свои желания с их потребностями, зачем и как люди пользуются гондонами. Женщин Мишка держит под постоянным прицелом.
Впрочем, вряд ли у Мишки в словаре есть слово «прицел». С моей точки зрения, его существование бесцельно. Может быть, потому, что родители точно сумеют устроить его в Курский университет, и ему не грозит ни армейский призыв, ни издевательства разных Вовок, голова его лишена системы управления. А у меня эта система, напротив, работает на полную мощность, постоянно напоминая о таких целях, как круглые пятерки на всю оставшуюся жизнь, зеленая улица и так далее.
Я единственный ребенок, и Мишка худо-бедно заменяет мне брата. При этом между нами нет ничего общего, кроме одинакового роста и похожих черных волос. Я прилежен, серьезен, хорошо сложен. Упитанный Мишка – в сущности, уличный мальчишка, лентяй, едва ли не второгодник. У него пухлые ножки и подвижная вытянутая рожа школьника, который в своем классе вроде юродивого. Волосы Мишкины стоят дыбом как у негра. Ходить с такой прической по агропромышленной глубинке – явный вызов. В то же время она навсегда закрепляет его в статусе шута, так что русая дворовая шпана парадоксальным образом держит Мишку за своего, и тамошние Вовки почти никогда к нему не пристают. Правда, за эту относительную безопасность он должен расплачиваться, выпивая с юными хулиганами, как положено по местным обычаям, то есть, начиная с восьмилетнего возраста и минимум три раза в неделю.
С Мишкой мне не о чем волноваться.
25
Две гостьи, которых Мишка собирается позвать на мой день рождения, – это, разумеется, красотки в купальниках, одна ослепительная, другая ошеломительная. Он уверен, что обе они согласятся. Я совершенно не разделяю его оптимизма. Я вообще переживаю, когда меня отвергают, и считаю, что нечего нам соваться со свиным рылом в калашный ряд. Но толстокожий Мишка полагает, что терять нам нечего и надо по крайней мере попытаться.
Более того, меня одолевает гнетущее чувство смехотворности всего нашего предприятия. Я только что прочитал «Войну и мир». Князь Болконский (интеллигентный, но без диплома инженера) – мой любимый герой, конечно. Больше всего в жизни он боялся показаться смешным простому народу. Мне казаться смешным совсем не хочется. С другой стороны, мы оказались одни в глубине лесного заповедника. Наши родители либо за десятки, либо за сотни километров отсюда. Это чудо никогда больше не повторится! Если не сейчас, то когда?! Если не мы, то кто?! Если не здесь, то где?! Тем более что Мишка уже закупил выпивку. А я вообще белый и пушистый, я с ним просто так, за компанию.
– Мишка, – говорю я, пытаясь его урезонить, – с чего ты взял, что мы их хоть капельку интересуем? В карты мы с ними никогда не играли, они с нами тоже не играли и водой нас не обливали. Всем этим они занимаются с толстопузыми начальничками. Давай лучше рыженькую позовем. Она, конечно, не чета тем двум красоткам, ослепительной и ошеломительной, зато она делает мне глазки. Так что у нас неплохие шансы!
Мишкины аргументы не касаются ни возраста рыженькой, ни ее красоты, ни семейного положения. Они основаны на чистой арифметике.
– Значит, она на тебя смотрит с интересом. У тебя неплохие шансы. А что мне прикажешь делать? Книжку почитать?
Для пущей убедительности он выставляет вперед подбородок и выпячивает глаза.
Я вынужден согласиться – в заповеднике мы ничего не читаем. Так и быть, откажусь от рыженькой. Это не из чувства справедливости, а скорее из-за моего страха не справиться с ней в одиночку, без дружеской поддержки. Естественно, Мишке я об этом не сообщаю.
– А что делать, если они откажутся? – спрашиваю я.
Мишка почесывает свою африканскую шевелюру, словно орангутанг, издает боевой клич и отвечает:
– Положись на меня! Есть и запасной план.
– В смысле?
Мишка с таинственным видом поднимает правую бровь.
– Все заметано!
Видя мои сомнения, он простирает руку к спиртному:
– Видишь?
И я покоряюсь.
Удовлетворенный моим доверием Мишка ставит приобретенную поллитру на грубый стол, имеющийся на террасе, любовно снимает с нее крышечку из толстой фольги и разливает все содержимое в две большие эмалированные кружки, по двести пятьдесят граммов каждая. Покуда он умело заботится о том, чтобы каждому досталась ровно половина, я красиво раскладываю на тарелке четыре соленых огурца и яблоко, а затем разрезаю его на четыре сочные дольки.
Мишка поднимает стакан и смотрит на меня выжидающим взглядом.
– Залпом? – спрашиваю я риторически.
Я понимаю, что мне предстоит обряд посвящения, который должен пережить каждый мужчина в империи (обычно в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет), чтобы потом рассказывать внукам о своем первом опыте пьянства по-русски. Мишкины действия красноречивей, чем его слова. Он смотрит на свой стакан многозначительным взглядом и плотно прижимает его к губам, а затем медленно, будто пьет ледяную воду, осушает его до пресловутой последней капли. Затем он откусывает кончик огурца и начинает вдумчиво его жевать, направляя взгляд внутрь себя, как женщина, беременная близнецами на девятом месяце.
