Впереди высилась черная стена бора, луна плыла в кроваво-красном тумане. Грисвел не нашел в этой картине никаких подтверждений тому, что он остался в здравом уме, но потом увидел автомобиль – единственный маячок прозаической реальности во внезапно свихнувшемся мире.
Но едва дотронулся до дверцы, как услышал грозное шипение. Над чешуйчатыми кольцами, неподвижно лежащими на водительском сиденье, покачивалась в лунном свете узкая голова на длинной выгнутой шее. Змея с присвистом шипела, выбрасывая в сторону Грисвела раздвоенный язык.
Панически всхлипнув, он повернулся и помчался по дороге. Несся, ничего не соображая, не глядя под ноги; парализованный страхом мозг полностью утратил способность мыслить. Остался слепой первобытный инстинкт – бежать, бежать, бежать, пока не упадешь от изнеможения. Прочь отсюда!
Мимо плыли бескрайние стены сосен, и Грисвелу казалось, что он провалился в небытие. Внезапно сквозь туман ужаса, в котором он барахтался, проник звук – ровный, неотвратимый топот. Обернувшись, Грисвел увидел, что следом несется зверь. Он не разглядел, волк это или собака, но заметил, что глаза твари светятся, как зеленые огненные шары.
Грисвел захрипел и припустил что было сил. За поворотом он услышал ржание, потом увидел вставшего на дыбы коня. Всадник выругался, в его руке блеснула синеватая сталь.
Беглец зашатался, рухнул на колени и вцепился в стремя.
– Богом молю, помогите! – Он задыхался. – Эта тварь!.. Она убила Браннера! И теперь гонится за мной! Смотрите!
Сквозь бахрому кустов сияли огни-близнецы.
Всадник выругался снова, и ему вторил шестизарядник – выстрел, другой! Едва погасли пороховые искры, незнакомец вырвал стремя из рук Грисвела и пришпорил коня. Грисвел привстал в ожидании; его трясло, перед глазами все кружилось, он боялся упасть в обморок.
Всадник исчез за поворотом, но спустя минуту возвратился.
– В кусты подался, – сказал он. – Похоже, волк, хоть я и не слыхал, что здешние волки нападают на людей. А вы сами рассмотрели, что это был за зверь?
Грисвел едва нашел в себе силы, чтобы отрицательно покачать головой. Всадник, словно выгравированный в лунной ночи, высился перед ним, правая рука все еще держала дымящийся револьвер. Это был ладно скроенный мужчина средних лет. Широкополая плантаторская шляпа и сапоги выдавали местного жителя, так же как наряд Грисвела выдавал в нем чужака.
– Что же стряслось?
– Не знаю. – Грисвел беспомощно развел руками. – Моя фамилия Грисвел. Я путешествовал с другом, Джоном Браннером. Мы решили переночевать в пустом доме, там, у дороги. Кто-то… – Его вновь затрясло. – Господи! Кажется, я спятил! Кто-то стоял на лестнице и смотрел на нас. У него желтое лицо! Я думал – приснилось, но теперь уверен, это было на самом деле. Потом наверху раздался свист, Браннер встал и поднялся по лестнице. Он шел будто во сне или под гипнозом. И тут я услышал крик – его или кого-то другого, и Браннер вернулся с окровавленным топором в руке. О Боже! Он был мертв, сэр! Ему раскроили голову! Видели бы вы его мозги и лицо, залитое кровью! Это было лицо мертвеца! Но он спускался по лестнице! Бог свидетель – Джона Браннера убили там, наверху, а потом его труп вернулся с топором в руке, чтобы убить меня!
Всадник не отвечал. На фоне звездного неба он напоминал статую. Грисвел не видел его лица в тени от полей шляпы.
– Думаете, я спятил, – в отчаянии произнес Грисвел. – Что ж, на вашем месте я решил бы так же.
– Не знаю, что и сказать, – ответил всадник. – Случись это не в старом поместье Блассенвиллей, а в любом другом доме… Ладно, поглядим. Я Бакнер, здешний шериф. Отвозил арестанта в тюрьму соседнего округа, а сейчас возвращаюсь обратно.
Шериф слез с лошади и стал рядом с Грисвелом. Он оказался ниже долговязого уроженца Новой Англии, но значительно шире в плечах. На вид решительный, уверенный в себе человек – опасный противник в любом поединке.
– Не побоитесь вернуться в дом? – спросил он.
Грисвел задрожал, но кивнул. В нем проснулось упорство предков-пуритан.
– Даже подумать об этом страшно. Но… – Грисвел задохнулся от невыразимого ужаса. – Бедный Браннер! Надо забрать его тело. Боже мой! – воскликнул он, содрогнувшись. – Что мы там найдем? Если мертвец способен ходить…
– Увидим. – Шериф зажал в локтевом сгибе повод и пошел по дороге, на ходу пополняя патронами барабан массивного синеватого револьвера. Грисвел представил, что сейчас увидит Браннера, ковыляющего навстречу с кровавой маской на лице, и ноги вмиг стали ватными. Но за поворотом оказался только дом – призрачная громада в окружении сосен.
– Господи, – бормотал сотрясаемый дрожью Грисвел, – как зловеще выглядит этот дом среди черных деревьев! Он с самого начала показался мне жутким, когда на наших глазах с балюстрады взлетели голуби…
– Голуби? – Шериф бросил на него взгляд. – Вы видели здесь голубей?
– Ну да! Их на перилах сидела тьма тьмущая.
