– Знаешь, милая, мне кажется, ты относилась бы к семейной жизни совсем иначе, если бы у тебя был ребенок. Если бы он был у нас, – поправился он.
– Не сейчас. Я еще не настолько взрослая.
– Ну, когда-нибудь повзрослеешь.
Ей двадцать два года: всего лишь двадцать два, напомнил он себе.
– В любом случае, – заговорила она, – мне кажется, это нам не по карману. Пока ты не найдешь другую работу. Или не станешь знаменитым, или еще что-нибудь. Мы ведь небогаты, не то что Хью и Эдвард. У них, как полагается, для работы есть прислуга. Сибил и Вилли не приходится готовить.
Пришла его очередь отмалчиваться. Почти всю еду готовила Эллен, сам Руперт с Клэри каждый день ходили куда-нибудь обедать, но бедняжка Зоуи терпеть не могла готовить, он знал это, как и то, что за три года она научилась лишь разогревать консервы на сковородке.
– Знаешь… – наконец сказал он, не желая портить день, проведенный вдвоем, – это просто мысли вслух. Подумай о них.
«Просто мысли вслух»! Да если бы он имел хоть какое-нибудь представление, как она относится к рождению ребенка, он бы об этом даже не заикался. Страх, мгновенно разрастающийся до размеров паники, не давал ей зайти в воображении дальше собственной беременности: вот она становится все толще и толще, ее щиколотки отекают, походка становится переваливающейся, утиной, мучает тошнота, а потом роды, жуткая боль, которая может продолжаться много часов подряд и даже убить ее, как героинь в романах, которые она читала. И не только в романах: взять хотя бы первую жену Руперта! Она тоже умерла родами. И даже если она, Зоуи, выживет, ее фигура будет безнадежно испорчена: груди станут дряблыми, соски – огромными, как у Вилли и Сибил, которых она видела в купальных костюмах, талия расплывется, появятся ужасные растяжки на животе и бедрах – у Сибил они есть, а Вилли, кажется, пронесло, – и варикозные вены, которые у Вилли есть, а у Сибил нет, и конечно, Руперт разлюбит ее. Он наверняка притворялся бы, что все равно ее любит, но она-то сразу поняла бы, что это не так. Потому что одно Зоуи знала наверняка: людей интересует или волнует только ее внешность, ведь ей, в сущности, больше нечем привлекать и удерживать, у нее ничего нет. На протяжении всей своей жизни она привыкла получать то, чего хотела, а больше всего ей хотелось заполучить Руперта. Поэтому теперь она должна воспользоваться своей внешностью, чтобы удержать его. Хоть она и не придавала этому значения, но знала, что не очень-то сообразительна, не способна ни к умственному, ни к физическому труду; мать всегда говорила ей, что это неважно, если хорошо выглядишь, и эти слова она твердо усвоила. Почему же Руперт этого никак не поймет? У него уже есть двое детей, на них уходит прорва денег, с ними только тревоги и заботы. Порой ей хотелось, чтобы Руперт был тридцатью годами старше, уже слишком старым, чтобы заботиться о ком-либо, кроме нее, – или, во всяком случае, достаточно старым, чтобы лишиться желания быть отцом и уже до конца довольствоваться одной ею. За три года их брака он прежде заговаривал о ребенке лишь дважды: один раз в самом начале, когда полагал, что она хочет забеременеть, а потом – через полгода, когда она по глупости пожаловалась на неудобство колпачка. Тогда он сказал: «Полностью с тобой согласен! Так, может, перестанешь им пользоваться, и не будем вмешиваться в естественный ход событий?» В тот раз она как-то выкрутилась – сказала, что хочет сначала привыкнуть к супружеской жизни, или что-то вроде того, лишь бы он сменил тему, – а после этого стала вставлять колпачок задолго до его возвращения с работы и больше о нем ни словом не упоминала. Она думала, что он уже отказался от затеи с ребенком, но теперь с отчетливым ужасом поняла: нет, не отказался. До самого дома они ехали молча.
