— А разве это по справедливости!
— Бред горячечный эта твоя справедливость! Сколько дружинников гибнет на стенах за седмицу? А за месяц? А за год? Сколько может ещё погибнуть или обратиться меченной Тьмой тварью? А где Светлые боги? Смотрят на нас с неба? С вершин гор? Ходят незримо среди нас и помогают? Нет! Исчезли давно! Умерли и истлели!
— Прав ты, Чеслав Турович, нет в мире справедливости, только в сердце нашем она живёт. И боги там же обитают, если их не теснить прочь. А ежели намеренно всякий свет отринуть или в чужие козни попасть, так и вправду умрут внутри тебя и боги, и справедливость, а там и миру недолго останется. Говорите вы красиво да складно, только ничего из сказанного я не видел здесь, а видел сирот в грязи живущих, нищих, готовых за обглоданную кость убить любого, видел, как торгуют дурманом и сушёной человеческой плотью, для тёмной волшбы. Если с этого начинается ваш путь к Благодати, то нам не по пути. Прости, Государь.
— Убейте его, — скучным голосом приказал Чеслав.
Ученики Завида действовали как единое целое — напали одновременно, быстро, не оставляя ни единого шанса старику. Твёрд не стал выхватывать скрытое оружие или отскакивать в сторону, просто стукнул легко посохом по полу и ледяной ветер разметал всех троих в стороны. Один впечатался в стену, сполз по ней, оставляя кровавый след, второго крутнуло в воздухе, он врезался головой в стену и затих, обмякнув, третьего наполненный острыми льдинками вихрь протащил по полу через весь зал, содрав кожу до самых костей. Щадить кого-то Твёрд не собирался.
— Ах ты…!
Завид, хоть у него не было посоха, вскинул руки, перед которыми вспыхнуло чёрное пламя. Твёрд неожиданно резко, для старика, отскочил в сторону и ткнул полыхнувшим огнём посохом прямо в грудь предателя. Раздался дикий визг, перешедший в хрип, и тело бывшего волхва Завида с прожжённой в груди дырой, повалилось на плиты пола, а Твёрд шагнул к трону и спокойно произнёс:
— Я обращаюсь к тебе, тот, кто сейчас говорит губами Государя и глядит его глазами! Уходи и забери своих прихвостней! Скройся сейчас и, клянусь, я не буду вас преследовать.
Сидящий на троне в ответ лишь весело рассмеялся и махнул рукой, своим безмолвным слугам. Те всё поняли без слов, с невероятной быстротой окружив волхва.
— Отступите, и я сохраню вам жизнь, — на языке южных островов повторил Твёрд, но жрецы его будто не услышали, вскинув скрытые рукавами руки к потолку.
Твёрд вскинул было посох, но тот вдруг мигнул и погас, превратившись в обычную палку, которой разве что стаю собак можно разогнать, но никак не пятерых колдунов.
— Тебе конец, волхв, — спокойно произнёс Государь. — Смирись и покорись нам или умри бесславно и мучительно.
Над фигурами жрецов взметнулось чёрное пламя, похожее на то, что творил Завид, но гораздо более сильное. Жрецы взвыли тонко и тоскливо, и Твёрд почувствовал, что не может сделать ни шагу. Он попытался сбросить чары, но сила куда-то делась, просто исчезла, будто он стал самым обычным немощным стариком. Попытался дёрнуться ещё раз и увидел, как языки чёрного пламени сплетаются в гигантскую дрожащую фигуру, почти бесформенную, но от этого выглядевшую ещё кошмарнее, он всё ждал, что там, в глубине этой тьмы зажгутся жуткие бельма, но гигант оставался безлик, лишь наливался всё большей мощью и заполнял, затапливал жуткой, почти физически ощутимой злобой весь зал.
Твёрд понимал, что нужно что-то сделать, вырваться, рассеять жуткую непроглядную пустоту, и бежать, пока не успели опомниться колдуны-нелюди. Он попытался припомнить хотя бы какое-то заклятие, но голова была пустой, будто кто-то выкинул из неё все знания, лишт в груди бился ужас, впивался в сердце, рвался к горлу, душил колючими чёрными лапами. Языки чёрного пламени потянулись к застывшему волхву, дробясь и превращаясь в бесконечную россыпь чёрных лучей, и тогда почти обезумевший от ужаса и бессилия Твёрд закричал, сам не понимая, что.
Не было вспышки, огненного смерча или молнии, какими обычно сопровождаются боевые чары волхвов. Он всё кричал и кричал незнакомые слова, будто один из тех безумцев, что шатаются по базарам, повторяя одну и ту же фразу и считая себя божьими избранниками. Он не понимал смысла, не пытался припомнить, разум его теперь был заполнен безумным ужасом. Он был готов к смерти, этой жуткой визгливой скороговоркой он звал её к себе, тянулся к ней. Однако вместо того, чтобы поглотить его окончательно, безликий гигант вдруг прянул назад, стремительно съёживаясь, а чёрные жрецы разорвали круг, корчась от боли и подвывая, а мгновением позже, выгнувшись дугой и ревя, скатился с трона Государь.
Твёрд дрожащими руками поднял с пола посох, который, оказывается, уронил, и огляделся. Двое жрецов перестали корчится, от их тел поднимался сизый дымок. Знакомая картина, «татуировка» Пустоты перемалывала в труху неудачливых слуг. Остальные трое вяло шевелились, похоже, успев как-то уберечься. Твёрд, используя посох будто обычную дубину, оглушил всех троих и бросился к замершему у подножия трона государю. Упал на колени, приложил палец к шейной жилке и выдохнул облегчённо. Жив! Похоже, метку Пустоты нанесли не так давно, так что она не успела ещё пронизать всё тело и душу Чеслава, но истекающие гноем язвы на руках и ногах выглядели пугающе.
