Не глядя в видоискатель, я нацеливаю камеру на Юлю и выжидаю идеального момента. Я слежу, как загипнотизированный Витя опускает свое радио и смотрит на Юлю. Я провожаю взглядом, как он, окончательно завороженный, встает, придвигается поближе к ней. Я вижу, как Виктор достает книгу из пляжного полотенца и, словно лунатик, склоняется к Юле. Взяв у него книжку, она встречает его взгляд. Остановив мгновение, я и нажимаю на курок.
19
Сегодня вечером Юля и Виктор придут к нам на балкон океанского лайнера «Творчество» послушать концерт знаменитой эстрадной певицы родом из Польши. Элегантная, тоненькая звезда мне нравится: она похожа на темноволосую польскую версию француженки Милен. Впрочем, и Польша, и Франция – места чужие и недоступные, что в Москве, что здесь, среди олеандров и магнолий. Одно слово – заграница.
У прекрасной француженки-полячки поразительно низкий голос, однако не хриплый и страстный, как у Юлии, или у исполнителя Bésame Mucho, а бархатистый, мягкий и даже беззащитный. Я в полном от него восхищении и жду не дождусь этого концерта. Заняв места, я сбегаю с балкона по пяти лестничным пролетам, перепрыгивая через две, a то и три ступеньки.
Пытаясь отдышаться, я бреду домой по кипарисовым аллеям ботанического сада, невольно читая непонятные, но завораживающие латинские названия экзотических растений на табличках. Солнце светит так сильно, что тень в саду кажется еще гуще, и когда, ослепленный, я захожу в тенистый участок аллеи, то не сразу вижу, как Юля с Витей целуются на садовой скамейке рядом с его замечательным транзисторным приемником. У меня все еще имеется возможность отступить на безопасное расстояние незамеченным! Подглядывая за парочкой, я с грустью обнаруживаю, что целуются они неумело, даже как-то по-детски, не то что Жан Маре и Милен – и тут же ретируюсь, размышляя об уникальных особенностях Юлиной морали.
Я прихожу на балкон заранее, а родители припаздывают. И внизу, и на балконе куда меньше публики, чем на выступлении сладострастного певца в черном смокинге. Свет гаснет, снова загорается, и хрупкая певица начинает с легким акцентом исполнять мою любимую песню про лето. Слова, понятно, дурацкие, но голос, ах, какой голос, полный такой сладкой тоски, что хочется погрузиться в нее и уплыть неведомо куда.
Ты со мною, ты рядом со мною,
И любовь бесконечна, как море,
И солнце светит, и для нас с тобой
Целый день поет прибой!
Этот голос зачаровывает меня не меньше, чем утренние взгляды и позы Юли. Жалко, что на самой середине песни рядом начинают рассаживаться мои родители и Юля с Виктором. Юлино платье еще искуснее, чем обычно, скрывает недостатки ее фигуры. Теперь слева на меня накатывает запах маминых цветочных духов, а справа – мускусное благоухание, исходящее от ее подруги. Безуcпешно пытаясь вернуть рассеянные чары, я продолжаю слушать.
Прозрачное небо над нами,
И чайки кричат над волнами,
Кричат, что рядом будем мы всегда,
Словно небо и вода.
Когда песня кончается, публика внизу разражается неистовыми аплодисментами, а окружающие меня избранные сохраняют олимпийское спокойствие, зная, что звуки их рукоплесканий все равно не донеслись бы до певицы. Зал затихает, музыка возобновляется, волшебный голос, усиленный динамиками, вновь наполняет воздух, и океанский лайнер опять пускается в ночное плавание по звездному южному небу.
Между тем Юля рядом со мной как-то странно ерзает, сильно мешая мне плыть, так сказать, по волнам светлой печали и наслаждаться вокальным искусством. Более того, ее импортное платье при этом издает противный шелест. Уголком глаза я четко вижу ее в профиль (и привычно отмечаю его сходство с Софи Лорен), за которым скрывается Виктор. Не поворачивая головы, я направляю любопытный взгляд исследователя вниз и вправо.
Ха! Назойливый шелест, оказывается, исходит от руки Вити, которая гладит Юлины коленки, едва прикрытые платьем. А ерзает мамина подружка оттого, что противится попыткам своего ухажера либо задрать ей платье, либо засунуть руку под подол. Я вижу, как ходит вверх-вниз широкая мужская рука в крупных венах, которые под резким светом фонаря под лайнерской крышей кажутся выпуклыми. А Юлины нежные ручки приходят в движение лишь изредка, чтобы предотвратить нарушение некоей невидимой границы.
Вокальное искусство, со всей его сладкой тоской, вдруг становится мне, как говорится, по барабану. Весь мой внутренний мир сводится к Юлиным коленкам, мужской руке в резком свете фонаря и шелесту ткани. Все мои чувства сосредоточились в краешке глаза, в ушах, ставших натуральными радарами, и в мышцах шеи, которые не дают мне повернуть голову, чтобы не пропустить ни секунды сражения за подол Юлиного платья. Мужская рука поглаживает женскую коленку, время от времени упорно пытаясь подняться повыше, а решительные женские руки предотвращают эти попытки. Действие продолжается достаточно долго, чтобы я успел поразмышлять над его значением.
