Два греха аннигилировали, и справедливость восстановилась.
Впрочем, отделаться от своих мыслей мне удается только спустя несколько танцев, когда ко мне подходит ослепительная Лара. Белое платье до колен сияет в полумраке, оттеняя ее безупречную кожу и восточные глаза.
79
Я застигнут врасплох и не успеваю подняться со стула.
– Отличные клеша, Саша, – говорит Лара с необычно нервным смешком. – Ты в них смахиваешь то ли на одного из битлов, то ли на малолетнего преступника… – Поколебавшись, она без всякого кокетства добавляет: – А давай потанцуем? Может быть, это будет наш последний танец, – отвечает она на мой удивленный взгляд, и спорить с ней не приходится.
Я медленно встаю, обнимаю ее и осторожно притягиваю к себе для медленного танца. Вопреки моим ожиданиям, она не сопротивляется, и наши тела тесно прижимаются друг к другу.
Я не прикасался к Ларе со времен поездки в Прибалтику и теперь ощущаю смутную тревогу. Надо быть поосторожней, думаю я, и тут же обнаруживаю, что за нами наблюдает Валерка, с суровым видом стоящий возле сцены.
– Поздравляю с медалью! – Лара многозначительно улыбается. – Должно быть, тебя труднее провалить, чем ты думал!
Все это так удивительно, что я тут же забываю о Изабелле. Значит, Лара все помнит? И оба наших разговора на холмах над двумя совершенно разными городами, и мои попытки открыть перед ней еврейский ящик Пандоры, то бишь поведать ей о красном и зеленом свете.
Но и я не забыл ни своего унижения от неудачных потуг на откровенность, ни того, как бессовестно она меня бросила. Нет, время откровенных разговоров миновало. «Держись своих», учили меня мама с папой, а с Ларой я чуть не сорвался.
– Прости, что я от тебя сбежала тогда в Прибалтике… Ты мне нравился, но от твоих проблем мне было неспокойно, – продолжает Лара столь несвойственные ей речи. Она испытующе смотрит на меня, но я не отвечаю. – Ну вот, а теперь ты как воды в рот набрал, и я опять не в своей тарелке. Но знаешь, я скучаю по временам, когда мы были вдвоем. И вот мы танцуем, вероятно, в последний раз, и я хочу сказать, – она замолкает, набираясь смелости, – что… может, начнем сначала?
– Но я же не перестал быть евреем, Лара, – с горечью говорю я, пытаясь превозмочь ее чары. – Кто-нибудь вечно будет пытаться ставить мне палки в колеса. И как насчет Валерки? Разве вы не встречаетесь?
– Ну что ты говоришь! Он же щеночек, который готов ради меня на что угодно, и все. Ну да, ну встречаемся. Но он простой, как грабли. Все наше будущее с ним я вижу, как на ладони, как будто мы его уже прожили. И в нем не было ничего интересного. Так что оно вряд ли состоится.
– Ничего себе! – Я никак не ждал от Лары таких точных и нелицеприятных суждений. Оказывается, она из тех, кто судит и выносит приговоры. Теперь мне обидно не только за себя, но и за Валерку.
– Ты раньше была такая скрытная со мной! Что случилось?
– Что случилось? – Лара бросает на меня испытующий взгляд. – Ты победил, вот что, – выносит она свой вердикт. – Еврей ты или нет, но ты встал на путь к успеху, и тебя никто не остановит. Ну да, ты все еще заставляешь меня нервничать, но я хочу идти по этой дороге рядом с тобой… и вообще, просто по тебе скучаю.
Из динамиков понеслась любимая песня Валерки, дебильный хит «Эти глаза напротив». Я вспоминаю его щенячьи глаза, я изо всех сил стараюсь сочувствовать его грядущим страданиям, но не выходит. Все мои прошлые чувства к Ларе, так старательно изгнанные, захлестывают меня. Моя полузабытая любовь, оказывается, еще способна сводить меня с ума.
«Я тоже скучаю», – собираюсь сказать я, вдыхая запах тех самых духов, напоминающих о наших поцелуях на пустом бульваре среди яблонь и правительственных особняков. «Я тоже скучаю, и до сих пор тебя люблю», – хочу сказать я те слова, которые ждала от меня бедная Изабелла, которые так ей были нужны. Чтобы она испытала последнее такое. Хочу, но не могу.
«Держись своих», слышу я голос мамы, глядя на лицо Лары, такое же потрясающее и непостижимое, как всегда, но в то же время беззащитное и родное.
«Ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю», – безуспешно пытаюсь я произнести, но момент упущен.
Лара, отстранившись, смотрит на меня испытующе.
– Ты с кем-то встречаешься, правда? – она снова становится похожей на раскосого сфинкса.
Я киваю, и сердце у меня обливается кровью.
«Держись своих».
– Красавица?
Я киваю.
– И умница?
Я снова киваю.
– Мы с ней знакомы? – продолжает Лара свой допрос все более холодным голосом.
– Нет, она из другой школы.
– Так кто же она? – настаивает Лара.
– Говорю же, вы никогда не встречались. – Я судорожно соображаю, как бы поубедительнее соврать. В голове у меня вдруг мелькает незваный образ Изабеллы, лежащей на диване в бежевой нижней рубашке.
«Держись своих».
Лара продолжает смотреть на меня, ожидая ответа.