— Ничего, Государь, — пробормотал Твёрд, поводя руками над зловонными ранами, — потерпи немного. Главное — что, жив, а хворь мы прогоним.
От чар волхва кровотечение чуть унялось, Твёрд торопливо поднялся и на всё ещё подгибающихся ногах заковылял к алтарю, возвышавшемуся справа от трона.
Рассматривать золотую чеканку времени не было, и всё же он задержался, взглянув на искусно выполненные изображения…, Пожалуй, никто не мог бы точно сказать, каких существ изобразил мастер. Они напоминали птиц, но крылья их были покрыты чешуёй, а клювы полны зубов, возможно, это были ящеры, подобные тем, что водятся в далёких жарких джунглях чёрных земель, но изгибы их тел и захваченные неизвестным художником движения больше напоминали стремительные движения хищных рыб. Изображения неизвестных тварей покрывали весь алтарь, они то ли летели, то ли стремительно плыли в океане золота, попутно сталкиваясь в жестоких схватках, сплетаясь в клубки, обращаясь письменами, коих никто уже не мог прочесть. Искусство, с которым был выполнен алтарь поражало, но всё же чувствовалось в нём что-то настолько чужое, что в душе начинала ворочаться смутная тревога, будто алтарь кто-то проклял. Однако, когда Твёрд попытался найти в алтаре следы волшбы, ему ничего не удалось. Не было ничего, кроме золота и ценного дерева. С трудом оторвавшись от созерцания чуждой пугающей красоты, волхв подошёл к стене за алтарём и почти сразу нашёл треугольный камень. Стоило слегка надавить, как скрытая кнопка ушла в стену и чуть в стороне открылся тёмный проход.
Медлить волхв не стал — подхватив под мышки так и не пришедшего в себя Государя, он, кряхтя от натуги затащил его в тёмный коридор и потянул вниз металлический рычаг, закрывавший дверь. Когда между дверью и стеной осталась лишь узкая щель, Твёрд успел заметить, что в зал вбегают фигуры в чёрных одеждах, но было уже поздно. Рычаг он заклинил предусмотрительно прихваченной стойкой от жаровни. Конечно, это не задержит преследователей надолго, но в его положении каждое мгновение на счету.
А в том, что их будут преследовать, у Твёрда сомнений не было.
[1] Обсидиан
Глава 13
Государь очнулся, когда они почти добрались до выхода. Застонал, пошевелился и вскрикнул от боли в израненном теле.
— Где я? — слабым голосом спросил он. — Кто ты такой?
— Молчи, Государь, — откликнулся Твёрд. — Береги силы.
— Твёрд? — удивился Чеслав. — Ты откуда здесь? Где мы?
Твёрд воздохнул и решил немного передохнуть, осторожно опустил Государя на земляной пол, но тот снова вскрикнул от боли.
— Что со мной стряслось? — разглядывая язвы, спросил Чеслав.
— Измена в твоих палатах, Государь, — опускаясь рядом с правителем, произнёс Твёрд.
— Измена?
Волхв только молча кивнул в ответ.
— Кто? — севшим голосом спросил Чеслав.
— Советник твой, Завид, с прихвостнями, а за ним, почитай, все бояре.
Чеслав, прикрыв глаза, откинулся к стене.
— Ничего не помню, — произнёс он, наконец. — Последнее, что в памяти осталось — как Завид меня уговаривал чёрных жрецов принять, которых я взашей из детинца выгнал. Ласково уговаривал, да вина иноземного подливал.
— Видно, отравленным вино было, — откликнулся Твёрд. — Они, пока ты в беспамятстве был, на тело твоё знаки нанесли, да что-то то ли напутали, то ли не уразумели…
— Выходит, ты меня из лап изменщиков вырвал? — перебил волхва Государь.
— Если бы, — грустно ухмыльнулся тот. — Мы с тобой, Государь, теперь оба погорельцы и спаслись лишь милостью божьей.
— Не понимаю, — нахмурился Чеслав. — Говори яснее.
— Волховская сила против этих чёрных тварей не действует, как и свет самосветных камней. Я едва сам с жизнью не расстался, да, когда смерть уже едва за горло не схватила, припомнил богопротивное заклятие, что в запретной книге читал. ИХ книге. Они, видно не ожидали, что кто-то кроме их самих может подобное знать, вот и не успели защититься.
— Заклятие?
— Они с Пустотой знаются. Поклоняются ей, требы приносят и богам, что Пустоту эту плодят без устали. А я к ним ещё больше Пустоты призвал, вот она их и пожрала. А тебя только покусала, не успел ты ею пропитаться до самых костей, хоть и торопились тебя обратить. В этот раз повезло нам, но в следующий… ничего нам не спустят больше.
Чеслав слушал, уперев взгляд в пол и когда волхв закончил, спросил:
— Выходит, это Чернояра козни?
— Нет, Государь. Это Чернояр у них на посылках служит, и Тьма перед ними в угол забивается, будто кошка нашкодившая.
— А чего же они тогда не сметут одним махом наши крепости да своих богов не принесут?
— Их мало и, как ты видишь, сильны они, но не всесильны. Я знаю только о двух храмах, и оба так далеко от наших границ, что не так-то просто им всех завоевать. Это ведь и через Яжье пройти надо, и через болотных царей, и через степи гиблые. Упыри, да другая нечисть, там целыми армиями гибнут, а жрецам рисковать нельзя. Вот и пробуют они хитростью да посулами власть захватить, чтобы множилась их скверна под благим знаменем.