Сильвер часто приходит, когда я играю с Эйденом и Ксандером, но она мне не нравится.
Она много говорит и спорит — очень, очень много — и это разрушает тишину в моей голове.
Я должен уйти, но что-то меня останавливает.
Слёзы в её глазах.
Она постоянно наносит на своё лицо блёстки, как будто верит, что она — это кукла, с которой играет. Теперь же, когда она плачет, блеск пропитывается слезами и двумя ручейками стекает по её щекам.
Сильвер не плачет. По крайней мере, я никогда не видел её плачущей. Мне было любопытно, как она это делает, и, хоть она мне не нравится, я хотел спросить её и узнать, не потому ли, что она тоже считает, что это бесполезно.
Теперь же, когда я впервые вижу её плачущей, я не могу уйти. Я даже не могу пошевелиться.
Всё, что я могу, это наблюдать, как влага скапливается в её огромных глазах. Их светло-голубой цвет темнеет, прежде чем слёзы потекут по её щекам.
Её лицо в полном беспорядке, полное соплей, блёсток и её бесконечных слёз. Её щёки покраснели, а губы розовее, чем обычно.
Хаос.
Он снова пришёл ко мне.
Я не думаю об этом, когда мои ноги ведут меня в её направлении. Она не чувствует меня, вернее, не может. Эйден всегда говорит, что я двигаюсь бесшумно. И это из-за того, что я научился ходить на цыпочках, чтобы быть вне досягаемости моего отца.
Но я никогда не говорю об этом ни ему, ни Ксандеру.
Мы не должны говорить такие вещи. Мы порядочные люди с хорошими манерами и приличными секретами.
Как только я оказываюсь за спиной Сильвер, я дёргаю её за конский хвост. Она ахает, а потом вскрикивает.
Это то, что я обычно делаю, чтобы выгнать её из дома Эйдена, когда она слишком много говорит. Она кричит, что мальчишки — отстой, и что я должен пойти в плохое место.
Понятия не имею, зачем я сделал это сейчас. Я действительно не хочу, чтобы она исчезла, но я также не могу игнорировать эту привычку всякий раз, когда она появляется в поле моего зрения.
Сильвер поднимает свою голову, и когда её глаза встречаются с моими, они расширяются, пока почти не поглощают её лицо.
Секунду я смотрю на неё, не в силах сделать ничего другого.
Мне нравится этот взгляд.
И я так хочу сохранить его.
Но как?
— Что ты здесь делаешь, Коул? — Она позволяет своей кукле, у которой тоже есть бабочки на голове, упасть к ней на колени, и прячет лицо в своих крошечных руках. — Уходи.
Я отпускаю её волосы, раздражённый тем, что она спрятала этот взгляд, и сажусь рядом с ней. Большая юбка её платья без проблем могла бы вместить её одного человека, между нами.
— Почему ты плачешь? — Мой голос звучит тихо, потому что я не знаю, как мне следует разговаривать с ней.
‒ А тебе какое дело? — Она шмыгает носом. — Ты ненавидишь меня.
Значит она знает об этом.
— Что заставляет тебя так думать?
Мне нужно, чтобы она сказала мне, почему она плачет, потому что, если я узнаю причину, я смогу использовать её, и, возможно, смогу вернуть этот прежний взгляд.
Хаос.
— Я просто знаю, что это так, — ей удаётся выдать это сквозь всхлипывания. — И я тоже ненавижу тебя.
— Если ты ненавидишь меня, то почему ты прячешься от меня?
— Я не прячусь! Я не хочу, чтобы ты видел, как я плачу. Никто не видит этого.
Я полностью поворачиваюсь к ней лицом, и на моих губах играет улыбка.
— Значит, я первый?
— Заткнись и вали!
— Нет.
— Нет?
— Это общий парк.
— Отлично. Я ухожу. — Она убирает руки от своего лица. Оно всё ещё в слезах и испорченном блеске, но прежний взгляд исчез. Она не удивлена и не застигнута врасплох.
Почему нет?
— Если ты останешься, я открою тебе секрет, — говорю я, когда она подбирает свою куклу.
— Какой секрет? — Она не пытается пошевелиться, и её глаза снова распахиваются, но на этот раз это от любопытства, а не от удивления, как раньше.
Закатное солнце придаёт её волосам золотистый оттенок и делает голубые глаза светлее и ярче.
— Ты уверена, что хочешь знать? Эта тайна будет связывать нас вместе всю жизнь.
— В-всю жизнь?
— Да, Бабочка. Всю жизнь.
Она хмурится.
— Почему ты меня так назвал?
— Как?
— Бабочка.
— Одна у тебя в волосах. — Я указываю на талию её платья. — И на твоей одежде. Ты хочешь летать, как одна из них?
— Да. — Её лицо проясняется.
— Почему?
— Знаешь, потому что они такие красивые, и все улыбаются, когда видят их. Они приносят счастье и свет.
— Это тараканы с крыльями.
— Заткнись. Не говори так о них.
— Есть некоторые бабочки, которые умирают за день.
На её лбу образуется складка, когда она складывает руки.
— Ты злюка.
— А ты нереалистична.
— Я ухожу.
— Я думал, что ты хочешь узнать секрет? Или ты трусиха?
— Я не трусиха.
— Так ты хочешь знать?
Она сдержанно кивает. Сильвер может говорить так много, но она не любит просить о чём-либо. И она также не любит открывать себя для всех.
