мы разошлись так далеко друг от друга, что темнота скрыла его от меня. И вдруг он неожиданно закричал. Я бросился к нему, но тут крик перешел в вопль, а когда он стих, повисла жуткая тишина. Майкл Хансен лежал на земле мертвый, а неясная фигура крадучись уходила в темноту, пока я стоял над трупом, и все мое тело покрылось мурашками.
Прибежали Том Лири и остальные. Они собрались вокруг, клянясь, что это тоже дело рук Джона Гауэра.
– Он как-то сумел сбежать из колодок, – сказали они, после чего мы со всех ног помчались в городок.
Да, Джон Гауэр действительно сбежал из колодок – и от ненависти горожан, и от всех жизненных печалей. Он сидел там же, где мы его оставили, с головой, склоненной на грудь. Но некто приходил к нему в темноте, и, хотя все кости Гауэра были сломаны, он выглядел, словно утопленник.
Стылый ужас повис над Фэрингом, словно густой туман. Сгрудившись вокруг колодок, потеряв дар речи, мы стояли, пока крики из дома на окраине городка не возвестили, что ужас снова нанес удар. А когда мы прибежали на место, то обнаружили кровавое разрушение и смерть. А еще обезумевшую женщину, которая перед смертью прохныкала, что труп Адама Фолкона ворвался в окно с горящими, жуткими глазами, чтобы крушить и убивать. Зеленая слизь запачкала комнату, а к подоконнику пристали обрывки морских водорослей.
После этого страх, безумный и постыдный, обуял людей Фэринга, и все они разбежались по своим домам, где заперли на засов окна и двери и притаились внутри с оружием в дрожащих руках и черным ужасом в душах. Но какое оружие может убить мертвого?
Всю ночь напролет – ночь, полную смерти, – ужас гулял по Фэрингу, охотясь на сынов человеческих. Люди дрожали и не смели даже выглянуть, когда треск ломающейся двери или окна возвещал о том, что отродье проникло в дом какого-то несчастного, а вопли и бессвязные крики говорили о его жутких деяниях.
Но был один человек, который не спрятался за дверьми, чтобы быть зарезанным там, словно овца. Я никогда не был храбрецом, и не отвага подтолкнула меня выйти в эту жуткую ночь. Нет, это была движущая сила мысли – мысли, которая забрезжила в моей голове, когда я смотрел на мертвое лицо Майкла Хансена. Идея была неопределенной и иллюзорной, призрачной и почти бесплотной, но не совсем. Она притаилась где-то в глубине моего черепа, а я не мог успокоиться до тех пор, пока не доказал или не опроверг то, что даже не мог сформулировать в определенную теорию.
Так что, пребывая в этом странном, неопределенном состоянии, я осторожно крался сквозь тени. Возможно, море – женщина чужая и непостоянная даже со своими избранными, – прошептала мне что-то, что предало ее саму. Я не знаю.
Но всю ночь напролет я рыскал вдоль пляжа, и когда с первыми серыми лучами рассвета дьявольская фигура шагнула на берег, я ждал ее там.
Судя по всему, это был труп Адама Фолкона, оживленный какой-то кошмарной силой и приближающийся ко мне в тусклом свете раннего утра. Сейчас его глаза были открыты и светились холодным светом, словно отражая ад морских глубин. И я знал, что тот, кто стоит передо мной – не Адам Фолкон.
– Морской дьявол, – сказал я нетвердым голосом. – Не знаю, как ты приобрел внешность Адама Фолкона. Не знаю, налетел ли его корабль на скалы, или он упал за борт, или ты вскарабкался по корпусу и утащил его с палубы. Не знаю даже, что за мерзкая океанская магия переделала твои дьявольские черты в его подобие. Но одно я знаю наверняка: Адам Фолкон покоится с миром под голубыми волнами. Ты – не он. Я лишь подозревал, а теперь знаю точно, что ужас прежде уже приходил на землю, но так давно, что люди забыли рассказы об этом. Забыли все, кроме подобных мне – тех, кого соседи зовут дурачками. Я знаю, и, зная это, я не боюсь тебя. Здесь я с тобой покончу, потому что хоть ты и не человек, но ты можешь быть убит человеком, который тебя не боится… даже если он всего лишь юнец, которого люди считают странным и глупым. Ты оставил свой демонический след на этой земле; один Бог ведает, сколько душ ты лишил жизни, сколько голов расколол этой ночью. Древние говорят, что твой род может причинять зло только в обличье человека и только на суше. Да, ты обманул сынов человеческих – тебя принесли добрые и заботливые руки людей, которые не знали, что несут монстра, выползшего из морской пучины. Теперь ты исполнил задуманное, и скоро встанет солнце. К этому времени ты должен быть глубоко под зелеными волнами, нежась в проклятых пещерах, которые не видел глаз человеческий… разве что мертвеца. Там море и безопасность; и лишь я один преграждаю тебе дорогу.
Он надвигался, словно вздымающаяся волна, и его руки, подобные зеленым змеям, обвились вокруг меня. Я знал, что они пытаются раздавить меня, но вместо этого ощущал, что тону – только тогда я понял, чем меня озадачило выражение лица Майкла Хансена. Выражение лица утопленника.
