– Что такое?
– Что мне надеть в Лондон? В поездку, которую вы мне обещали в подарок? – терпеливо спросил он.
О поездке она совсем забыла. Еще несколько недель назад было решено, что ему достанется целый день – он пообедает с Эдвардом у него в клубе, а днем пойдет в кино. И отправиться туда он должен был поездом, но теперь, конечно, она сама отвезет его на машине. Почему Эдвард даже не вспомнил об этом вчера, когда они говорили по телефону?
– Пойдем посмотрим, что у тебя есть, – ответила она.
Его комната казалась и полупустой, и в то же время захламленной – вероятно, отчасти потому, что карниз отвалился с одной стороны и косо повис поперек окна, а шторы ворохом лежали на полу.
– Я только потянул за него, а он оторвался, – объяснил он, увидев, что она смотрит на карниз.
– Лучше бы тебе надеть воскресный костюм.
– Ой, нет, мама, только не его! Я в нем похож на кретина.
– Ну, а ты что предлагаешь?
Он был бы не прочь надеть твидовые брюки-гольф, как те, в которых играет в гольф папа, канареечно-желтый жилет вроде того, в котором Бриг катается верхом, и серый цилиндр – папа в таком ездит на свадьбы. А еще – классные толстые чулки и ботинки цвета тянучек. Но говорить ей об этом бесполезно. В одежде она ни черта не смыслит. В конце концов они к обоюдному неудовольствию сошлись на длинных серых брюках, блейзере, рубашке от воскресного костюма и фуляровом галстуке, подарке тети Зоуи на Рождество, – единственном, что ему нравилось, а его мать считала, что до таких вещей он еще не дорос.
– Господи, куда же запропастились все твои носки?
– Они были нужны мне для эксперимента, – мрачно отозвался он. Ехать в таком виде ему уже никуда не хотелось. – Ты довезешь меня до станции? – спросил он, когда она принесла пару папиных носков.
– Я отвезу тебя в город на машине. Мне надо забрать вещи из дома.
– О, здорово! Тогда и ты сможешь пообедать и сходить в кино, – явное удовольствие, с каким он это произнес, растрогало ее. Захотелось его обнять.
– Не знаю, хватит ли мне на все времени. Там видно будет.
Кристофер бежал, накинув на шею свободно связанные шнурками сандалии. Он предпочитал бегать босиком, а обувь признавал лишь в экстренных случаях, когда на земле попадаются опасности вроде стекла или гвоздей. Репьи и камушки не оставляли даже следа на его ороговевших подошвах, а прикосновение к влажной траве настолько бодрило, что он мог бы бежать вечно. Однако спешил он обычным путем в лес, только на этот раз с радостью осознавая, что Тедди там не будет, что он не появится как из-под земли и не помешает ему, и вообще проведет вдали отсюда весь день. Кристофер решил воспользоваться случаем, чтобы перебраться на новое место; далеко уйти он не мог, брать с собой палатку было бессмысленно – Тедди не должен был понять, что у него теперь другой лагерь, поэтому взять предстояло лишь самое необходимое, а все остальное бросить на прежнем месте. Но перенести с места на место все равно требовалось многое, и вдобавок принять окончательное решение насчет новой дислокации. Очевидным местом выглядел противоположный конец леса у пруда, пока он не подыщет уголок подальше, но опять-таки возле воды. То, что он сумел найти воду с помощью ореховой рогульки, означало, что теперь у него более широкий выбор, но с другой стороны, найти воду – это не все, надо еще докопаться до нее. Тем не менее собственные способности лозоискателя и удивили, и заворожили его: раньше он никогда не видел даже, чтобы так искали воду, и все эти годы дар таился в нем, неизведанный и неопробованный. Интересно, на что еще он способен? Может, есть такая книга, в которой перечислены магические способности, чтобы он мог проверить себя, – правда, сейчас ему не до этого. Труднее всего взять так, чтобы Тедди не заметил непромокаемую подстилку, но если оставить палатку, то без подстилки ему никак не обойтись. Придется спать, завернувшись в нее, если пойдет дождь, а он, похоже, как раз надвигался. Все вокруг было серым и неподвижным, окутанным белесой дымкой; деревья стояли золотые, желтые и оттенка карамели, ягоды переступня краснели, доспевая, шиповник и боярышник уже созрели, терновник под сизым налетом стал совсем черным. Жаль, что все они несъедобны, но ведь есть еще ежевика и каштаны, сплошь усыпанные плодами, в кожуре похожими на зеленых ежиков – каштаны так здорово жарить. Приближаясь к лесу, он заметил цаплю, которая наклонилась к самой воде у топкого берега ручья на опушке – охотилась на лягушек. Если бы людям, как животным, целыми днями пришлось добывать себе еду, им было бы некогда делать самолеты или бомбы. Истинность и простота этой мысли настолько поразили его, что он решил обязательно что-нибудь сделать – например, написать письмо в Times или премьер-министру, который, похоже, славный малый и совсем не горит желанием воевать. Он уже достиг своего лагеря, ручей, островок и мшистый берег казались знакомыми, как дом, только домом больше не были. Он отстегнул полотнища палатки, заполз внутрь, нашел довольно пресное и черствое печенье и свою тетрадь и принялся составлять список самого необходимого.
