Твёрд, зарычав будто зверь, поднялся и шатаясь добрёл до сотрясавшихся в мелких судорогах останков.
— Зря стараешься, волхв, — вдруг прохрипел труп. — Моя всё равно взяла. Я притащу им тебя на цепи, чего бы это мне не стоило!
— Замолкни, погань, — с неожиданно нахлынувшим спокойствием ответил Твёрд.
— Тебе меня не убить!
— Раз ты такой бессмертный, будто Кащей, так никто тебя убивать не будет, — и, повернувшись к безмолвно стоявшим за спиной подручным, приказал: — Руби его!
Велимир и Некрас сразу всё поняли — изрубили заверещавшего колдуна на куски, затем выстругали колья, каждую часть тела пробили колом и приколотили к земле, часть останков сложили в мешки.
Когда успокоили лошадей, оттащили подальше в лес павших от рук колдуна, погрузили тело Государя и кое-как привели в чувства Мала, можно было двигаться дальше. Спустя пару вёрст часть порубленных останков также приколотили в лесу кольями.
— Зачем это? — спросил Умир, когда поручные Твёрда вернулись обратно.
— Если он не соврал и попытается собраться обратно, то колья не дадут всем частям приползти друг к другу, — пояснил Велимир. — Мы так часто делаем с упырями. Только их солнце сжигает, а этому, похоже, всё нипочём.
— А если всё-таки соберётся?
— Пусть попробует. Голову к деревяшке привяжем да в реку кинем и пусть ищет. Грудину к осине приколотим. Нечисть её не терпит.
— На него, похоже, простые способы не действуют.
— Да и ладно. Лишь бы подольше провозился. А то и вовсе плоть истлеет и всё закончится.
Голову они и правда выбросили в реку, а оставшееся месиво из рёбер и хребта подвесили на осину, дополнительно оплетя осиновыми же ветками.
Когда уходили, Умиру показалось, что в висящем на осине, пропитанном кровью мешке что-то слабо шевелится. Хотя в темноте могло показаться.
— Почему он был один? — спросил Мал, когда они ближе к утру остановились, наконец, чтобы перевести дух.
— Слышали, что он про меня и цепь городил? Я думаю, хозяева его здорово наказали за то, что на капище не справился и упустил Государя, вот он и решил сам разобраться с нами, да только заносчивость его опять подвела, — ответил Твёрд.
— Это точно, — согласился Некрас. — Взял бы десяток лучников и не пришлось бы с нами возиться.
— Он и без лучников наш отряд в один миг ополовинил, — Тихослав откусил кусок хлеба, поморщился и выплюнул. Сейчас вся еда отдавала тленом и кровью.
— Но с лошадями ты здорово придумал, — похвалил Твёрд.
— Он почему-то решил, что никто кроме него не может живыми существами повелевать.
— Он живыми и не повелевал, — проронил Велимир. — Все померли от этого поганого света.
— Мне другое интересно, — Умир тоже отложил в сторону почти нетронутую еду и обвёл взглядом спутников. — Если недавно обращённый в это колдовство Завид нас чуть не погубил, то на что способны эти его хозяева?
Никто ему не ответил, лишь Твёрд посмотрел недобро.
— Дальше что будем делать? — спросил Мал.
— Что задумали, — ответил Твёрд. — Я клятву дал. Пока мы Государыню с наследниками не вызволим, никто не должен знать, что государя убили. Придётся вам подольше за собой погоню водить.
— Дольше так дольше, — флегматично отозвался Велимир.
Тихослав и Умир только молча кивнули.
Государя они похоронили у реки, возле приметного камня. Нехорошо, конечно, так, просто в землю, без погребального костра и тризны, но это всё, что они сейчас могли. Перед тем как расстаться, Твёрд отозвал Велимира и Некраса в сторону.
— Что не так, отче? — встревоженно спросил старший подручный.
— Седмицу погоню к Веже ведите, а как чары исчезнут и оторвётесь, поворачивайте к Хорони, — велел Волхв.
— А туда-то зачем? — удивился Некрас.
— Найдёте там следопыта Радима из Вежи. Если ему худо приходится, поможете. С ним ещё девка должна быть, Цветава.
— Это со шрамом, которая? — прищурившись вспомнил Велимир.
— Она. Держитесь к ним ближе. Похоже, верных людей у нас, почитай, не осталось уже.
— Будь спокоен, отче, — хором ответили подручные.
— Если их не разыщите, то идите к десятнику Ждану. Он на вид сопляк сопляком, но должен знать, что в крепости творится. Скажешь ему…
Наклонившись к самому уху Велимира, Твёрд прошептал что-то, подручный только кивнул молча.
— И главное — себя берегите, — подытожил волхв.
— И ты себя береги, отче, — добавил Некрас, за что получил подзатыльник от старшего товарища, но даже не обратил на это внимания и двинулся к лошадям.
Сначала ускакали Тихослав с Умиром, следом к Окоёмным горам направились следопыты.
— Нам тоже пора, — провожая взглядом копию себя, которая держалась в седле совсем как Некрас, сказал Твёрд.
— А знаешь, зачем мне та дверца в конюшне? — неожиданно спросил Мал.
— Неужели в обход государевой казны, траву курительную возишь?
