Оказалось, муж встречался с другой, но сообщить мне об этом он не посчитал нужным. На тот момент был построен дом, в строительстве и оформлении которого я тоже принимала участие. А что мы? Ничего не поделаешь! Держались с детьми как могли – стали чаще причащаться и вести более внимательную духовную жизнь, какое-то время просто не выходили из храма, надеясь только на помощь Божию. Да, это горе горькое. У меня тогда почва уходила из-под ног: семья ведь распадается. Уверена, что продержаться нам помогли молитвы старца Илия, через которые Господь нас вынес на руках… Наконец, батюшка сказал, что мне нельзя оставаться с мужем, потому что могу просто умереть. Не став углубляться, как именно умру: физически или духовно, приняла предостережение и переехала в служебное жилье.
Батюшка не благословил взыскивать что-либо из имущества по суду. Сказал, что у моих детей со временем будет все, что им нужно. Теперь я понимаю, как это было мудро: не судиться. Знакомые с обычным житейским опытом за такой поступок пеняли, мол, не думаешь ни о себе, ни о детях. Даже откровенно называли меня «дурой». Удивлялись, почему я ничего не отсуживаю и ничего не пытаюсь забрать себе. Не стала вдаваться в объяснения, молилась как могла и наконец приняла эту ситуацию. Предвижу ваши вопросы, оставил ли мне муж, с которым я прожила 19 лет, хоть что-то, и отвечу с чистой совестью: нет, ничего, кроме детей! У меня была и остается только квартира в Москве, где мы прописаны с братом (он тоже многодетный – у него четверо), и там же прописаны все мои дети. Муж не захотел прописывать их у себя, но я, далекая от подозрительности, восприняла это нормально, тем более, мы стояли в социальной очереди на улучшение жилищных условий и стоим в ней по сей день – уже почти 20 лет!
Мои дети очень тяжело переживали развод. Было много трудностей. По благословению старца съездили в монастырь и помолились, чтобы Господь отвел беду от одного из моих детей, не стану называть имя, который особенно переживал. Когда процесс отделения закончился, мы с детьми чувствовали себя невероятно уставшими, но очевидно стало легче. Я выдохнула!
Прошло совсем немного времени, и вдруг в моей жизни появился человек верующий, церковный, который очень быстро – через три недели после знакомства – сделал мне предложение. Он приезжал к нам в школу, мы вместе с ним и моими детьми ходили на службы, ездили по святым местам. Но перед глазами был совсем недавний и страшный опыт, я засомневалась, нужно ли выходить замуж, ведь рана еще не зажила. Подруга предложила съездить за советом к старцу Власию, Царство ему Небесное. Я сказала, что совсем не хочу замуж, но он ответил, что надо. Повторил это трижды! Подруга моя удивилась: мол, сколько раз просила у вас благословения, и вы не давали, а Марию с четырьмя детьми благословляете! Батюшка сказал: «так надо». На тот момент и предположить не могла, какие в будущей семейной жизни будут искушения и испытания.
Этот совет старца Власия я восприняла как благословение и была обескуражена. Старца Илия не было в России на тот момент, он был на Афоне. Мы с ним увиделись только осенью. Старец Власий благословил венчаться после окончания Петрова поста. И мы – да – получили разрешение в синодальном отделе, так как жених мой тоже был прежде венчанным, но развелся три года назад по инициативе бывшей жены. Мы поженились на Петра и Павла 12 июля, а чуть позже и повенчались в храме Покрова на Нерли.
Венчал нас архимандрит Иероним, настоятель того храма. На таинстве никого, кроме нас, не было. Такое решение мы приняли потому, что это было повторное венчание у обоих. Когда приехал старец Илий, мы попали к нему в келью уже вдвоем с мужем. И он благословил нас на рождение детей. Новый супруг отнесся к словам старца напряженно. Он даже спросил: зачем нам еще дети, если уже есть? (В его предыдущем браке тоже были дети.) Батюшка ответил, что нам следует спасаться чадородием. Не могу дословно воспроизвести, что он сказал, но точно – о спасении чадородием. Чада… Я сразу поняла, что будет не один ребенок.
Действительно: буквально через девять месяцев родилась Серафима. А через год – Евфросиния. Мне в тот период очень помогали мои старшие дочери. Мамы тогда уже не было в живых, как и отца. Мама моего мужа и ее старшая дочь отнеслись ко мне и к детям, скажем так, напряженно. Со временем эта напряженность только возрастала. После рождения Фросеньки я почти не общалась с родней мужа, а после появления на свет Гликерии общение практически полностью прекратилось. Для родни второго мужа появление подряд троих детей стало сюрпризом. С детьми, с их стороны, мне практически никто не помогал, если не считать нескольких раз. Муж часто твердил, что дети – это большая нагрузка. Конечно, еще какая! Родственники не были готовы к такому активному деторождению и своего отношения ко мне не скрывали.
