— Как бы самим в изменники не попасть.
— Поздно нам уже бояться, теперь кто первый успеет, тот и жить дальше будет.
[1] Гридень — телохранитель князя
[2] Плечо
Глава 26
Сияна, узнав о том, что им приказано перебраться в княжеские палаты, расстроилась до слёз, но поперёк ничего не сказала, разве что не поняла, почему оба такие смурные, если их князь к себе приблизил. Цветава отговорилась тем, что долго ещё не увидит товарищей из Вежи, а Ждан сослался на боль в плече. В итоге вдова настояла на том, что такой поворот судьбы надо отпраздновать, и занялась готовкой, а теперь уже княжеским стражам наказала собирать вещи.
Собирать Ждану было особо нечего, разве что забрать из тайника шапку-невидимку и обруч, что он и сделал, прихватив и свой старый кинжал. Вещи Цветавы вообще помещались в одном заплечном мешке.
От ожидания непременных подлостей и неожиданных ударов в спину, настроение никак не желало подниматься, так что праздник вышел не больно-то весёлым, кусок в горло не лез, разговор не клеился. Когда легли спать, Ждан тихонько поднялся с лавки и позвал домового. Ждать пришлось довольно долго, но Бородыня Твердихлебович всё же вылез из-под печки, держа в руках мурлыкающую чёрную зверушку, одну из тех, что помогали в бою с анчуткой.
— Чего позвал, Ждан Ярославич? — спросил домовой, усаживаясь на полешку.
— Кошка? — спросил Ждан, кивнув на неведомое животное.
— Коргоруша, — улыбнулся домовик. — Помощничка моя. Они мне во всём помогают — и дом в чистоте держать, и крыс да мышей гонять, и мелкую нечисть. Да вот приболела одна, ну ничего, выхожу. Так, зачем звал?
— Поговорить надобно. Слыхал, что ухожу я?
— Слыхал. Скверная новость. Кто хозяюшку защищать будет?
— Ты и остальные домовики.
— Наше дело - дом хранить, а она сама себе хозяйка, — запахал руками Бородыня. — Люди не в нашей власти.
— Тогда что-нибудь придумаем. А скажи, Бородыня Твердихлебович, есть ли в тереме княжьем у тебя друзья или родичи?
Такой простой вопрос отчего-то вверг домового в тоску, он снял протестующе мявкнувшую коргорушу с колен и, поднявшись с полешки, начал мерить комнату шагами.
— Не то я что-то сказал? — забеспокоился Ждан.
— Да, не в тебе дело, — откликнулся домовик. — Были у нас там родичи, и у меня, и у вострухи моей. Ведьма, чтоб ей вечно в осиновой клетке корчиться, всех извела, и не только наших, но и баганов княжеских, и банника прогнала прочь, до смерти загнобила. Палаты княжьи для нас давно уже чёрным местом стали. Никто туда жить не идёт, потому и безобразие там творится, и жизнь не идёт.
— Жаль, — покачал головой Ждан. — Я думал, хоть к кому-то можно будет обратиться за помощью.
— Прости, Ждан Ярославич, — развёл руками Бородыня. — Теперь тебе одному, похоже, придётся с нечистью воевать.
— А в княжеском тереме нечисть завелась? — насторожился Ждан.
— А как же? —удивился домовик. — Там, где добро не живёт, обязательно зло селится.
— И кто там может быть?
— А кто его знает? Может, шерснатые поселились или злыдни, а может, кто-то чудинку подселил. Ведьма наверняка расстаралась.
—Они же всех в тереме изведут.
— Изведут, — кивнул домовик. — И вас могут подстеречь. Наружу они не суются, им самосветный камень будто соль в глаза брошенная, а вот в самом тереме…
— И что нам с ними делать?
— Да, ты главное не бойся. С анчуткой управился и этих разгонишь, они послабее будут. Всё больше на страхе людском жиреют, на ненависти да раздоре.
— А про колдунов чёрных в крепости ничего не слышал?
— Про колдунов не слышал. Да только тут такое дело…
Домовик замялся, будто никак не мог решиться продолжить.
— Что стряслось? — решил сам спросить Ждан.
— В окольном городе что-то творится, — ответил Бородыня. — Нехорошее что-то. Там у нас родни много, да в последнюю седмицу никто не отвечает. Я туда коргорушу послал, так видишь, она хворой вернулась.
— Порчу на город навели? — встревожился Ждан.
— Порчу мы бы почуяли, — поморщился домовик. — Тут что-то другое, чужое совсем. Родичи то ли по углам разбежались, то ли перемёрли все разом. Корогоруша молчит, ничего не рассказывает, дрожит только. Сроду такого не упомню.
«Сначала собаки пропали, теперь домовики», — подумал Ждан, а вслух сказал:
— Может, это как-то связано с колдовством?
— Тёмную волшбу мы бы почуяли, а тут будто просто всё опустело.
— Опустело, говоришь, — задумчиво произнёс бывший десятник. — Вот оно что…
— А ты никак до чего-то додумался? — встрепенулся домовик.
— Лучше бы я ошибся, Бородыня Твердихлебович. Если прав я, то скоро никому тут жизни не станет.
