– Твое отношение к моему предложению не подобает юному гению, жаждущему пополнить сокровищницу своих знаний, – напыщенно отвечает он.
Мы вдвоем отправляемся в отдаленный уголок этого заброшенного края и после трех часов в поезде, часа в автобусе и тридцати минут по разбитому проселку проводим двадцать минут под дождем, разглядывая кирпичную церковь с луковичным куполом без креста. По возвращении домой к Игорю его жена Ирина встречает нас хмурым взглядом. Она куда меньше меня ценит эзотерические знания Игоря, будь то в музыке или в архитектуре. Поэтому я значительно лучше подхожу к роли его спутника на концертах в консерватории или в поездках к старым церквям, потихоньку приходящим в упадок где-то в глуши. К большой радости Иры, Игорь охотно берет меня с собой.
Даже в отсутствие гостей мы с Изабеллой почти никогда не остаемся у нее на квартире вдвоем. Она приходит с работы поздно, дочки возвращаются из школы рано, а расписание и местонахождение Давида настолько непостоянны, что предсказать время его ухода или появления не представляется возможным. Их взаимное отчуждение, очевидно, не ограничивается отдельными поездками в отпуск, как у моих родителей. Правда, до Зоиных родителей, которые уже лет пятнадцать, как друг с другом не разговаривают, им пока далеко.
Изабелла с Давидом не только проводят разные отпуска и спят по разные стороны книжного шкафа-перегородки. Если не считать общей квартиры и детей, их жизни едва пересекаются. Они редко сидят за общим столом, практически никуда вдвоем не ходят, а с дочками занимаются по отдельности.
Нет, все-таки иногда нам удается оставаться наедине. Как сегодня, когда девочки у себя в комнате, Давида нет дома, а ни один незваный гость еще не успел ворваться в дом. Я сижу на диване, листая какой-то художественный альбом. В комнату вплывает Изабелла и трогает меня за плечо, я медленно поднимаюсь и притягиваю ее к себе. Она обнимает меня за талию и прислоняется ближе, прижимая ухо к моей груди, словно слушая лихорадочное биение моего сердца. Я осторожно глажу ее по волосам. В голове мелькают разрозненные мысли: «Я нужен этой женщине, все это так опасно, сейчас кто-нибудь войдет».
Никто не входит.
А если кто и собирается войти (одна из дочерей, кто-то посторонний, Давид или какой-нибудь незваный гость), то двери в доме скрипучие, и мы всегда успеем отпрянуть друг от друга. Ну вот, на этот раз Давид. Ключ от входной двери шумно поворачивается в замке, Изабелла идет на кухню поздороваться, а я возвращаюсь к своему альбому. Потом Давид, по обыкновению неприветливый, проходит мимо меня и исчезает за книжным шкафом, едва удостоив меня взглядом. «Очередная глупость моей дражайшей, – говорит этот взгляд. – На чем у нее поедет крыша в следующий раз?»
Вот на чем: Изабелла решает снять комнату в обшарпанном, но просторном доме в том же поселке, где живет мой дедушка. В доме обитает только пожилая хозяйка, тучная коротышка. По выходным Изабелла готовится там к занятиям вдали от бесконечных гостей. Простая тихая комната, обставленная лишь письменным столом, стулом, кроватью и потертой ковровой дорожкой, спрятана в конце крутой и запутанной лестницы на третий этаж. В те выходные, когда Изабелла не навещает своих родителей, мы встречаемся там вдвоем. Отсюда всего минут десять ходьбы до дедушкиного подобия дачи, то есть четвертушки небольшого дома. Итак, теперь я вижу деда с той же регулярностью, как Изабелла – своих родителей, то есть каждую вторую неделю. Дача у деда крошечная: крыльцо, кухня (она же столовая), затхлая спальня (она же гостиная и столовая для особых случаев), но деду и его зеленой домашней ящерице места вполне хватает. Я делаю удивительное открытие: оказывается, его зеленый диван представляет собой идеальное место для подготовки к вступительным экзаменам на химфак университета.
64
Мама сидит за круглым столом в столовой (она же спальня и гостиная) в доме у дедушки. Напротив нее – он сам, одышливый старик в допотопном сером костюме, при зеленом галстуке и малиновом жилете. Между ними селедка под шубой, две тарелки бульона с клецками и бутылка домашней вишневой наливки. Пунш, который мы пили в Михайловском, вырубил бы и лошадь, но эта наливка еще крепче. Мы с отцом тоже сидим друг напротив друга, все четверо образуют правильный квадрат.
Мама уже покраснела от негодования. Значит, ежегодный визит моих родителей на далекую дачу по случаю дня рождения дедушки близок к завершению. Старик-отец и его единственная дочь видятся раз в год, всегда в субботу. Встречи эти неизменно проходят по одному и тому же сценарию – комедии под названием «По зову долга» в шести действиях с прологом и эпилогом.
Пролог. Мы садимся в машину и едем за тридцать с лишним километров черт знает куда.
Действие 1. Мы выходим из машины. Отец, улыбаясь, целует своего тестя в обе щеки; мама угрюмо следует его примеру, правда, чмокая деда только в левую щеку. Оба не в самом лучшем из настроений.
Действие 2. Мы сидим за столом, поедая селедку под шубой и супчик с клецками, и пьянеем от тридцатиградусной наливки. Папа рассказывает о новостях за прошедший год. Глаза дедушки слипаются. Каждые пять минут он потягивается и произносит либо «о-хо-хо», либо «готтеню».