Гликерию я родила в сорок пять лет, и это тоже было настоящее чудо и милость Божия! На восьмом месяце беременности я попала в аварию. И каким-то образом почти не повредилась, хотя сильно пострадала машина. На фоне беременности у меня возникло очень опасное заболевание – преэклампсия, которое угрожает и матери, и ребенку и требует срочного родоразрешения, так как может начаться стремительный и необратимый отек мозга. Как только почувствовала, что что-то не так, поехала в ближайший роддом. Меня осмотрели в приемном покое и сразу направили в реанимацию. Сделали обследование, и выяснилось, что меня нужно срочно родоразрешать! Давление было около 220–240! Врачи настроились на срочное кесарево сечение. Но я была уже опытная мама и знала, что во время преэклампсии кесарево может так же стать серьезной угрозой обоим, хотя это вроде бы самый простой способ, и приняла решение рожать без кесарева сечения!
Я молилась сама и еще успела отправить сообщения нескольким подругам и блогерам – они тут же распространили информацию, и за меня начали молиться сотни, тысячи людей. Молился и мой муж – ему позвонили и сообщили, что я могу умереть… Да-да! Заведующий реанимацией возмущался и кричал, и что я только не услышала тогда в свой адрес: что умру здесь, что оставлю сиротами детей. Хотя мозг был как в пелене от лекарств, я четко понимала: нужно рожать самой. Врач ничего не смог сделать против моей воли и пошел на компромисс. Я подписала все необходимые бумаги.
Мне начали стимулировать роды. Я знала, что когда так делают (мне прокололи околоплодный пузырь), то чаще всего давление падает. Так и произошло. Я вошла в роды, и эти роды были очень мягкими, несмотря на то, что я, обездвиженная капельницами, почти не могла пошевелиться. Это для меня были первые роды без движения: раньше ведь всегда ходила и даже прыгала на мяче, до последнего… Для наблюдения приставили самых опытных акушерок и лучших врачей. Благодарю за них Бога! Родилась моя Гликерия (имя выбрала заранее), маленькая, всего 2400! Все мои предыдущие дети появлялись со средним весом 3500, а кто-то даже 3850. А тут такой комочек крошечный родился! Ее увезли от меня практически сразу, потому что я еще нуждалась в реанимации. Сказали, что угроза преэклампсии никуда не делась и в любой момент может случиться кризис.
Я переживала, что Лушу увезли, осталась в реанимации со все еще высоким давлением, продолжала молиться изо всех сил. Тогда так ясно чувствовала, как за меня многие переживают, что Господь рядом: ничего не боялась и знала, что все будет хорошо.
Утром пришла главврач, которой не было весь предыдущий день. Сколько же мне добрых и теплых слов она сказала: какая я героическая, какая молодец, какая решительная, как правильно сделала, что вошла в роды. Я была очень удивлена: незнакомый врач так искренне и душевно меня похвалил! Это придало сил. Врач сама чуть не плакала, это тепло передалось и мне. Она спросила: «Что бы вы хотели?» Я сказала, что есть мечта увидеться с моим ребенком, что хочу в палату, чтобы одна с дочкой, только я и она, чтобы там больше никого не было. В этот же день по ее распоряжению меня перевезли в отдельную палату.
Сюда мне привозили еду, здесь за мной ухаживали как дома. Через какое-то время разрешили забрать малышку к себе. Врачи боялись поначалу за меня и дочку: они не знали, справлюсь ли, не уроню ли ее. Меня постоянно контролировали, что делаю: сплю ли, ем ли, кормлю ли, а еще регулярно измеряли давление и остальные показатели, следили за приемом лекарств.
Удивительным образом давление ушло, оно оставалось чуть повышенным, но стабилизировалось. Я даже начала кормить малышку грудью и вскоре попросилась на выписку. Встречали нас под колокольный звон. Как раз, когда выходила из роддома, зазвонили колокола. Напротив московского роддома номер 17 – храм во имя Ксении Петербургской. Так интересно сошлись обстоятельства. Моя старшая дочка тоже пришла меня встретить, она сказала: «Мама, смотри, как удивительно! Под колокольный звон выходит наша Гликерия». Такое вот чудо.
Дальше началась супермногодетная жизнь. Я была уже не молоденькая мамочка, мне никто толком не помогал (старшие дочери уже были на тот момент замужем), но у меня был большой опыт и взрослые дети, на которых в критических ситуациях можно было положиться. За четыре года я родила троих детей. В 42 – Серафиму, в 43 – Евфросинию, а в 45 – Гликерию.
Не сбылось у меня, что мечталось,
Не заладилась жизнь, не срослось.
И по-женски я все бы, наверно,
Отпустила давно под откос.
Не рожала б девиц этих шумных,
И с отцом бы я их не встречалась,
И не вышла бы снова я замуж,
А карьерой своей занималась.
Ведь свой долг материнский закрыла —
Четырех родила, воспитала.
Их отец променял на другую:
Сорок лет с ней его разделяет.
Слезы лить бы, но мне неохота,
И судиться, доказывать что-то.
Так осталась совсем не у дел,
Но Господь не бросал – отогрел.
Говорили: «Не выйдешь ты замуж»,