить мне потом будешь.
— А зачем темнил до последнего?
— Веры никому нет, повсюду у них глаза и уши, бояре друг на друга доносят, простой люд в застенках да ямах томится по наветам.