— Ты хочешь, чтобы я поверил, что ты боишься своего отца?
— Нет, но я знаю, как вести с ним борьбу, — усмехнулся он. — Почему, Нэш? Ты наконец признаёшь, что в твоём чёрном сердце действительно есть место для другого человека?”
Когда я ничего не сказал, он продолжил.
— Или ты ведёшь себя как любящий старший брат, который набросится на меня с топором, если я причиню боль его сестре?
Она мне не сестра.
Но я не сказал этого, чтобы он не зацепился за это и, возможно, даже не сказал ей. Я использовал эту насмешку, чтобы свести её с ума.
Мама и Себастьян всё ещё встречаются, и, учитывая обязательства последнего и мамин рабочий график, я говорю, что они скоро разойдутся.
Они заботятся о своей карьере больше, чем об эмоциональном равновесии — особенно Себастьян.
Поскольку в ближайшее время ему предстоят важные общественные выборы, я не сомневаюсь, что они оба объявят о разрыве. Маме не нравятся вспышки камер и внимание, и она не позволит им называть её женой политика. Теперь, когда у них было своё приключение, каждый вернётся в свой мир.
И вот тогда Сильвер будет моей.
На этот раз я так сильно втяну её в свой хаос, что она никогда не найдёт выхода.
Эйден что-то говорит, и она смеётся. К чёрту их. Я встаю и говорю Леви.
— Я сейчас вернусь.
Он кивает, и я прохожу через задний вход и стою на крыльце, с которого открывается вид на высокие деревья в лесу, видимые отсюда.
Я достаю сигарету, закуриваю и делаю затяжку. На вкус это дерьмо, но никотин позволяет моему мозгу немного расслабиться и перестать застревать в своём беспорядочном хаосе.
Это единственная зависимость, которую я себе позволяю, хотя я просто курю один или два раза в неделю или, когда хаос становится слишком запутанным.
Ронан говорит, что я пристрастился к книгам и мне следует обратиться к психотерапевту, но нахуй его. Он грамотен только потому, что его отец — граф. Без шуток, он из тех, кто скажет: «Как ты читаешь это дерьмо? В нём нет никаких картинок».
Чтение — один из моих защитных механизмов, чтобы не увязнуть в этом мире. Мир заставляет меня думать о земных вещах, таких как та ночь, и я ненавижу ту ночь.
Поэтому я перенаправляю свои мысли на одну вещь, которую я не ненавидел в ту ночь.
Девочка с булавкой-бабочкой и куклой. Сильвер написала об этом в своём дневнике.
Коул видел, как я плакала сегодня. Он не обнимал меня, как Ксандер обнимает Кимберли, когда она плачет. Он хотел уйти, придурок.
Но он сказал мне, что разводы случаются и что папа и мама, вероятно, будут счастливее в разлуке.
Я ненавижу это.
Коул также рассказал мне свой секрет. Он хочет быть моим первым. Я сказала ему, что сделаю это только в том случае, если я тоже буду его первой. Иначе это несправедливо.
Папа говорит, что всегда нужно договариваться, чтобы все было честно.
И теперь папа и мама больше не будут вместе. Я не могу перестать плакать.
Зачем они поженились, если не хотят быть вместе?
Почему они родили меня?
И да, я помню каждую прочитанную мной запись. Обычно я запоминаю что-нибудь, прочитав это один раз. Я особенно позаботился о её дневнике. Теперь все её слова, её выходы, её замешательство и фальшивая личность интегрированы в мою голову.
Когда я состарюсь, и моя память начнёт требовать удаления файлов, чтобы иметь возможность запоминать других, я бы в любой день предпочёл её дурацкий дневник книгам философов и психологов.
Хаос.
Она — грёбаный хаос.
Я выхожу в ночь и пробираюсь сквозь деревья. Ветки хрустят под моими ботинками, и я игнорирую их, продолжая свой путь.
Сегодня на небе ярко светит луна, несмотря на морозную погоду. Я оставил свою куртку внутри, так что на мне только брюки и рубашка моей униформы.
Я подхожу к небольшому озеру за деревьями и стою на краю террасы, глядя на отражение луны в спокойной воде. Я не знаю, как долго я тут пробуду. Что-то в этом меня чертовски достаёт.
Оно не красное.
Почему оно не красное? Оно должно быть красным.
— Коул? — Тихий голос зовёт меня сзади. — Что ты делаешь?
Я поворачиваюсь к ней лицом, но не двигаюсь с края. В лунном свете она кажется голубой тенью. Её волосы падают на спину, и ожерелье в виде бабочки поблёскивает. Она никогда не снимала его на публике. Ни разу.
Но это не потому, что ей не все равно, нет. Это потому, что это означает, что она признает своё поражение, если не наденет его.
И именно поэтому я сказал эти слова — чтобы она всегда держала меня при себе.
— Ты преследуешь меня? — Спрашиваю я.
— Мечтай
— Тогда почему ты шла за мной всю дорогу сюда?
— Папа позвонил и сказал, что заказал столик на ужин. Дерек заедет за нами.
— Сообщение получено. Возвращайся к Эйдену.