Я смотрел в нечеловеческие глаза монстра, словно в невыразимые океанские глубины – глубины, куда я должен погрузиться и где должен утонуть. И я ощутил чешую…
Он обхватил меня за шею, руку и плечо, выгибая назад, чтобы сломать позвоночник, и я вонзил в его тело нож. А потом вонзил снова… Снова и снова. Он взревел, и то был единственный звук, который я от него слышал, – напоминающий рев прибоя между отмелей. Его хватка на моем теле была подобна давлению сотни фатомов зеленой воды, но я ударил еще раз, после чего он выпустил меня и побежденным рухнул на песок.
Он лежал там, корчась, а затем застыл и начал меняться. Водяные, тритоны – так древние называли ему подобных, зная, что эти существа были наделены странными возможностями, одна из которых – способность принимать человеческий облик, если руки людей вытащат их из океана. Я нагнулся и сорвал с твари человеческую одежду. И первые лучи солнца упали на склизкую гниющую массу морских водорослей, из которой на меня уставились два отвратительных мертвых глаза. Бесформенная масса осталась лежать у самой кромки воды, там, где первая высокая волна унесет ее туда, откуда она явилась – в холодные нефритовые глубины океана.
Народ Черного Побережья
Погоня за удовольствиями – дело пустое. Хуже того, это дело опасное, оно может обойтись очень и очень дорого.
Но позвольте: откуда у меня такие мысли? Не иначе, их порождает какой-то пуританский атавизм, что дремлет в разрушающемся мозгу… Сколько себя помню, никогда не пытался учить уроки, которые преподает нам жизнь.
Как бы то ни было, я хочу изложить мою горькую и страшную историю, пока не настал час крови, пока не разнеслись по острову предсмертные вопли.
Итак, нас было двое, я и Глория, моя невеста. У Глории был самолет, она обожала пилотировать; это и явилось причиной наших бед. В тот роковой день я пытался ее отговорить… Богом клянусь, что сделал все от меня зависящее! Но она настояла на своем, и мы, вылетев из Манилы, взяли курс на Гуам.
Моя Глория не боялась ни бога, ни черта, она жить не могла без головокружительных приключений и острых ощущений. Вот так каприз взбалмошной девчонки может решить вашу судьбу и привести к гибели.
По пути к Черному Побережью мы разговаривали мало. Над океаном висел туман, что редкость для этих широт; мы поднялись над ним и заблудились в плотных кучевых облаках. Одному богу известно, как сильно наша машина отклонилась от маршрута. Полет наугад закончился падением в воду. Туман уже рассеивался, и в самый последний момент мы успели заметить землю.
Благополучно пережив катастрофу, мы доплыли до берега и очутились в чуждом запретном краю. От кромки безмятежных вод кверху простирались широкие пляжи, достигая длинного обрыва – матерой базальтовой скалы, вздымавшейся на сотни футов. Пока самолет падал, я успел окинуть взглядом прибрежную территорию. Вроде за этим обрывом есть другие – уступ за уступом, ярус над ярусом. Разумеется, снизу, с пляжа, невозможно проверить, так ли это. Справа и слева виднеются только белая песчаная полоса да однотонная черная круча.
– Выплыть-то мы выплыли, – сказала Глория, для которой, надо заметить, наше новое приключение стало шоком, – но как быть теперь? И куда нас занесло?
– Боюсь, это будет непросто выяснить, – ответил я. – В Тихом океане полно неизученных островов. Вероятно, мы на одном из них. Лишь бы нам в соседи не досталось племя людоедов.
Зря я тогда помянул людоедов, ох, зря! Но Глорию мои слова нисколько не испугали.
– Дикари не опасны, – хмуро произнесла она. – Да и вряд ли мы их встретим.
Я ухмыльнулся, подумав, что мнение женщины – это всегда не более чем ее пожелание. Но слова Глории имели глубокий смысл, в чем я убедился вскоре самым жутким образом. Уж теперь-то я верю в женскую интуицию. Фибры мозга у моей подруги были тоньше, чем у меня, восприимчивей к угрозам, чутче к психическим воздействиям. Но тогда мне было недосуг размышлять над подобными теориями.
– Пойдем берегом, может, отыщется тропинка наверх, вглубь острова.
– Но ведь этот остров – сплошные утесы.
Почему-то ответ меня насторожил.
– С чего ты взяла?
– Не знаю, – смутилась Глория. – Просто сложилось впечатление, что остров – серия ярусов, вроде лестничных ступеней, и каждый из них – голая черная скала.
– Если ты права, – вздохнул я, – значит, нам не повезло. На одних крабах и водорослях не прожить.
Она вдруг громко ахнула.
Я обнял ее и привлек к себе – надо отметить, несколько грубо.
– В чем дело, Глория?
– Не знаю. – Она растерянно смотрела мне в лицо, будто только что очнулась от кошмарного сна.
– Ты что-то увидела? Или услышала?
– Нет… – Ей явно хотелось освободиться из моих объятий. – Ты сейчас сказал… Нет, дело не в этом. Я не знаю, в чем. Может, сон наяву – такое ведь бывает… Да, наверное, это кошмар…
Господи, прости мне мужскую самонадеянность. Я рассмеялся и проговорил:
– Все-таки странные вы существа, девчонки. Ладно, давай пройдемся по берегу вправо и…
– Нет! – воскликнула она.
– Ну, не вправо, так влево…