– …и в час – обед в вашем клубе с мистером Тедди.
– Бог мой, а ведь точно! Совсем забыл. Спасибо вам, мисс Сифенг. – Его улыбка, в которой отчетливо читалось «что бы я без вас делал!», не уставала согревать ей душу. – Дайте мне десять минут, и я встречусь с Хоскинсом.
– Хорошо, мистер Эдвард.
«Боже, я, должно быть, впадаю в маразм», – думал Эдвард. Обед с Тедди означал, что на пристань он не попадет: Тедди наверняка ждет похода на спектакль или в кино, не говоря уже о чаепитии у «Гантера» после него. А он планировал съездить на пристань пораньше, и поскольку оттуда рукой подать, заодно прокатиться до Уодхерста и сводить Диану на ужин. От Вилли он сумел отделаться, хотя и пришлось прибегнуть к непопулярным мерам, но теперь по-настоящему влип. Он отодвинул кресло от стола, взвалил ноги на стол – в этой позе ему всегда думалось лучше. «Но я хотя бы на скрипке не играю», – сказал он себе, имея в виду эксцентричного младшего брата Брига, которому предложили работу в семейной фирме, а он ничего не делал, только пиликал у себя в кабинете. Когда же Бриг указал, что бизнесу это не способствует, его брат ответил, что жене не нравится, когда он музицирует дома. Он стал кем-то вроде эмигранта, которому семья посылает деньги с родины, и уехал жить куда-то на север. Этот кабинет раньше занимал он, и рядом с большими скучными снимками мужчин в белых рабочих комбинезонах, гордыми и вместе с тем жалкими рядом с громадными стволами поваленных деревьев, по-прежнему соседствовала нечеткая фотография, которую Эдвард втайне любил, – Сигети со своей скрипкой.
Итак, прикинем. А если взять Тедди с собой на пристань? Не пойдет, не может же он оттуда добраться поездом. А если отправиться на пристань сразу же после встречи с Хоскинсом? Уже лучше. Только сначала позвонить Диане.
Ничего не вышло. Она сказала, что ей удалось договориться с кем-то, чтобы за ребенком присматривали весь день, и теперь едет в город – они могли бы пообедать вместе? Ну, тогда встретиться у нее дома позднее, но не слишком поздно, чтобы она еще успела вернуться? В конце концов было решено, что он подъедет к ней около шести, они рано поужинают, а потом он отвезет ее домой. К ночи он будет в Милл-Фарм и этим наверняка обрадует Вилли. И он вызвал мисс Сифенг и сказал, чтобы впустила Хоскинса.
Эти утром мистер Йорк вместе с молоком принес в дом письмо. Он не писал писем с тех пор, как умерла его мать, некому было, так что когда наконец разыскал письменные принадлежности, оказалось, что перо заржавело, а чернила в пузырьке засохли. Пришлось одалживать чернила у Инид, которая вечно что-то писала – не меньше одного письма в неделю, сплошное разорение на марках, ведь посылала она их через почту в Бродстейрсе, так что в год выходило пятьдесят два пенса, как он уже не раз ей толковал. Потом он думал, что да как написать, и вот поди ж ты, сколько бумаги измарал, но додумал-таки. Несколько листов извел. А напослед взял свой молочный карандаш, которым считал пинты на продажу, – им-то сперва и записал.
Чернила Инид оказались женскими какими-то, лиловыми, и он, чтобы загладить оплошность, письмо составил на деловой лад.
«Уважаемый сэр, – написал он, чтобы обойти заковыристую фамилию, – насчет земли за коттеджами. Я мог бы продать один акр за шестьдесят фунтов. А коттеджи – как условились. Значит, всего 560 фунтов. Искренне Ваш, Альберт Йорк».
Дату он ставить не стал. Но двадцать седьмое было уж близко, он точно знал, потому что в этот день Артур обещался прийти за тем рыжим теленком, так что эту дату он и поставил в самом низу листа, на последней строчке. Конверты склеились сами собой. Пришлось расклеить один над чайником, да еще бумага в него не помещалась, и пришлось сворачивать, чтобы стала маленькой и влезла. Затем задумался про адрес, только ни к чему он, все равно самому относить письмо, так что он написал просто «мистеру Уильяму». Было уже почти десять, когда он управился. А все ж таки десять фунтов – это десять фунтов, с какой стороны ни глянь.
Он поплелся в уборную – через заднюю дверь и по узкой дорожке, мощенной кирпичом. Там воняло бурьяном, мочой и жидкостью для дезинфекции, но теперь, ночью, хотя бы мухи не донимали. Когда вышел, понюхал воздух: ветер дул с запада, обещал дождь. Надо бы нанять Дика Крампа, одного из братьев Эди Крамп, чтобы помог ему сгрести последнее сено на южном поле, а то вдруг гроза. На кухне он потушил большую керосиновую лампу и в темноте побрел в спальню. Лучше Дика нанять, чем сено потерять, дешевле обойдется. Пять сотен и еще шестьдесят фунтов! Надул он старика. Коттеджи он уступил бы и гораздо дешевле, но если бы не запросил за землю больше, старик понял бы, что его надули. Он ведь как-никак пришлый, не родился в здешних краях, легкая добыча, но в деньгах не жмется – что есть, то есть.