Я проигрываю битву, пытаясь сдержать слёзы. Они бесшумно скользят по моим щекам извилистыми горячими дорожками, пока не стекают с моей челюсти на рубашку.
Я не утруждаю себя стирать их с лица. Здесь нет никого, кто мог бы увидеть меня, кроме собаки.
Закрыв глаза, я шепчу:
— Я всё ещё слышу его голос. Я всё ещё чувствую его прикосновение. Я до сих пор помню ту улыбку на его лице, когда он поцеловал меня на прощание перед своим походом утром в день репетиционного ужина. Я чувствую… — Я прерывисто вдыхаю. — Я чувствую, что он всё ещё здесь. Как я могу быть с кем-то другим, когда это было бы похоже на измену?
Слоан издаёт сочувственный вздох.
— О, милая.
— Знаю, что это глупо.
— Это не глупо. Это преданно, романтично и, к сожалению, совершенно неоправданно. Ты думаешь, что изменила бы памяти о Дэвиде, а не этому мужчине. Мы обе знаем, что единственное, чего он когда-либо хотел, это чтобы ты была счастлива. Дэвид не хотел бы этого для тебя. Ты почтишь его память гораздо больше, если будешь счастлива, чем застрянешь в тупике.
Моя нижняя губа дрожит. Голос становится высоким, в нём проскальзывает дрожь.
— Черт возьми. Почему ты всегда должна быть права?
Потом я не выдерживаю и начинаю рыдать.
— Я сейчас приеду. Буду через десять минут.
— Нет! Пожалуйста, не надо. Я должна… — Я пытаюсь дышать, хотя это больше похоже на серию вздохов. — Должна продолжать жить своей жизнью, и часть этого – перестать полагаться на тебя так сильно, как на мой персональный эмоциональный фамильяр.
— Ты могла бы просто сказать «костыль», — сухо произносит Слоан.
— Это слово не несёт нужной окраски. Плюс, мне нравится представлять тебя в виде большой зелёной игуаны, которую я беру с собой в самолёты.
— Игуаны? Я грёбаная рептилия? Разве я не могу быть милой маленькой собачкой?
— Либо собачкой, либо сиамской кошечкой. Подумала, что тебе бы понравилась идея побыть игуаной.
Посмеиваясь, Слоан говорит:
— По крайней мере, ты не потеряла чувство юмора.
Я вытираю нос рукавом рубашки и тяжело выдыхаю.
— Спасибо, Сло. Я абсолютно ненавижу то, что ты только что сказала, но спасибо тебе. Ты единственный человек, который не ходит вокруг меня на цыпочках, как будто я стеклянная.
— Ты моя лучшая подруга. Я люблю тебя больше, чем людей в моей собственной семье. Я бы сделала для тебя всё что угодно. Никогда не забывай об этом.
Я не могу сдержать смеха.
— Теперь мы можем повесить трубку?
— Да, — говорю я, шмыгая носом. — У нас всё хорошо.
— И ты собираешься отправиться по соседству, чтобы оторваться по полной с этим прекрасным образцом мужественности?
— Нет, но моя вагина благодарит тебя за твою заботу.
— Хорошо, но не жалуйся мне, когда у следующего парня, который пригласит тебя на свидание, будут бородавки в зоне гениталий и убийственный запах изо рта.
— Спасибо тебе за этот вотум доверия.
— Не за что. Поговорим завтра?
— Да. Тогда до скорого.
— Но позвони мне до того самого момента, когда ты случайно поскользнёшься и упадёшь на огромный чл…
— До свидания!
Я вешаю трубку, улыбаясь. Только со Слоан я могу перейти от рыданий к смеху в течение одной минуты.
Мне повезло, что она у меня есть. У меня имеется смутное подозрение, что все эти годы она была для меня больше, чем просто лучшей подругой и плечом, на котором можно поплакать.
Я думаю, она спасала мне жизнь.
Звонок в дверь отвлекает меня от моих мыслей. Я беру салфетку из коробки на кофейном столике, сморкаюсь, провожу рукой по волосам и пытаюсь притвориться, что я взрослый человек.
Когда я подхожу к входной двери и смотрю в глазок, там стоит незнакомый мне молодой парень с белым конвертом в руке.
Когда я открываю, он спрашивает:
— Натали Петерсон?
— Да, это я.
— Привет. Меня зовут Джош Харрис. Моему отцу принадлежат апартаменты в Торнвуде на Лейкшор.
Я замираю. Перестаю дышать. Моя кровь превращается в лёд.
Дэвид жил в Торнвуде, когда исчез.
Мне удаётся прохрипеть:
— Да?
— Недавно мы затеяли ремонтные работы – сделали крышу, много внутренних работ. Прошлая зима была жестокой…
— И? — Я перебиваю, мой голос повышается.
— И мы нашли это.
Джош поднимает конверт.
Дикими и испуганными глазами я смотрю на конверт, как будто в нём спрятана бомба.
Он выглядит смущённым.
— Э-э, мой отец рассказал мне, что случилось. С вами. Тогда я жил ещё не здесь. Я жил со своей мамой в Денвере. Мои родители в разводе, но, э-э…
Явно чувствуя себя неловко, он прочищает горло.
— В любом случае, этот конверт был зажат между стеной и задней частью почтовых ящиков в вестибюле. Они открываются спереди, понимаете?
Он ждёт, что я что-нибудь скажу, но я потеряла дар речи.
Я вижу своё имя и адрес на лицевой стороне конверта.
Это почерк Дэвида.
Кажется, меня сейчас вырвет.
