— Ты ещё красивее, чем на фотографиях, — говорит она, и когда я протягиваю ей руку для рукопожатия, она вместо этого хватает меня и крепко прижимает к себе, выбивая из меня дух. Но это такое приятное, искреннее объятие, что я едва ли могу жаловаться.
— Приятно с вами познакомиться, — удаётся мне выдавить из себя, когда она чуть отстраняет меня назад, чтобы осмотреть. Пока я щеголяю в своих старых спортивных штанах школы Санта-Круз и простой серой майке, купленной во время полёта на самолёте, миссис Монтегю одета в белый брючный костюм с розовой блузкой под жакетом. — Мы всегда говорили о важности поиска той единственной, с кем будет Черч, не так ли, милый?
— Именно, — произносит мужчина, спускающийся по тропинке в джинсах и футболке. Он вытирает грязь с ладоней, и я приподнимаю бровь. Это мистер Монтегю, одетый как садовник, и у него грязные джинсы?
Ну, чёрт, они мне уже нравятся.
И всё же я изо всех сил пытаюсь понять, почему все друзья Черча так зловеще отзываются об этой паре.
— Мы нашли друг друга молодыми, поэтому стараемся не списывать со счетов чувства наших детей, — продолжает мистер Монтегю, а затем его жена поворачивается к нему, и они теряются в глазах друг друга. Не успеваю я опомниться, как они целуются, а Черч хмурится.
— Ну вот, снова начинается, — бормочет он, глядя на меня, его янтарные глаза ловят солнечный свет и мерцают таким блеском, что у меня перехватывает дыхание. — Они всегда такие. Всё, что они делают, невероятно интенсивно, вот почему никто не любит приглашать их на вечеринки, поэтому им всегда приходится устраивать свои собственные.
— О, Черч, прекрати это, — говорит его мама, всё ещё цепляясь за рубашку отца. В то время как мама Черча блондинка и светлокожая, как и он сам, его отец совсем на них не похож. У него тёмные волосы, щетина и широкий нос. Нельзя сказать, что он некрасив, просто у него нет тонких черт Черча. — Отведи невесту в дом и покажи ей свою комнату.
— Его комнату? — спрашиваю я, и миссис Монтегю смеётся. Клянусь, этот звук похож на… бабочек, садящихся на маргаритки или что-то в этом роде. Это волшебно.
— Мы не собираемся заставлять вас спать в разных комнатах. Насколько это глупо? — она показывает в сторону дома. — Мы всё ещё готовимся к сегодняшнему вечеру, но пока чувствуйте себя как дома, а позже мы поговорим об этом деле Академии.
Я киваю, и Черч наклоняется, берёт меня за руку и тянет вниз по дорожке, обсаженной цветами, в светлое, воздушное помещение. Стена напротив нас сплошь покрыта окнами, двери открыты навстречу мягкому шуму моря.
— Мои сёстры где-то здесь, — бормочет он, его глаза бегают туда-сюда. — Остерегайся их. Они действительно ужасны.
— Черч! — воздух прорезает оглушительный визг, и темноволосая девушка обвивает руками шею Черча сзади, сжимая его так сильно, что её ноги отрываются от земли. Она одета в теннисный костюм и потеет как сумасшедшая, но её улыбка такая же заразительная, как у матерей. — Мы скучали по тебе этим летом. Без тебя всё совсем по-другому.
— Ты имеешь в виду, что без меня не к кому цепляться, — говорит он, осторожно снимая её со своей шеи, так что её кроссовки шлёпают по кафельному полу, когда она приземляется. Черч со вздохом оборачивается и протягивает руку. — Шарлотта, это моя младшая сестра, Жизель.
— И под младшей он имеет в виду, что всё ещё на пять лет старше его. — Она улыбается и взъерошивает его волосы, что он явно ненавидит, но всё равно терпит. — Все остальные снаружи, спорят о том, чей новый парень самый симпатичный. — Жизель драматично подмигивает в мою сторону. — Не хочу показаться предвзятой, но я думаю, что ты, скорее всего, выиграешь это пари.
— Эм, спасибо? — говорю я, и тут она ахает, протягивает руку, чтобы взять меня за руку и рассмотреть кольцо. — Это фантастика, Черчи, ты сам его выбрал?
— Черчи? — спрашиваю я, пытаясь подавить смех. Бедный парень выглядит несчастным, когда помогает высвободить мою руку из хватки сестры.
— Ты не возражаешь, если я помогу Шарлотте устроится? У неё был долгий перелёт. Ты сможешь поприставать к ней сегодня вечером на вечеринке.
— Ты такой чопорный, Черчи, — произносит Жизель, шлёпая его по заднице теннисной ракеткой. — Надеюсь, эта твоя прекрасная леди немного раскрепостит тебя. — Она бросает взгляд на меня, и её лицо на мгновение становится серьёзным. Внезапная смена выражения лица напоминает мне о её брате, о том, как у него меняется настроение. Может быть, это… чёрт, это не может быть генетическим, потому что он сказал, что они не связаны генетически. Я так запуталась. — Он хорошо к тебе относится, Шарлотта? Потому что, если он этого не делает, мы все надерём ему задницу. Мы воспитывали его гораздо лучше, чем это.
— Он приносил мне шоколад и грелку, когда у меня были месячные, — говорю я, и Жизель кивает, одаривая младшего брата ещё одной довольной улыбкой.