Она хмурится, но не делает ни малейшего движения, чтобы уйти.
— Ты все ещё куришь эту палочку смерти?
Я выдыхаю дым ей в лицо, заставляя его сморщиться.
— Очевидно.
— Ты ублюдок.
— Если ты будешь продолжать так часто делать мне комплименты, я подумаю, что ты зациклился на мне.
— В твоих снах.
— Ты не захочешь знать, что мне снится.
— Мы согласны с этим, — она протягивает руку. — Дай мне свой телефон, мне нужно позвонить Дереку. У меня сел аккумулятор.”
— Что я получу взамен?
— Моя завидная благодарность тебе.
Я ухмыляюсь, когда беру свой телефон и открываю его. Сильвер звонит, все это время пристально глядя на меня. Как только она заканчивает, она собирается вернуть его, но затем снова сосредотачивается на экране.
Должно быть, она нажала на кнопку. Её щеки пылают, глаза расширяются, и этот взгляд возвращается. Взгляд восьмилетней давности.
Это, блядь, одно и то же.
Я видел намёки на это, но никогда не испытывал такого же благоговения.
— Ч-что это, черт возьми, такое?
Она тычет телефон мне в лицо.
Это изображение Хоуп, привязанной к стулу, полуобнажённой и бросающей на меня соблазнительный взгляд.
— Хоуп. Она выпускница.
— Я знаю, что это Хоуп, н-но п-почему она так связана?
— Потому что ей это нравится, — мой голос понижается, когда я выпускаю ещё одно облако дыма в её сторону. — И мне это тоже нравится.
Лицо Сильвер даже не морщится от дыма. Это запечатлено в этом вечном, исполненном благоговения взгляде. Или, может быть, это страх?
Её голубые глаза темнеют, а горло поднимается и опускается от судорожного глотка.
— Ты… болен, — выдыхает она, даже когда её щеки краснеют под луной.
Сильвер бросает телефон мне в руку, разворачивается и выходит, как будто у неё горят пятки.
Больной.
Может быть. Возможно.
И часть моей болезни — это она. Моя Бабочка.
Мой хаос.
Глава 11Сильвер
17 лет
Время имеет важное значение.
Папочка говорит, что время — это самая важная вещь в мире.
Вы не можете начать что-то слишком рано или слишком поздно. Доля секунды может повлиять не только на решение важнейших событий, но и на определение жизни человека.
Я узнала о важности выбора времени и от папы, и от мамы. Учитывая их политическую карьеру, время играет огромную роль в их жизни. Они никогда не выходят за рамки времени, отведённого им для выступления в парламенте. Они просто сообщают точную информацию, которая не только передаёт их точку зрения, но и заставляет их оппонентов остановиться и подумать о возможном возражении.
И все же в последнее время у меня появилось это ноющее чувство, что я упустила время для чего-то.
Чего, я не знаю.
Это не могло быть ни репетицией на фортепиано, ни моими выходными с мамой, ни даже домашними инструктажами папы.
В последнее время у нас как будто парламент дома. Все там, во главе с Фредериком, и это почти как досрочные выборы. Хотя мне нравится разговаривать с папиными друзьями и участвовать в дебатах, мне не нравится ощущение пустоты, всё больше он отдаляется от меня.
У мамы все хорошо, даже после того, как папа начал встречаться с Хелен. На самом деле, это слишком хорошо, что это начинает поднимать тревогу. Теперь она ходит на свидания, чтобы найти потенциального мужчину, на которого можно положиться — её слова, а не мои.
Это мама? Не поэтому ли я чувствую, что сейчас неподходящее время? Я посылаю ей сообщение, чтобы сказать, что люблю её и скучаю по ней.
Если бы мы не были на ужине, я бы позвонила, но папе не нравится, когда я говорю с мамой или о маме в присутствии Хелен. Не то чтобы она возражала, она сама мне об этом сказала. Она сказала, что мама — часть меня, и никто не может отнять её у меня.
Я ужасно сильно обняла Хелен за эти слова.
Папа замечательный, но он не понимает моего постоянного беспокойства о маме. Он говорит, что она взрослая и должна беспокоиться обо мне, а не наоборот.
Но папа не знает о психическом состоянии мамы. Все, что они делают, это сражаются.
Даже после девяти лет развода.
Мы вчетвером сидим за маленьким столом на кухне. Хелен не нравится большая столовая, когда там только мы. Она сказала, что он кажется безличным и одиноким, в то время как этот более уютный и создаёт семейную атмосферу.
Я считаю всех здесь членами семьи — за исключением того, кто сидит напротив меня.
Коул ест стейк и хвалит стряпню своей матери и папу за то, что они выбрали корейскую говядину. Затем они заводят разговор об экономическом обмене с Южной Кореей и его преимуществах.
В это Коул профессионал. Он знает всё обо всём. Он даже выдаёт цифры и статистику. Друзья папочки любят его, потому что он согласен с ними. Не так, как преемник, а, скорее, как человек, который сделал свою домашнюю работу, отказался от всего остального и остановился на них. Он делает вид, что они ему нравятся не потому, что он должен, а потому, что он этого хочет.
Лжец.