Зато я шепотом делюсь своими сомнениями с Петей, который в ответ чешет голову и одобрительно буркает. Озираясь вокруг, я вижу, что у остальных тоже довольно предсказуемая реакция. Рядом со мной Дон лихорадочно шепчет что-то на ухо Валерке, а тот по-прежнему поглощен созерцанием Лары. Позади Сережа похлопывает склоненную человекоподобную статую женского пола по угловатой ягодице. А Лара, рука об руку с Зоей, ни на что особенно не смотрит и в заполненном скульптурами подвале так же загадочна, как и они.
Культура, страна чудес! Изабелла Семеновна, ее привратница, инопланетянка, сирена! Ну какое, спрашивается, отношение к моему проблематичному будущему имеет вся эта белиберда об энергии? Неужели знания об искусстве и встречи с идеологически невыдержанными мастерами помогут мне избежать мучительной гибели от руки какого-нибудь армейского «деда»?
48
В конце морозной зимы 1970 года наступает мое настоящее шестнадцатилетие, уже без заводских красавиц, работниц общепита и Мальвины. Оказалось, что наши с Ларой и Зоей дни рождения совпадают с точностью плюс-минус три дня, так что жизнерадостная Зоя предлагает устроить общий большой праздник. Правда, ее квартира, где продолжается война между родителями, не годится, но Лара предлагает свою – эксклюзивную четырехкомнатную. Приглашены все члены литературного кружка и Изабелла Семеновна.
Вечером в субботу обеденный стол у Лары уставлен редко расставленными закусками и бутылками газировки; имеется также четыре бутылки десертного вина. Ларины родители с неожиданной тактичностью уходят из квартиры. Лара и Зоя, продолжая начатые родителями приготовления, приспосабливают меня по хозяйству. Moя задача – это резать на кухне сыр, колбасу и дефицитные свежие огурцы (добытые Лариным отцом, хозяином черной «Волги»), в то время как они сами в праздничных кофточках и на дотоле невиданных высоких каблуках наносят завершающие штрихи на салаты. В шелковой зеленой блузке под цвет сияющих глаз Лара настолько хороша, что я, уставившись на нее, совершенно забываю про свои обязанности.
– Давай-давай, работай, – хихикает она чуть менее загадочно и дотрагивается до моей руки.
– Будет сделано, – отвечаю я, переводя взгляд с ее блузки на батон колбасы. Рука моя до сих пор пылает, сердце колотится, мысли бегают. Неужели мои старания были не напрасны? А вдруг она именно поэтому предложила свою квартиру для всеобщего дня рождения?
Изабелла Семеновна опаздывает, а остальные гости приходят все одновременно. Освободившись от зимних пальто и покидав их в кучу в родительской спальне, они разбиваются на однополые компании (а как же еще!). Новоприбывшие девушки – все в блузках и на высоких каблуках, будто сговорились, – заменяют меня на крошечной кухне. Вынужденный расстаться с Ларой и сыром-колбасой, я присоединяюсь к курящим на балконе друзьям. Мороз такой, что даже когда не куришь, изо рта и ноздрей струятся клубы дыма, то есть пара.
Доказав свою морозоустойчивость, мы возвращаемся в комнату и садимся за стол. Герои торжества сидят вместе: Лара – в центре, а мы с Зоей – по бокам. Кожа моя, превратившись в подобие радара, чувствует каждое движение моей прекрасной соседки. Лара тянется к салату через мою голову, так что я ощущаю на руке шелк ее блузки, а на щеке – прикосновение благоухающих волос. На моей коже от него остается ожог, который распространяется по всему телу.
A Изабелла успевает появиться как раз к первому тосту. На ней ярко-голубое выходное платье, и в нем она выглядит полнее обычного. Отбившись от дружелюбной толпы, она садится за стол между Святым Петькой и Доном. После многократных тостов именинницы и именинник получают в подарок по чудовищной фиолетовой свече, собственноручно изготовленной Валеркой из расплавленного парафина, окрашенного чернилами, а затем вылитого в формочку (рожок из кальки), помещенную в ванну с холодной водой.
Дон и неудержимый Сережа, все больше напоминающий мне кузена Мишку, гордо ставят добытые где-то четыре поллитры водки. Это для ребят, девушки пьют только вино. В ходе многочисленных тостов поллитры быстро пустеют. Вина, впрочем, еще много – девушки у нас культурные и воздержанные. Убрав со стола, мы переносим его в угол, освобождая место для танцев. Выключаем верхний свет, зажигаем три подаренные свечи. Валерка ставит пленку BASF с отечественной эстрадой, и вечер движется к самому главному – медленным танцам.
С пленки несется один из самых знаменитых хитов года:
Что-то случилось, чувствуем мы.
Что изменилось: мы или мир?
Я танцую – медленно – с Ларой, которая внезапно начинает казаться не такой недоступной. Мои буйные пляски в Кордоне остались в другом мире. У Лары в гостиной мы обнимаем друг друга бережно, словно держим хрустальные бокалы, и танцуем невинно, словно в викторианскую эпоху. Рядом с обеденным столом, на котором теснятся два торта, два чайника, чашки, начатые бутылки вина и полупустые бутылки водки, мы кружимся на паркетном пятачке, словно герои «Войны и мира».