— Мы не уверены, что произошло. Я имею в виду, что ящик для исходящей корреспонденции был сильно повреждён. С одной стороны была щель, где он заржавел, и я думаю, что… Я думаю, письмо просто провалилось в щель и застряло сзади. Когда мы перешли к замене ящиков, мы нашли его.
Джош протягивает мне конверт. Я отшатываюсь в полнейшем ужасе.
Когда я просто стою там, разинув рот, как сумасшедшая, он произносит:
— Э... оно адресовано вам.
Я шепчу, задыхаясь:
― Хорошо. Отлично. Просто... подождите секунду.
Джош смотрит налево. Он смотрит вправо. Джош выглядит так, будто очень, очень сожалеет о том, что позвонил в мою дверь.
— Простите. Мне так жаль. — Я выхватываю конверт из его руки, разворачиваюсь и бегу обратно внутрь, затем захлопываю за собой дверь. Я приваливаюсь к двери, сжимая конверт и хватая ртом воздух.
Через мгновение я слышу его голос.
— Вы хотите, чтобы я… Вам нужно, чтобы кто-то был с вами, когда вы его откроете?
Мне приходится засунуть кулак в рот, чтобы не разрыдаться вслух.
Как раз в тот момент, когда вы думаете, что мир – это бесполезная куча бессмысленного дерьма, доброта случайного незнакомца может сбить вас с ног.
— Я в порядке, — говорю я сдавленным голосом, который, я уверена, точно передаёт, насколько я не в порядке. — Спасибо, Джош. Так мило с вашей стороны. Спасибо вам.
— Тогда ладно. Берегите себя.
Я слышу шаркающие шаги, потом он уходит.
Поскольку мои колени больше не могут выдерживать вес моего тела, я соскальзываю на пол. Я сижу, дрожа, прислонившись к двери, не знаю, как долго, уставившись на конверт в своих потных руках.
В нескольких местах она испачкан. Бумага сухая, с лёгким желтоватым оттенком. В правом верхнем углу имеется штамп: американский флаг. Оно не прошло через почтовое отделение, поэтому на нём нет штампа с датой, указывающей, когда Дэвид положил его в ящик для исходящих писем.
Но, должно быть, прошло всего день или два, прежде чем он исчез. Если бы прошло больше времени, он бы спросил, получила ли я его.
И с чего бы ему вообще мне что-то посылать? Мы были вместе каждый день.
Я медленно переворачиваю конверт в руках. Нежно. Благоговейно. Я подношу его к носу и принюхиваюсь, но там нет и следа его запаха. Я провожу пальцем по буквам своего имени, написанным выцветшими чёрными чернилами его чётким почерком с небольшим наклоном.
Затем я выдыхаю, переворачиваю его обратно, просовываю ноготь под клапан с его хрупким, крошащимся клеем и разрываю его.
В мою ладонь скользит тяжёлый серебряный ключ.
8
Нат
Сердце колотится, я смотрю на ключ. Он невзрачный, совершенно заурядный на вид. В нём нет ничего необычного, я бы так сказала.
Я переворачиваю его. На другой стороне вверху выгравирована серия цифр: 30-01.
Вот и всё.
В конверте никакой записки. Нет ничего другого, кроме этого проклятого серебряного ключа, который может открывать что угодно – от входной двери до висячего замка. У меня нет возможности узнать.
Какого черта, Дэвид? Что это такое?
После нескольких минут растерянного разглядывания, я встаю и направляюсь к своему ноутбуку. Он на кухонном столе. По дороге мне приходится перешагивать через Моджо, дремлющего посреди комнаты.
Я запускаю Mac и гуглю “Как идентифицировать ключ, который я нашла”.
Поиск выдаёт более девятиста миллионов результатов.
На первой странице приведены советы слесарей и производителей ключей, а также изображения различных типов ключей. Я нажимаю на изображения, но беглый просмотр не даёт ничего похожего на мой ключ. Веб-сайты производителей тоже не помогают.
Я на минуту задумываюсь, затем поворачиваюсь к выдвижному ящику со всяким хламом и открываю его.
Там есть дополнительный набор ключей от дома, а также дубликаты ключей от навесного замка в сарае на заднем дворе, ключ от моего шкафчика в спортзале, ключ от моего класса, ключ от моей машины и ключ от небольшого сейфа в моей спальне, где я храню свою карточку социального страхования, право собственности на дом и другие важные документы.
Ни один из них не похож на ключ из конверта.
Мой первый инстинкт – позвонить Слоан, но, учитывая, что не более десяти минут назад я сказала ей, что мне нужно перестать так сильно полагаться на неё, я этого не делаю.
Стою на кухне, рассеянно потирая большим пальцем ключ, и думаю о возможных объяснениях.
Дэвид не был склонен к прихотям. Он не стал бы посылать мне ключ в качестве некой игры. Он был серьёзным, зрелым, совершенно ответственным взрослым человеком. На самом деле, даже слишком ответственным. Я частенько дразнила его тем, что он состарился раньше времени.
Между нами была разница в возрасте в десять лет, но иногда, когда он был в одном из своих «припадков», мне казалось, что ему пятьдесят.
Дэвид был единственным ребёнком, чьи родители погибли в автокатастрофе, когда он только окончил среднюю школу. У него не было другой семьи, кроме меня. Он переехал на озеро Тахо со Среднего Запада за год до того, как я с ним познакомилась, и устроился работать на горнолыжные подъёмники на курорте «Северная Звезда». Летом он водил туристов на экскурсии по озеру для компании по прокату лодок. Он был в отличной форме, прирождённый спортсмен и любил бывать на свежем воздухе. Дэвид упражнялся так много, как только мог.