На том они с домовым и расстались, а утром Ждан встал до рассвета и снова вернулся мыслями к разговору с домовиком. Домовик говорил о том, что пусто стало в окольном городе и Уйка пленный орал что-то о том, что придёт великая пустота и всё пожрёт. Уж не одной ли цепочки — это звенья? Но зачем убивать домовиков и собак? Люди для колдунов опаснее, навели бы хворь или страху бы нагнали, а тут… будто и не происходит ничего. Разве что мелкие незаметные пропажи.
Надо было срочно найти Велимира с Некрасом. Во-первых, если в окольном городе и вправду незнакомая волшба творится, то надо им оттуда уходить, а во-вторых надо, чтобы кто-то Сияне помог в случае чего. Правда, тут есть одна закавыка, никто точно не скажет, только ли в окольном городе лихо приключилось. Может и в посаде, и в детинце то же самое скоро будет.
Его размышления прервали проснувшиеся Сияна с Цветавой. Тут же началась суета, какие-то сборы, хотя всё уже было собрано. Потом завтракали, обнимались на прощание, оба новоиспечённых охранника княжны клятвенно пообещали заходить в гости, как только появится возможность.
В палаты они пришли как раз к моменту, когда княжну умыли, убрали в наряды и вывели к столу завтракать. Увидев своих спасителей, Ладослава взвизгнула счастливо и чуть не повисла на шее у Ждана. На радостях даже хотела посадить их за стол рядом с собой, но княгиня, не роняя достоинства, вразумила дочь, наказав обоим гридням подождать снаружи обеденного зала.
Вообще, первый день на новой службе показался Ждану удивительно скучным — они с Цветавой тенями ходили за княжной, если она выходила из женской половины палат, когда Ладослава уходила в свои покои за ней шла одна Цветава, а Ждан сидел снаружи у лестницы, будто сторожевой пёс возле калитки. Как только ожидалась прогулка или поход на обед или к ужину, из женской половины выбегала нянька и предупреждала его. Ждан тут же вытягивался в струну и ждал, пока не спустится толпа девиц, нянек, мамок и невесть кого ещё и топал следом, с ужасом понимая, что если кто-то захочет подобраться к княжне, то он просто не услышит его за всем этим щебетом и смехом.
Наконец, к вечеру это истязание закончилось, Ждан отправился в выделенную ему комнату в мужской половине, Цветава же осталась с княжной на женской половине, её поселили напротив Ладославы.
Комната, которую ему досталась, совсем не напоминала уютный дом Сияны, скорее уж обитель волхва-отшельника — каменные стены, сводчатый потолок, под самым потолком окошко, забранное кованой решёткой, лавка с шерстяным одеялом, полка на стене, запас свечей, вот и всё убранство. Ждана бедность обстановки нисколько не смущала, непонятно было только зачем ему дни и ночи напролёт торчать в палатах, если его даже на женскую половину не пускают. Что он сможет сделать, если на княжну нападут?
Зажигать свечу он не стал, пусть свет из оконца и тускловат, но он тут не грамоты разбирает. Только опустившись на лавку, Ждан понял, как сильно устал за день, глаза слипались, ноги гудели, он уже почти соскользнул в сон, когда заметил в верхнем углу какое-то шевеление. Не поворачивая головы, скосил глаза, из-за полуприкрытых век и увидел, как по потолку к нему ползёт нечто, больше всего напоминающее выросшую до размеров собаки жабу, заросшую густой чёрной шерстью и лысой сморщенной головой на тонкой шее, все четыре конечности существа походили на человеческие руки с той лишь разницей, что на руках не растут длиннющие чёрные когти, загнутые будто крючки. Подобравшись ближе, тварь застыла, будто проверяя, не проснётся ли спящий, потом двинулась дальше, зависнув прямо над лавкой. Каким образом существо держалось на потолке, Ждан даже предполагать не брался, уж точно не за счёт страшных когтей, по пути следования не осталось ни единой царапинки. Оказавшись над спящим, мохнатый, выгнул шею, будто она была вовсе без костей, и уставился на спящего парня, довольно хрюкнул и, растопырив в стороны конечности, рухнул ему на грудь.
Ждан уже сообразил, что к нему явился не кто иной, как шерстнатый — зловредный дух, о котором предупреждал домовой. Подобные этому существа живут тем, что душат во сне людей, устраиваясь на груди и не давая вздохнуть. Если обычный человек попытается шерстнатого скинуть, тот вцепляется ему в горло своими когтями разрывая шею, может и голову оторвать, если осерчает. Но подкармливать зловредных духов Ждану совершенно не хотелось, поэтому он перехватил шею твари прямо на лету и резво соскочил на пол, приложив шерстнатого о лавку. Вредитель взвыл и попытался полоснуть по державшей его руке когтями, однако Ждан не дал ему этого сделать, раскрутив над головой будто ядовитую змею и снова шарахнув о лавку.
— Пощади! — завопил дух.
— Ага, только сейчас ещё раз об лавку стукну, — пропыхтел бывший десятник.
— Не надо! Пощади!
— Кто тебя на меня натравил?
— Никто. Ай…, – взвизгнул дух, когда голова его снова стукнулась о край лавки.
— Говори, иначе до утра буду тебя так колотить!
— Тиун! — заверещал шерстнатый. — Акимом звать, он с ведьмой знался, нашему брату подношения делает! Вот и сегодня молока мне в миску налил, да имя твоё шепнул.
Ждан от неожиданности чуть было не выпустил тощую шею. Почувствовав слабину, дух рванулся было, но снова захрипел в железном захвате.