Действие 3. Дедушка открывает глаза. Я уже навеселе.
Действие 4. Дедушка произносит обращенную к маме речь под названием «Твои подружки для тебя важнее, чем семья». Я мало что понимаю: наливка дает себя знать.
Действие 5. Мама произносит ответную речь под названием «Ни у одной дочери в мире нет такого плохого отца». В ней я понимаю еще меньше по той же причине.
Действие 6 и последнее. Мамино лицо багровеет. Родители скоропостижно уезжают с дачи до следующего года, оставив меня в заложниках.
Эпилог. Опьяневший заложник спит на диване и просыпается в состоянии жуткого похмелья.
В этом году сценарий изменяется. Я приезжаю в субботу и провожу вторую половину дня у Изабеллы. Мои родители почему-то приезжают в воскресенье. После того как лицо мамы багровеет, меня не оставляют в заложниках, а везут домой. Меня все равно клонит в сон на заднем сиденье, но мама, не успевшая выговориться на дне рождения, явно не намерена дать мне подремать.
Она начинает с предупредительного выстрела в воздух:
– Где ты так много шляешься в последнее время?
Отец напрягается и сжимает руль чуть крепче, чем обычно. Зная, что деваться мне некуда (никогда, никогда не ведите взрывоопасных разговоров в автомобиле!), я выпрямляю спину и готовлюсь к сражению.
– Так называемый литературный кружок. Поездочки неизвестно куда с классом. Игорь. Теперь еще внезапная любовь к дедушке. Илюша, наш сын безумец. Успешным инженером-химиком он становиться не желает. Он желает угодить в армию и вернуться домой калекой, как Зеликман! (Это полумифический сын приятельницы маминой подруги, якобы не поступивший в институт, попавший на срочную службу и комиссованный после того, как «деды» вывихнули ему челюсть, переломали ребра и разбили колено. Хромым он остался на всю жизнь. Я его в глаза не видел и вообще сомневаюсь в его существовании, хотя всякое бывает.)
Зная, что на этой стадии сражения ему отведена роль молчаливого авторитета, отец не вмешивается.
Лицо мамы идет разноцветными пятнами.
– Мы тратим все свои деньги на репетиторов, а он, вместо того чтобы заниматься, развлекается в каком-то бессмысленном литературном кружке. – После паузы она добавляет бухгалтерское уточнение: – Деньги, которые я зарабатываю каторжным трудом! И еще он ошивается у нее дома, будто своей семьи у него нет! Что ты там делаешь, спрашивается? – оборачивается она ко мне.
– С интересными людьми встречаюсь! – гневно парирую я.
Сражение происходит далеко не впервые, и диспозиция мне хорошо известна.
– Да в гробу я видал всех твоих интеллигентных инженеров! – Я театрально усмехаюсь. – Ты понятия не имеешь, что такое настоящий интеллигент. Ты хочешь, чтобы я стал таким же жалким обывателем, как… как ты сама? Ну, запри меня под замок, если тебе так хочется! Запрети мне видаться с успешными и утонченными людьми, которые знают культуру, не то, что ты, и на работу ходят два раза в месяц, получать очень приличную зарплату. – Я восторженно наношу последний удар: – И, кстати, они в основном евреи!
На этот раз, однако, я промахиваюсь.
– Да хоть чукчи, – говорит мама. – Что ты мне ими в глаза тычешь? Все эти богатенькие бездельники давно окончили школу, в армии не служили, защитили диссертации, устроились на хорошую работу. А ты – никто и звать никак.
Наша машина пересекает переполненную грузовиками МКАД и въезжает на окраину столицы, еще не до конца застроенную стандартными панельными домами для простого народа.
Доля истины в маминых словах, конечно, есть. Что позволено Юпитеру, не позволено быку. Более того, проводя так много времени в доме у Изабеллы, с Игорем и в литературном кружке, я порядком запустил учебу, а чтение романов вряд ли поможет моей будущей карьере в такой восхитительной области, как химия. Однако же, учитывая мощь маминой лобовой атаки, сдаваться нельзя: пленных мама не берет.
Прежде чем я успеваю произвести перегруппировку, мама совершает фланговый маневр.
– И эта ваша учительница! – теперь мама бледнеет. – Какого черта она отвлекает вас от учебы? Она что, не соображает, что поставлено на карту? Эгоистка! Развлекается, видите ли, бунтаря из себя изображает перед восторженными подростками, превращает их в юных диссидентов! Небось дочерей своих она не учит бунтарству. И, кстати, как насчет ее семьи? Она вообще обращает внимание на мужа и детей? Ничего себе жена и мать!
Тут мама чуть не задыхается от гнева и делает передышку.
Вот и шанс вклиниться – но я растерян, и возражения мои беспомощны и бессвязны:
– Ну что ты несешь? Ты не представляешь, сколько мы все от нее получаем! Она гениальная учительница, у меня никогда такой не бывало!
– Ты… Даже не знаю, что сказать! – получаю я в ответ. – Вы так часто видитесь, будто она в тебя влюблена! В ребенка! Может, она и умнее всех на свете. Может, она и ходила бы в подружках у всяких Толстых и Достоевских. Но с ней точно что-то не так. Хочется еще одного ребенка? Так заведи своего, кто тебе мешает!