Весь день Клэри трудилась не покладая рук. Поначалу она спешила изо всех сил наперегонки со временем, потому что знала: как только у Лидии и Нева закончится послеобеденный отдых, они примчатся к ней в сад, захотят помогать, начнут вмешиваться и все портить. Но они не примчались; мало того, няни увели их на унылую по жаре прогулку до магазина в Уотлингтоне, и по мере того, как время шло, а они все не появлялись, Клэри стала действовать медленнее, временами останавливаясь и обдумывая следующий шаг. Зеркальце, вдавленное в песок, было похоже на воду, а когда она обложила его по краям мхом, стало еще лучше. Клэри сделала прелестную живую изгородь из мелких обрезков самшита, тесным рядом воткнутых в песок, причем переделывать ее пришлось дважды, потому что в первый раз песок оказался недостаточно плотным. Потом пришла очередь усыпанной гравием дорожки, которая вела вдоль живой изгороди к озеру, потом понадобилась вторая изгородь с другой стороны, и Клэри занялась ею. Бедные ромашки Лидии уже увяли, поэтому она выдернула их из песка; втыкать в него цветы ни к чему, ей нужны растения. И потом, сажать их надо в землю, хорошо размятую, без комков, иначе они завянут. В садовом сарае она разыскала немного почвенной смеси для горшков и сделала клумбу, которая поначалу была квадратная, а потом стала яйцевидной. Клэри собрала немного алого очного цвета и вероники – выглядела она неряшливо, зато заполнила место, немного обломков камня, найденных у стены, окружающей огород, и крошечный папоротник. Стало лучше, но свободного места оставалось еще много, поэтому она срезала несколько головок лаванды и воткнула их на дальнем плане пучками по несколько штук. Так они больше напоминали целые растения, а поскольку были сухие, то могли обойтись без корней. Выглядели они отлично. Понадобится несколько недель, чтобы доделать садик, поняла она. В том числе этим он и хорош. Ей нужны еще деревья и кусты и, наверное, маленькая скамеечка для людей, которые будут сидеть на берегу озера – его пришлось постоянно полировать послюненным пальцем и одним из носков, потому что каждая песчинка портила вид. Еще надо сделать газон из пучков травы, посаженных близко друг к другу и подрезанных маникюрными ножницами Зоуи. Подали сигнал к чаю, уходить ей не хотелось, но тогда ее наверняка хватятся и найдут здесь. И она пошла, прихватив с собой сандалию Невилла, чтобы угодить Эллен. Шагая к дому, она задумалась: пожалуй, можно было бы показать кому-нибудь ее садик – папе или тете Рейч. Обоим, решила она.
После чая все дети играли в «увидалки» – игру, которую они придумали сами и по традиции играли в нее на каникулах. Тедди считал, что уже перерос ее, и Саймон делал вид, что и он тоже, хоть так на самом деле и не думал. Игру придумала Луиза как разновидность пряток, только найденных не надо было ловить, достаточно было увидеть их и узнать, кто они такие, и убегающим приходилось постоянно искать новые укрытия, а когда их обнаруживали, то запирали в старую конуру, откуда их могли освободить друзья. Водящий выигрывал лишь в том случае, если ухитрялся переловить всех и посадить под замок. Лидия и Невилл, которые проводили в конуре больше времени, чем все остальные, так как их было легко поймать, радовались, как никто, потому что играли вместе со всеми, хотя и жаловались, что нечестно ловить их так часто, тогда как Полли, к примеру, почти совсем не ловят.
Хью и Эдвард заняли теннисный корт. Вилли и Дюши играли в четыре руки на двух фортепиано концерты Баха, а Сибил и Рейчел кроили ночные рубашки на столе в маленькой столовой. Няня читала отрывки из «Мира детской» вслух Эллен, пока та гладила белье. Бриг, сидя в кабинете, писал главу о Бирме и ее тиковых лесах для своей книги. Жаркий золотистый день с небесами безупречной лазури клонился к вечеру с удлинившимися тенями, комарами, мошкарой и визитами молодых кроликов в сад.
Флосси, которая позволяла миссис Криппс считаться ее хозяйкой, поскольку миссис Криппс распоряжалась едой, поднялась со своего плетеного кресла в зале, потянулась всем своим хорошо отдохнувшим телом и выскользнула через распашное окно на вечернюю охоту. Она носила практичную шубку и, как однажды заметила Рейчел, подобно самым сытым из англичан, охотилась исключительно из любви к этому виду спорта, причем действовала весьма неспортивными методами. Она точно знала, когда в сад выходят кролики, и как минимум у одного из них не было ни единого шанса против ее внушительного опыта.
Когда Руперт и Зоуи вернулись из поездки, Зоуи сказала, что пойдет мыться, пока всю горячую воду не извели дети и теннисисты. Оставшись один в спальне, Руперт подошел к окну, из которого были видны его сестра и Сибил, расположившиеся с шитьем под араукарией. Они сидели в плетеных креслах на ровно выстриженном зеленом газоне, спиной к темно-зеленой живой изгороди из тиса, на фоне которой их летние платья – голубое у Рейчел и зеленое у Сибил – приобрели утонченность оттенков воды. Плетеный стол стоял между ними, занятый корзинкой для шитья, чайным подносом и чашками с орнаментом из ивовых веточек на нем; ворох кремовой ткани дополнял сцену. Угол цветочного бордюра с одной стороны и угол белых ворот у подъездной дорожки с другой выглядели лишними. Ему захотелось рисовать, но к тому времени, как он приготовится, они, возможно, уже уйдут; хотелось набросать их прямо отсюда, из окна, где он сейчас стоял, но скоро вернется Зоуи, и ничего не получится. Он отыскал в своей холщовой сумке самый большой альбом для рисования и коробку масляной пастели, и по меньшей из лестниц спустился к входной двери.
– Так нечестно! Вы не говорили, что уже не играете!
Луиза открыла дверцу конуры.
– Вот мы сейчас и говорим.
– А до сих пор мы не знали. Так нечестно!
– Слушайте, мы сами только что закончили, – сказала Полли. – А пока не кончили, не могли сказать вам.
Лидия и Невилл выбрались из конуры. Им не хотелось, чтобы игра завершилась так быстро, и они были недовольны тем, что она нечестная. Никому из них так и не представилось случая стать водящим.
– Тедди и Саймону надоело играть, они ушли охотиться. И теперь нас для игры слишком мало, – Клэри подошла к ним.