Нет, никак не ожидал подобного безобразия от Вити, этого грустного и сутулого вопросительного знака во плоти. Понятно, что он мог потерять голову, но не настолько же, чтобы лезть под юбку приличной даме во время концерта? Приглушенный бархатный голос, светлая печаль. Мне мерещится, что я сижу рядом с Милен. На ней, разумеется, мини-юбка. Рука моя блуждает по ее коленкам. Интересно, на каком этапе моя желанная запротестует? Да она вообще не станет возражать, наоборот – нежно прошепчет мне: «Молодой, да ранний!», возьмет мою клешню в ладошку и сама положит ее на самое-самое сокровенное место. А уж там…
Покуда я предавался мечтаниями, небо совсем почернело, а пение стало еще задушевней. Между тем мужская рука на коленках Юли ухитрилась перейти незримую границу, полностью проникнув под подол прекрасной дамы без дальнейшего сопротивления (читай – при молчаливом одобрении) с ее стороны.
Тут возникает серьезный вопрос. Неужели унылый Витя, тот самый, который выглядел на пляже верным рабом Юли, а потом неумело целовался с ней в ботаническом саду, мог отважиться на подобную дерзость? Гладить коленки, сражаться с женским платьем, залезать даме под подол? Неужели Юлины чары превратили его в супермена?
Концерт завершается. В зале вспыхивают огни. Публика беснуется, надеясь вызвать своего кумира на бис. Высокомерные постояльцы Дома творчества тоже снисходят до аплодисментов. Я наклоняюсь над коваными чугунными перилами, чтобы в последний раз взглянуть на великую певицу, а Юля с мамой у меня за спиной обсуждают ее голос и платье. Пора расходиться. Я оборачиваюсь, чтобы полюбоваться выражением лица осмелевшего исследователя женских коленок, но при свете он вдруг оказывается отнюдь не Витей, а вовсе даже Аланом. Я был прав! Виктор на такие подвиги не способен.
20
Зеленый свет, красный свет, уроки житейской мудрости – да пропади оно все пропадом! Мне не спится. На следующий день, отчаявшись понять все сложности любовного квадрата, включающего Витю, Алана, Юлю и Арона, я иду за разъяснением к маме.
«Они просто друзья, – осторожно говорит мама, и тут же повторяет: – Они просто друзья, ты все выдумываешь!» В ее голосе отчетливо слышится некоторое лицемерие, словно в тот раз, когда она пыталась убедить меня, что поданное на обед жаркое сделано из курицы, а не из освежеванного кролика, которого я вчера видел на кухне.
– Это курица.
– Нет, это кролик, мам. Видишь? Ножка совершенно другая, к тому же их четыре, а крыльев вообще нет!
Мама отвечает на мои попытки логического мышления неожиданным взрывом чувств:
– Ешь КУРИЦУ! Ты кому веришь – матери или своим завиральным глазам?
Нынешний конфликт, замаскированный под мирное обсуждение, происходит на тенистой террасе нашей съемной комнаты, пока папа предается шумному послеобеденному сну.
– Мам, я же точно видел, как он ее лапал, я совсем рядом сидел. Ты меня что, считаешь за слепого? Или за идиота?
– НЕМЕДЛЕННО ЕШЬ КУРИЦУ!
Я убеждаюсь, что грубые приемы против мамы бессильны. Нужно что-то потоньше.
– Мамочка, – произношу я неотразимо вкрадчивым голосом, старательно подражая моему нынешнему идеалу в черном смокинге. – А что бы ты сделала, если бы увидала, как они целуются?
Мой новый голос поначалу приводит маму в замешательство, но в конечном итоге моя уловка срабатывает.
– Такого просто не может быть. Мы же лучшие подруги, она мне все бы рассказала.
Какой приятный сюрприз! Оказывается, вкрадчивость – прекрасное средство вызвать собеседника на откровенность. Не теряя времени, я иду в решительную атаку:
– Ты хочешь сказать, что вы с Юлией рассказываете друг другу о своих романах?
Мама, оторопев, сразу жалеет о том, что попалась в мою ловушку.
– Как ты смеешь! Мы подруги, и у нас нет никаких романов!
Мы оба какое-то время молчим. Храп на заднем плане меняет тембр – видимо, папа перевернулся во сне на другой бок. Понимая, что я напрасно обидел маму, пристегнув ее к Юлиным романам, я спешу исправить положение:
– Мам, а представь на минутку, что Юля тебе не все рассказывает, и ты случайно увидишь, как она целуется с Виктором или Аланом. Что бы ты сделала?
Мой голос становится еще вкрадчивей.
– Ну, я бы с ней завела серьезный разговор, – отвечает мама с неожиданной вдумчивостью. – И сказала бы, что так поступать нельзя.
Хм. Ответ, может быть, и глубокомысленный, но уж больно банальный.
– А если она будет по-прежнему все отрицать? – нажимаю я.
Мама снова замолкает, и я понимаю, что задаю вопросы, которые раньше никогда ее не заботили. За отсутствием готовых ответов ей приходится задумываться перед ожидающей аудиторией (в моем лице). Она колеблется, будто пытаясь оценить, способен ли я буду понять ее ответ.