— Хуже. Родители жены боярина Драговита на соседнем подворье живут, как раз за тем проулком. Она к ним раз в седмицу наведывается, ну и ко мне заезжает, как раз через эту дверку, чтобы никто не видел. Ох и справная баба! Уж я её… бывало, что в той самой конюшне…
— Хорош врать, — оборвал его Твёрд. — Её-то понятно, а кучера ты куда девал? Или вы с ним вместе?
Мал побагровел как свёкла, потом булькнул горлом и захохотал, спустя мгновение ему вторил и Твёрд. Они смеялись будто сумасшедшие до слёз, до колик в животе и икоты и никак не могли остановиться. Наконец, кое-как справившись с накатившим смехом, Мал утёр выступившие слёзы и увидел, что Твёрд сидит неподвижно, закрыв лицо руками, лишь плечи его вздрагивают.
Наверное, впервые за последнюю сотню лет великий волхв Твёрд — правитель Вежи и гроза всей нечисти по ту сторону Окоёмных гор плакал.
[1] Пошибание — изнасилование (устар.)
Глава 16
Цветаву отпустили только спустя пять дней, и лишь после того, как она в сопровождении четверых ратников сходила к тому месту, где столкнулась с каторжниками, показала, где похоронила Крива. Даже к зачарованному камню ратников отвела, правда, и в этот раз ей никто не поверил, зато оказалось, что возле крепости целую седмицу действительно обреталась какая-то банда лиходеев. Похоже, заметив суматоху, они ушли, зато следы и не подумали скрыть, так что лагерь их нашли безо всякого труда. К ней вопросов больше не было, а вот остальных отпускать не торопились. Она было возмутилась, но подошедший украдкой Радим тихо велел ей особо не лютовать и не забывать, зачем они здесь, а обнимая на прощание, шепнул: «Десятник Вячко, скажи привет ему от Искрена. Запомнила?»
Лишних вопросов задавать не стала, только кивнула едва заметно.
Только когда вышла из поруба с возвращённым мешком на плечах и перевязанным тесьмой оружием, сообразила, что совершенно не представляет, куда идти и как этого десятника искать. О том, кого и как искать знал только Радим, и посвящать её в свои тайны он не торопился, а теперь уже не вернёшься. Не будет же она стучаться обратно с криком: «Пустите! Я забыла узнать, где тут скрываются изменники!»
Рассудив, что долго топтаться возле темницы тоже не стоит, Цветава зашагала прочь, попутно разглядывая крепость, в которой ни разу ещё не была. А посмотреть было на что.
Вежа, хоть и была древнее, но значительно уступала Хорони в размерах. Детинец там был меньше потому, что к крепости ближе подступали скалы, образуя естественный коридор, почти ущелье, миновать который не получилось бы ни при каких обстоятельствах. Столп в самой крепости был более приземистым, что, впрочем, не мешало заливать живительным светом все близлежащие скалы. А ещё в Веже жило гораздо меньше и людей, и чуди. Там большей частью стояла только дружина князя Милонега, да личная полусотня волхва Твёрда, ратники из которой большую часть времени занималась дозором в горах и заходили под сень самосветного камня лишь для того, чтобы пополнить запасы. Слобода же была только одна, да и то крохотная, в которой жили в основном мастеровые, а до ближайшего жилья было не меньше дня пути верхом.
После родной крепости Хоронь показалась Цветаве чуть ли не стольным градом. Стоило чуть отойти от детинца, как потянулись лавки, трактиры, кабаки причём не наспех поставленные, а добротные и не пустовавшие даже в разгар дня. И в окольном городе, и в посаде просторно стоят настоящие подворья, а не срубленные для ночёвки воев клети, в которых и окон-то нет, а здесь сплошные резные наличники, коньки, ставни с узорами. Такой красоты Цветаве видеть раньше не приходилось. Людей тоже оказалось много, и праздными остаются разве что те, кто сидит сейчас в трактирах и кабаках, а остальные чем-то заняты, все работают, чтобы стены крепче стояли, чтобы воины готовы были атаку вражескую отразить, чтобы спало спокойно Великосветье, защищённое от нечисти. Ну а про Столп и говорить нечего — его с помощью чародейства строили в стародавние времена: топили волшбой молочный камень, сваривали, сплавляли, будто клинок выковывали, возведя самую высокую башню, сияющую золотым светом и днём, и ночью. Любуйся, не налюбуешься на всё это.
Поблуждала Цветава по окольному городу, миновала почерневший от старости палисад, выйдя к слободе, да так и замерла с разинутым ртом. Она, конечно, слышала про базары, но самой видеть ничего подобного не приходилось. Это даже не толпу людскую напоминало, а муравейник разворошенный: суета, крики, споры, ругань, самые невероятные цвета и запахи — всё в одном месте.
Сказать по правде, ей было страшновато погружаться в это бушующее людское море, но она вовремя одёрнула себя, обозвав деревенской коровой. Надо же, услышала крики, да ругань, и сразу остолбенела. Небось с упырём один на один выходить пострашнее будет.
Она решила было спуститься и побродить по базару, но остановилась, внезапно сообразив. Точно! Десятник же! Значит, либо в страже, либо среди дозорных, что по горам ходят. Значит, надо идти к сотникам, они-то точно знают, кто где служит. Знать бы ещё куда идти.