Подражая Мишке, я подношу стакан к губам, стараюсь выглядеть естественно и отпиваю первый глоток.
Ох уж мне эти правила потребления алкоголя для водителей (второй глоток)! Одна порция крепкого (третий глоток) эквивалентна бокалу вина (ну да, разве можно сравнивать эту гадость с вином!), что в свою очередь равняется кружке пива (еще глоток, четвертый). Все это считается одной «порцией» (пятый глоток). Я слышал от папы, что в Штатах водить автомашину после одной порции можно, a уже после двух порций противозаконно и опасно, и может повлечь за собой штраф и/или лишение свободы. Двойной гло-o-ток (шестой и седьмой)!
В моем первом в жизни истинно независимом поступке (пауза, восьмой глоток) я собираюсь выпить девять этих «порций» подряд в течение минуты (с паузой я просчитался, от нее сразу начало жечь горло).
Номер девять! Как у нашей старой квартиры у вокзала, где жила Валерия. Как название битловской песни!
Последний глоток. Никогда больше в жизни не буду я пить так много и так быстро. ДЕВЯТЬ глотков… ДЕВЯТЬ порций за минуту. И при этом я не чувствую никакого опьянения!
Пытаясь разжевать огурец, чтобы утолить жжение в горле, я благополучно ставлю стакан на стол. Мишка все еще молчаливо прислушивается к тому, что происходит у него в животе, как все та же женщина, беременная близнецами.
– Ну и ну, Мишка, – выдыхаю я. – А теперь что?
– Поиграй в пинг-понг, – возвращаясь в окружающий мир, Мишка указывает рукой в сторону дома отдыха, – и подожди меня.
С этими словами он неторопливо покидает наш сарайчик.
Двести пятьдесят граммов оказывают свое действие. Я торжественно выплываю на мягкую траву и плавно направляюсь в сторону стола для пинг-понга. Голова у меня ватная, ноги вялые. Должно быть, я передвигаюсь за счет телекинеза. По дороге мне попадается один из толстопузых начальников, явно направляющийся на свидание с юными красотками, ослепительной и ошеломительной.
– А давайте в пинг-понг сыграем! – слышу я собственные слова. – И я вас р-р-разобью!
Толстопузый останавливается и принимает вызов.
Толстопузый сбит с толку. Обычно он играет лучше меня, но сегодня все его подачи какие-то жалкие. Сегодня я на вершине мастерства, и он ничего не может с этим поделать!
Я возвращаю мячик слева, я возвращаю мячик справа. Рефлексы мои просто сверхъестественны, моя защита вдохновенна! Краем глаза я замечаю, что к столу приближаются знакомые рыжие кудряшки. Раздается игривый смех.
– Как же ты здорово играешь! Можно у тебя поучиться? Можно, я буду следующая?
Изо всей силы ударив по мячу, чтобы закончить розыгрыш очка, я оборачиваюсь на ее голос.
Рыжеволосая миниатюрная женщина смотрит на меня, слегка покачиваясь в воздухе, застенчиво и ласково улыбаясь. Трое мальчиков отсутствуют.
– Можно я следующая? – повторяет она, посмеиваясь так зовуще и интимно, что у меня становится мутно в глазах, а удар, до этого момента безупречный, направляет мяч совершенно не в ту сторону. Более того, все мое тело ликует, приветствуя эту матрону, а в штанах вдруг начинаются известные процессы.
Увы, мне никогда не узнать, какую ликующую песню собиралось петь мое тело для этой матери троих маленьких детей, и никогда не победить толстопузого партнера по пинг-понгу, потому что рядом со мной возникает Мишка – и куда-то меня утаскивает.
– Ну что, первый план провалился, – сообщает мой кузен явно расстроенный больше, чем ожидалось. – Переходим к запасному.
– A я что говорил? – безжалостно отвечаю я, бросая прощальный взгляд на рыжие кудряшки. – Какой там у тебя запасной план?
– Поживешь – увидишь, – жизнерадостно говорит он, исчезая.
26
Запасной план – это две пухленькие восемнадцатилетние телки, которые поочередно занимаются готовкой и раздачей пищи в столовой «Сосен». Видел я их много раз, но никогда с ними не разговаривал. Будучи (выражаясь официально) работницами общепита, они всегда носят одинаковую белую поварскую форму. То ли из-за недостаточной привлекательности этих девушек, то ли потому, что они не отдыхающие, а обслуживающий персонал, но им остается только мечтать о том, чтобы оказаться в той же лиге, что красотки в бикини, своим отказом так обидевшие бедного Мишку.
Независимо от того, стоят ли русые работницы общепита у плиты или работают на раздаче, обе они взбивают волосы в прическу невероятной высоты и красятся согласно последней моде, как ее понимают на Кордоне в 1960-х. Их длинные густые ресницы кажутся еще длиннее и гуще от черной туши, глаза подведены до самых висков, а губы, ногти и щеки светятся одним и тем же бледно-розовым цветом. Нам, пропитанным русским мужским шовинизмом и могучими подростковыми гормонами, их нелегко друг от друга отличить. К счастью, у одной из них к взбитым волосам прицеплен шиньон, а то без него (но с уже полностью всосавшейся поллитрой) мы бы совсем запутались.