При свечах узкие восточные глаза Лары кажутся черными, а зеленая блузка – серой. Мы танцуем молча, на расстоянии в две-три ладони. Я мягко притягиваю Лару к себе, она сначала поддается, а потом останавливается, не давая нашим телам соприкоснуться. «Лара радость моя, – думаю я, – твои черные глаза так близко, их толком не рассмотреть, и оттого они еще загадочнее. Лара, счастье мое, понятия не имею, откуда ты такая взялась, но я на седьмом небе».
Я спускаюсь с небес на землю, заметив, как Изабелла вытаскивает Петю танцевать. Даже в полутьме видно, как он краснеет, лишний раз подтверждая свое полное – и общеизвестное – отсутствие опыта с девушками. Застигнутый врасплох, он повинуется, конечно, да и как откажешь собственной учительнице? Я наблюдаю, как он растерянно возвышается над ней, не в силах сообразить, куда пристроить руки, и наконец догадывается положить их ей на спину. Пара начинает медленно двигаться в унисон, держась на расстоянии вытянутой руки, как будто два третьеклассника, и не следуя за ритмом.
Давешний хит заводят снова и снова.
Кажется, рядом те же глаза.
Кажется, надо что-то сказать.
И все вокруг, словно тогда.
Откуда вдруг эта беда?
Теперь Изабелла наблюдает с дивана, как приободрившийся Петя танцует с Ларой, тоже (как я отмечаю с ревностью и удовлетворением) на приличном расстоянии. При этом соседняя пара ведет себя на грани неприличия: руки Дона образуют вокруг Зои подобие кокона, так что я едва вижу ее лицо. Отмечая для себя, что эти как раз живут не в викторианские времена и не в эпоху «Войны и мира», я перевожу взгляд на Изабеллу Семеновну. К этому моменту я уже выпил добрую дюжину водочных тостов, то есть поменьше, чем тем памятным вечером на Кордоне, но все-таки прилично. Поскольку Изабелла Семеновна уже нарушила правила социальной иерархии с Петей, я приглашаю ее на танец.
– Зачем вы заставили бедного Петю танцевать? – спрашиваю я. Как и он, я обнимаю ее за спину, но все-таки держусь немного поближе.
Изабелла, поднимая на меня глаза, отвечает:
– Петя такой совершенно замечательный человек, невинный до уникальности, и он выглядел таким одиноким! А теперь только посмотри на него!
Мы оба тайком смотрим на Святого Петьку и Лару. Они тоже танцуют на целомудренном расстоянии, однако язык бы не повернулся назвать Петю одиноким. Мы с Изабеллой улыбаемся друг другу, как в кафе «Кино», и наша иная тайная жизнь вторгается в комнату и остается с нами до конца танца.
К полуночи, устав от «Битлз», «Этих глаз напротив…» и «Что-то случилось», все разбредаются кто куда – на кухню, на балкон, в другую комнату, в ванную. Осталось всего четыре человека. Мы с Ларой продолжаем танцевать под медленную музыку, а Изабелла Семеновна с Петей разговаривают на диване. Мне очень хочется, чтобы они ушли. Наконец, краем глаза я вижу, как они встают и отправляются на кухню. Теперь мы танцуем в комнате одни.
Я притягиваю Лару к себе, и она не сопротивляется. Наши тела соприкасаются. Я чувствую ее обтягивающий лифчик под зеленой блузкой, ее дыхание на своей щеке, прикосновение ее волос. Ее раскосые глаза остаются большими и черными, но я вижу их неясно, потому что мы стоим слишком близко друг к другу. Сквозь обычное отсутствующее и непроницаемое выражение ее лица мне чудится некое ожидание. Я целую Лару в щеку, и она не отстраняется, а кладет мне голову на плечо. Я целую ее волосы. Я пытаюсь отыскать ее губы, но не выходит, потому что они спрятаны на моем плече.
Ничего, любимая, восторженно думаю я, все в порядке. Я и так на седьмом небе, а последующее может и подождать.
49
К концу мая вопрос о поездке в экзотическую Прибалтику до сих пор не решился, а родители продолжают волноваться. Помимо вечеров в кафе «Кино» и неторопливого романа с Ларой, у меня уходит слишком много времени на вещи, которые почти не имеют отношения к моему будущему (как же мало мы знаем о том, что в нашей жизни на самом деле имеет отношение к будущему). Даже сам я понимаю, что слишком слабо готовлюсь к поступлению в институт, все равно какой.
И тем не менее, при всех отвлекающих моментах, я уже почти созрел примириться с начертанным мне судьбой будущем в качестве интеллигента инженера. Сочинительство и вращение в кругу прославленных писателей выходят далеко за пределы ограниченных представлений моих родителей о будущем их сына. Такая тема, как моя будущая любовь к своей профессии, не поднимается.
С тех пор как Изабелла познакомила меня со своей страной чудес, у меня появились серьезные сомнения в том, что из инженера может выйти первоклассный интеллигент, и наоборот. Единственные инженеры, которых я знаю лично, – это друзья моих родителей, и они в подметки не годятся Изабелле и ее приятелям, даже если не считать легендарного барда. После концерта любвеобильного эстрадного певца и встречи с легендарным бардом у меня появляются более честолюбивые стремления.