Внезапно я понимаю, как обмануть Лару, и настырная комбинация Изабеллы Семеновны исчезает, уступая место драгоценному образу голубоглазой искательницы приключений из детского сада.
– Она… – вру я с облегчением, – она помоложе. У Изабеллы Семеновны есть одна приятельница, а моя девушка – подруга ее дочки.
80
Мы расстаемся на середине танцевального зала под пристальным взглядом Валерки – наверное, навсегда. Лара вытаскивает своего успокоившегося поклонника в самую гущу выпускников, танцующих в быстром ритме веселенького шейка. Оба выглядят счастливыми, Валерка – искренне, Лара – притворяется, но это известно только мне.
Я ухожу в дальний угол актового зала, чтобы их не видеть. Какой эпохальный вечер. Я вымучиваю в себе торжественное настроение. Прощайте, мои друзья! До свидания, Дон и Зоя, до свидания, Сережа и Надя, до свидания, одноклассники, до свидания, школа, и прощай, детство. Но все эти высокие фразы оставляют меня равнодушным.
Между тем наступает очередной медленный танец. Лара с Валеркой кругами приближаются ко мне, как бы поддразнивая. Напрасный труд, я слишком поглощен своими мыслями.
Изабелла искала моей любви. Неужели подобный поиск оправдывает любой грех? Для фригидной «Дневной красавицы» с богатым мужем – несомненно. Поиск привел ее в бордель, в объятия бандита. Положим, борделей в империи не существует, но в любом случае Изабелла настолько запуталась, что теперь вынуждена уезжать, пока ее жизнь не развалилась окончательно. Как в кино…
Если она, полненькая женщина не первой молодости, подражает дневной красавице, то я, получается, для нее неотразимый бандит? Ну да. С сальными волосами и со стальными зубами. Последняя мысль так дика, что я выкидываю всю эту любовную дребедень из головы. И слава богу. Буду заурядным выпускником, который прощается со своей школой, одноклассниками и отрочеством. Вперед, будем веселиться!
Я отхожу от сцены и в последний раз присоединяюсь к празднику. Мы танцуем то быстро, то медленно, то парами, прижимаясь друг к другу, то стайками, а то и вовсе становимся в круг. Мне кажется, я их всех люблю, независимо от дружб, романов и цвета зданий, в которых мы живем. Ближе к полуночи, когда еще ходит общественный транспорт, мы, согласно традиции, отправляемся на метро на Красную площадь и остаемся там до рассвета, смешиваясь с толпой других выпускников, съехавшихся из всех уголков столицы, перед суровым мавзолеем с мумией первого диктатора империи.
Девушки в платьях с короткими рукавами, как водится, дрожат от холода. Ребята, как и положено, укрывают им плечи своими мешковатыми пиджаками. Дождавшись восхода солнца, мы возвращаемся в свои бетонные и кирпичные дома, чтобы начать совершенно новую жизнь. Полную надежды и радости.
81
Автобусы начинают ходить в четыре утра, на целый час раньше метро. Святой Петька с Валеркой выходят у университета: первый машет нам рукой и идет домой, а второй остается на остановке, ожидая пересадки. Остальные выходят у нашего микрорайона и после прощальных объятий и поцелуев направляются к корпусам дома 41. Я единственный, кто живет в доме 41 г, самом дальнем от автобусной остановки, и последние двести метров иду в одиночку.
Корпуса 41в и 41 г отделены друг от друга длинным сквером, сквозь который петляет тропинка, пересекающая детскую площадку, ту самую, где в пятилетнем возрасте я радостно распевал песенку про жида на веревочке. Куполообразная лазалка, турник и качели никуда не делись, но металл проржавел, дерево посерело, нарядные краски (синяя и красная) давно облезли.
Сегодня, однако, я не могу, как обычно, срезать путь через двор по тропинке. Мои сверхмодные клеша, конечно, хороши, чтобы сметать пыль с тротуаров при ходьбе, но в сквере они непременно испачкаются, так что я иду к дому по асфальтированной дорожке, образующей прямоугольный периметр сквера. Поворачивая за угол у своего здания, я вижу группу парней, неторопливо идущих ко мне с другой стороны. Костюмы у них на два размера больше, чем надо, а огромные клеша выдают их родословную. Это группа выпускников ПТУ, которые тоже идут домой с Красной площади. Среди наших зданий они обычно не появляются, и я настораживаюсь.
Парни хохочут, толкаются, пихаются и висят друг у друга на плечах. Я мгновенно понимаю, что попал в ловушку. Какой бы шаг я ни сделал – назад за угол, вперед к подъезду или вбок в сквер, они ко мне пристанут, если захотят.
Лучшая стратегия, наверное, – постараться скрыть свой страх и идти домой как ни в чем не бывало. Правда, обойти эту компанию невозможно, не сойдя с тротуара в грязь. Ну нет, не дождетесь. Во-первых, штанов жалко, во-вторых, эта шпана все равно не оставят меня в покое, если им приспичит.
Спасая свои роскошные клеша, я иду напролом, словно пловец, рассекающий огромную морскую волну. Правда, эта волна пахнет перегаром, суррогатным портвейном и блевотиной, как лестничные клетки в наших домах. Некоторых ребят я не раз видел курящими и пьющими на детских площадках. От других меня когда-то защищал покойный Вовка. Сегодня они почему-то не замечают меня, словно я привидение.