— Приятно слышать. Я не в настроении отбивать шары брата теннисной ракеткой за плохое поведение. Хорошая работа, Черчи.
— Мы будем наверху, если понадобимся, — произносит он, хватая меня за руку и ведя вверх по винтовой лестнице в отдельный маленький номер с видом на море. Здесь красиво, всё оформлено в бело-голубых тонах, как и весь остальной дом, но с достаточным количеством постеров с кофе, чтобы я точно знала, где нахожусь.
Я присаживаюсь на край кровати, а Черч вздыхает и прислоняется спиной к стене, приглаживая рукой волосы.
— Я сожалею о своей семье. Они чертовски настойчивы.
— Мне они понравились, — говорю я, пожимая плечами, откидываясь на спинку его кровати и позволяя океанскому бризу трепать мои волосы. Если я в конечном итоге вернусь в Адамсон, мне придётся их обрезать. От этой мысли мне становится грустно, но на самом деле, я бы сделала всё, что угодно, чтобы провести там выпускной год. Даже… притворилась помолвленной с президентом Студенческого совета.
Черч мгновение изучает меня, а затем вздыхает, подходит и садится рядом на кровать. Матрас прогибается под его весом, и наши пальцы соприкасаются, заставляя меня вздрогнуть. Когда он прикасается ко мне — это очень приятно, но запретно, как будто он отрицает это даже перед самим собой.
— Ты собираешься рассказать мне о сёстрах, о том, что они тебе не родные? — спрашиваю я, и Черч напрягается, резко отводя взгляд в сторону двери спальни. Волны разбиваются о берег, чайки перекликаются в облаках.
— Я никогда никому раньше не рассказывал об этом, — признаётся он, и мои брови поднимаются вверх. — Ни Рейнджеру, ни Спенсеру, ни близнецам… никому. — Повисает долгая пауза, Черч делает глубокий вдох и снова поворачивается ко мне. — Я не уверен, почему я рассказал тебе об этом.
— Все остальные думают, что ты… что я тебе нравлюсь. — Слова вылетают прежде, чем я успеваю их остановить, и улыбка Черча становится немного шире, прежде чем полностью исчезнуть. Он опускает взгляд на свои колени.
— Может быть, я сказал тебе, потому что знал, что ты не осудишь? — он начинает, но больше похоже, что он разговаривает сам с собой, чем со мной. Я обхватываю его пальцы своими, и он на мгновение застывает, прежде чем выдохнуть и снова успокоиться. Черч оборачивается, чтобы посмотреть на меня. — Меня усыновили, — говорит он, а затем закрывает глаза, как будто это самое болезненное заявление в мире.
Я стараюсь не смеяться, но на самом деле, это мило, что он считает это таким важным.
— И что? — спрашиваю я, улыбаясь и сжимая его руку. — У тебя потрясающая семья, которая явно любит тебя. Какое это имеет значение?
— Моя мать была их горничной, — выдавливает Черч, тяжело дыша. У него самое уязвимое выражение на лице. — Она оставила меня здесь после родов. Буквально оставила меня на пороге и ушла.
— Подожди… что? — спрашиваю я, моргая в замешательстве. — Твоя биологическая мать бросила тебя?
— Она оставила меня в автомобильном кресле на крыльце. Мои родители приютили меня, официально усыновили, а потом решили подождать, пока мне не исполнится шестнадцать, чтобы рассказать мне правду.
О.
О, чёрт.
Неудивительно, что он так расстроен.
— Именно об этом я и говорил, когда упоминал синдром самозванца. Я играю единственного сына Монтегю, это блестящий пример того, что значит быть частью этой семьи, и всё же… Я не он. Я не родственник ни одному из них. — Он закрывает глаза и проводит рукой по лицу, хватаясь пальцами за нижнюю губу, когда снова открывает глаза. Это чертовски сексуально, но сейчас не время пялиться, так что я держу свои гормоны при себе.
— Больше никто не знает? — спрашиваю я, и Черч качает головой.
— Они прожили со мной во Франции два года, говорили всем, что мама была на нескольких месяцах беременности, когда уехали, и разыгрывали из меня их собственного сына. Можно подумать, если бы мне, как они говорят, нечего было стыдиться, то им не было бы нужды это скрывать. И всё же они это сделали.
— Может быть, они просто думали о тебе? — предполагаю я, пожимая одним плечом. — Типа, они хотели облегчить тебе жизнь. Очевидно, что ты отлично вписываешься в их компанию. Как только я увидела улыбку твоей матери и сестры, я поняла, откуда она у тебя взялась. Честно говоря, Черч, ДНК наших биологических родителей может определять форму наших губ, но то, как мы улыбаемся, смеёмся или загораемся изнутри… это исходит от людей, которые нас любят.
Он просто таращиться на меня.
— Кто ты, чёрт возьми, такая? И что случилось с тем маленьким сопляком, который сбросил мой доклад в воду?
Я морщусь, но никуда не денешься от того факта, что я была полным придурком.
— Послушай, я так по-настоящему и не извинилась должным образом за это. Это был отстойный поступок, и я сожалею. Я боялась, что если потрачу время на работу над проектом вместе с тобой, ты узнаешь и… Я никак не ожидала, что кто-то попытается убить меня, но… — я замолкаю, потому что не уверена, что ещё сказать.
Атмосфера в этой большой, просторной спальне внезапно стала интимной и близкой, как это было в вестибюле на остановки отдыха.