Минуту двое шли в молчании, затем Бакнер сказал:
– Я прожил в этих краях всю жизнь и тысячу раз бывал в старом поместье – приезжал и днем и ночью. Но ни разу не видел поблизости голубей, и вообще в наших лесах они не водятся.
– Здесь была целая стая, – удивленно повторил Грисвел.
– Я знавал людей, которые клялись, что видели голубиную стаю на закате. Это были негры, все, кроме одного бродяги. Как-то вечером я проезжал мимо поместья и встретил его. Он развел костер во дворе, решил переночевать. Говорил, что на перилах сидели голуби. На следующее утро я возвращался и заглянул в поместье. Во дворе осталась зола от костра, жестяная кружка, сковорода, на которой он жарил свинину, и расстеленные одеяла. Но никто с тех пор его не встречал. Это случилось двадцать лет тому назад. Негры говорили, будто видели голубей, но ни один черномазый не посмеет пройти ночью по этой дороге. Они считают, что голуби – это души Блассенвиллей, которых на закате выпускают из ада, а красное зарево на западе – пламя преисподней. Мол, в это время врата ада отворяются, и Блассенвилли вылетают на волю.
– Кто такие эти Блассенвилли? – поежившись, спросил Грисвел.
– Тут раньше вся земля принадлежала им. Это франко-английское семейство, перекочевавшее сюда с одного из Вест-Индских островов незадолго до того, как правительство купило Луизиану. Как и многих других, Блассенвиллей разорила Гражданская война. Одни погибли в сражениях, другие умерли сами. Усадьба пустует с тысяча восемьсот девяностого года – с тех пор как ее покинула мисс Элизабет Блассенвилль, последняя в роду. Среди ночи девушка бежала отсюда как от чумы, только ее и видели. Это ваше авто?
Они остановились возле машины. Грисвел с тошнотворным страхом вглядывался в зловещий дом. Пыльные окна были тусклы и пусты, но ему мерещилось, будто из темных проемов за ним плотоядно следят призраки. Бакнер повторил вопрос.
– Да. Осторожно, на сиденье змея. Была, во всяком случае.
– Сейчас ее тут нет, – проворчал Бакнер, привязав коня и достав из седельной сумки электрический фонарь. – Ну что ж, давайте узнаем, в чем дело.
Он так спокойно и деловито перебрался через разрушенную кирпичную ограду, будто шел в гости к друзьям. Грисвел не отставал ни на шаг, сердце колотилось, легким не хватало воздуха. Ветерок доносил запахи плесени и гнили. В Грисвеле зрела глухая ненависть к источающим злобу черным лесам, к старым плантаторским усадьбам – проклятым гнездам южной гордыни и интриг, свидетелям забытых трагедий рабства. Раньше он считал Юг прекрасной землей – овеваемой ласковыми ветрами, покрытой пряными яркими цветами, где жизнь безмятежно и неторопливо течет под пение чернокожих тружеников на залитых солнцем хлопковых полях. Но сейчас он видел другой Юг – таинственную, мрачную обитель ужаса, – и испытывал растущее отвращение к нему…
Как и в тот раз, заскрипела дубовая дверь. Шериф посветил фонарем в разбитое окно, но мгла в прихожей от этого лишь окрепла. Все же луч пронзил ее и пополз по лестнице. Грисвел сжал кулаки, затаил дыхание. Нет, тварь из безумного кошмара не ухмылялась незваным гостям со ступенек.
Двигаясь по-кошачьи легко и беззвучно, с фонарем в одной руке и револьвером в другой, Бакнер вошел в дом.
Когда, миновав лестницу, пятнышко света скользнуло по комнате, Грисвел закричал от невыносимого ужаса и едва не лишился чувств.
По полу тянулся кровавый след. Россыпь темных брызг пересекала одеяла Браннера и те, что принадлежали Грисвелу. На них и лежал вниз лицом Джон Браннер, и луч безжалостно являл взорам его пробитый череп… Вытянутая рука мертвеца сжимала топорище. Широкое лезвие, разрубив одеяло, застряло в полу – как раз там, где прежде лежала голова спящего Грисвела.
Тот зашатался и упал бы, не подхвати его шериф. Когда зрение и слух вернулись, Грисвел обнаружил, что стоит, прислонившись лбом к каминной полке. Его рвало. Бакнер направил ему в лицо луч фонаря. Голос звучал из-за слепящего круга, сам шериф при этом был невидим.
– Грисвел, в ваш рассказ трудно поверить. Я видел, как за вами гнался какой-то зверь, но это мог быть лесной волк или бешеная собака. Не вижу связи между тем животным и этой сценой. Если вы что-нибудь скрываете, лучше сразу признайтесь, иначе никакой суд не поверит, и вас обвинят в убийстве приятеля. Отвечайте, Грисвел: этого парня убили вы? Не могло ли случиться так: вы поссорились, он схватил топор и швырнул его в вас, но вы увернулись и бросили топор в него?
Грисвел опустился на корточки и закрыл лицо ладонями.
– Я не убивал Джона! – Он застонал, качая головой. – И зачем, с какой стати мне его убивать? Мы дружили с детства, со школьной скамьи. Я не обижаюсь, что вы не верите, но клянусь Богом, я не лгу.
Бакнер вновь осветил окровавленную голову, и Грисвел зажмурился. Через несколько секунд он услышал ворчание шерифа:
– Должно быть, вы убили Браннера тем топором, который у него в руке. На лезвии кровь, кусочки мозга и прилипшие волосы того же цвета, что и у покойника. Плохи ваши дела, Грисвел.