Я заметил это в наших играх. Всякий раз, когда мы играем, она просит идти крайней, чтобы наблюдать за остальными. Конечно, она этого не делает, потому что каждый раз я забираю у неё крайнюю позицию. Мы с Эйденом обычно побеждаем их всех.
Ксандеру и Ким всё равно; им нравится только сам процесс игры, но Сильвер всегда сердито топает, а потом возвращается на следующий день, требуя реванша.
— Я расскажу тебе свой секрет, если ты расскажешь мне свой, — говорю я.
Она хмурит свои брови.
— Мой?
— Почему ты плачешь?
Она снова скрещивает руки на груди, всё ещё держа свою куклу.
— Я тебе не скажу.
— Тогда я тебе тоже не скажу, Бабочка.
Она смотрит на меня, выпятив вперёд губу. Это восхитительно.
Странно думать о ком-то столь очаровательно в такой день… Я полагаю. Но с тех пор, как я повстречался с Хаосом, я понял, что нормальности никогда не была для меня на первом месте.
Наконец, Сильвер вздыхает. Она смотрит вниз на юбку своего платья и играет с бабочкой на талии.
— Я подслушала, как мама и папочка ссорились и говорили, что разводятся.
Разочарование охватывает меня, как тогда, когда те прохожие нашли меня. Почему это так скучно?
— И это всё?
— Что ты имеешь в виду, говоря, что это всё? — В её глазах снова появляются слёзы. — Они всегда дерутся, кричат и говорят друг другу гадости. Теперь они собираются развестись. Я буку как Салли из класса. Моя жизнь будет разделена между двумя родителями и двумя домами. Мы не будем жить вместе, отдыхать вместе или путешествовать вместе и… и… Я этого не хочу!
— Ладно.
Её голова резко поворачивается в мою сторону.
— Ладно? Я всё тебе рассказываю, и всё, что ты можешь сказать, это ладно?
— Да, удачи. — Я начинаю вставать, но она хватает меня за рукав моей футболки, удерживая на месте.
— Ты не должен уходить, Коул. — Она тянет меня вниз с такой силой, о которой я и не подозревал. Я теряю равновесие и падаю спиной на скамейку.
Саднящее ощущение ползёт по всему моему позвоночнику.
Сильвер оседлала мою талию, и её большая юбка накрыла нас обоих, когда она положила свои ладони на мои плечи.
И если бы я хотел оттолкнуть её, я бы смог, но я не хочу этого. Так близко, что я замечаю крошечные веснушки на её носу, которых раньше не видел. Слёзы всё ещё блестят в её глазах, и вид снизу позволяет мне рассмотреть чёткие контуры её омрачённого лица.
Это… прекрасно.
— Ты не можешь уйти. Ты первый, кому я вообще это сказала. И ты должен взять на себя ответственность за это. Папочка говорит, что каждый несёт ответственность за то, как он отреагирует после того, как что-то увидит. Если ты игнорируешь что-то плохое, то ты плохой человек.
Слеза падает с её века на мою щёку и капает мне прямо в рот, заставляя меня почувствовать солёный вкус.
— Кого из них ты ненавидишь больше всего? — Тихо спрашиваю я.
— Я не ненавижу своих родителей.
— Ты должна. Если они дерутся, то один из них является причиной этого, верно? — Я делаю паузу. — В моём случае это делает мой отец, и я ненавижу его.
Я не знаю, для чего я ей это говорю. Может быть, потому что хочу вызвать в воображении этот взгляд из прошлого, или просто потому, что я хочу сказать это вслух хоть раз в своей жизни.
— Почему ты ненавидишь своего отца? — Спрашивает она.
— Мы говорим о тебе. Кого ты ненавидишь больше всего?
— Я не ненавижу её, но иногда мне не нравится м-мама. — Она смотрит в сторону, будто не хочет в этом признаваться.
— Почему?
— Потому что ей всё не нравится, и она продолжает твердить мне, что я должна вести себя как леди. Я не могу играть на улице или приглашать своих друзей. Я не могу побежать и обнять папочку, когда он возвращается домой. Я не могу плакать или кричать. Так что я делаю это здесь, и теперь ты знаешь. — Она указывает на парк. — Я плачу и кричу здесь, когда никого нет рядом.
— Она захочет забрать тебя с собой, когда они разведутся.
Она шмыгает носом, её глаза удваиваются в размерах, когда она снова смотрит на меня, а затем она яростно качает головой.
— Нет. Я этого не хочу.
— Когда другие взрослые спросят тебя, скажи им, что хочешь остаться со своим отцом.
— И… и они позволят мне?
Я киваю.
— Это то, что сделала Салли. Она выбрала свою маму, и они позволили ей жить с ней.
— Значит ли это, что я никогда больше не увижу маму? Я не хочу этого.
— Ты будешь её видеть, но большую часть времени будешь дома со своим отцом.
Она прерывисто вздыхает, одаривая меня лёгкой улыбкой.
— Спасибо. Я рада, что ты первый, кому я это сказала.
— Я тоже.
Я вижу её такой, какой никто на этой земле никогда не увидит.
Внезапно какая-то мысль овладевает мной и становится потребностью.
Точно так же, как необходимость, которая была у меня, когда я хотел больше хаоса.
— А теперь расскажи мне свой секрет. — Требует она, всё ещё борясь с остатками слёз.