— Может быть, это опухоль мозга.
— Это не опухоль мозга. Ты просто вроде как… — Слоан морщится, не желая ранить мои чувства, — выпала из реальности.
Значит, болтушка Диана была права. Застонав, я кладу локти на стол и опускаю голову на руки.
— Я сожалею об этом.
— Тут не о чем сожалеть. Ты пережила серьёзную травму. Ты всё ещё переживаешь это. Нет правильного расписания для скорби.
Если бы только нашли тело, я могла бы двигаться дальше.
Мне так стыдно от этой мысли, что у меня горит лицо. Но уродливая правда заключается в том, что двигаться дальше некуда.
Самое худшее в пропавшем человеке, которого так и не нашли, – это то, что те, кого они оставляют, не могут по-настоящему оплакать его или её. Их родственники застряли в вечных сумерках неведения. Не в состоянии поставить точку, не в состоянии должным образом горевать, они существуют в своего рода оцепенелом подвешенном состоянии. Будто многолетники зимой, дремлющие под мёрзлой землёй.
Это вопросы без ответов, которые вас беспокоят. Ужасные «что если», которые грызут вашу душу голодными зубами по ночам.
Он мёртв? Если да, то как это произошло? Страдал ли он? Как долго?
Он вступил в секту? Его похитили? Начал новую жизнь где-нибудь в другом месте?
Он один в лесу, живёт за счёт даров земли?
Он ударился головой и забыл, кто он такой?
Он когда-нибудь вернётся?
Список бесконечен. Односторонние, открытые вопросы и ответы, которые повторяются по зацикленной траектории каждый час бодрствования, за исключением того, что вы разговариваете только с самим собой, не находя ответов на свои бесконечные вопросы.
Для таких людей, как я, нет ответов. Есть только жизнь в анабиозе. Существует только медленное и устойчивое ожесточение вашего сердца.
Но будь я проклята, если позволю своей лучшей подруге закаменеть, очерстветь вместе со мной.
Я поднимаю голову и твёрдо говорю:
— Ты пойдёшь на это свидание с парнем в серых спортивках.
— Нат…
— Нет причин, по которым мы с тобой обе должны быть несчастными. Конец дискуссии.
Слоан смотрит на меня прищуренными глазами, пока не вздыхает и не качает головой.
— Мне это не нравится.
— Тяжело. А теперь напиши своему мальчику-игрушке, что у вас будет свидание, и заканчивай обедать.
Я делаю вид, что доедаю салат, как будто у меня аппетит жвачного животного, потому что Слоан чем-то похожа на заботливую бабушку: ей всегда становится лучше, когда она видит, как я ем.
Наблюдая за мной, она сухо говорит:
— Я знаю, что ты делаешь.
Отвечаю Слоан, набивая рот салатом.
— Я понятия не имею, что ты имеешь в виду.
Закатывая глаза к потолку, Слоан медленно вздыхает. Затем она удаляет всё, что печатала на своём мобильном, и начинает всё сначала. Она отправляет сообщение и бросает телефон обратно в сумочку.
— Счастлива?
— Ага. И я хочу получить полный отчёт утром.
Звуча как глава гестапо, она требует:
— Что ты собираешься делать сегодня вечером, если ты не со мной?
Я быстро соображаю.
— Побалую себя ужином «У Майкла».
«У Майкла» – это небольшой стейк-хаус в высококлассном казино на невадской стороне озера, куда богатые туристы отправляются играть и тратить свои кровные. Стейк-хаус расположен как раз над казино, так что вы можете смотреть сверху вниз на всех, кто играет в кости и блэкджек, пока вы набиваете своё брюхо филе миньон по завышенным ценам. На самом деле я не могу себе этого позволить на свою зарплату, но как только это вылетает из моего рта, я с нетерпением начинаю ждать этого события.
Если наблюдать за тем, как я ем, заставляет Слоан чувствовать себя лучше, то для меня облегчение приносит наблюдение за тем, как другие люди принимают плохие решения.
Она спрашивает:
— В одиночку? Единственные люди, которые едят в одиночестве, – психопаты.
— Ну, спасибочки огромное. Есть ещё какие-нибудь маленькие жемчужины ободрения, которыми ты бы желала со мной поделиться?
Слоан неодобрительно поджимает губы, но молчит, так что я знаю, что сорвалась с крючка.
Теперь мне просто нужно придумать, что надеть.
~
Когда я прихожу в заведение «У Майкла» в шесть часов, я уже в приятном предвкушении.
Я взяла такси, чтобы мне не пришлось садиться за руль, потому что мой план на этот вечер состоит в том, чтобы заказать самую дорогую бутылку шампанского в меню — к черту, я запишу её на кредитную карточку — и хорошенько надраться.
Без свадебного платья в доме я чувствую себя намного легче. Как будто я отпустила что-то тяжёлое, за что держалась слишком уж долго. Я порылась в глубине своего шкафа и вытащила ещё одно платье, которое я никогда не ношу, но за которым не тянется столь долгий шлейф прошлого. Это красное шёлковое облегающее платье, которое умудряется льстить моей фигуре и смотрится при этом не так уж вычурно.
Я надела к нему босоножки с ремешками и золотым каблуком, прибавила кучку тонких золотых браслетов и дополнила образ небрежной причёской, чтобы, как я надеюсь, выглядеть в стиле бохо-шик. Прикосновение Сладкого Яда к моим губам завершает образ.
Кто знает? Может быть, я найду-таки общий язык с кем-нибудь, с кем познакомлюсь в баре.
Я смеюсь над этой мыслью, потому что она кажется такой нелепой.
Метрдотель усаживает меня за красивый столик в углу комнаты. Позади меня огромный аквариум, а справа этажом ниже – казино. Мне также хорошо видна остальная часть ресторана, которая в основном заполнена пожилыми парами и несколькими молодыми людьми, которые выглядят так, как будто они на первом свидании.
Я заказываю шампанское и устраиваюсь в кресле, довольная, что это была хорошая идея. Я не могу быть такой угрюмой на публике, как дома, делясь макаронами с сыром с Моджо и оплакивая свои старые фотографии со времён помолвки.
Моего удовлетворения хватает всего на две минуты, прежде чем вижу его, сидящего в одиночестве за столиком в другом конце ресторана, курящего сигару и потягивающего виски из своего стакана.
— Вы, должно быть, шутите, — бормочу я.
Словно услышав мои слова, Кейдж поднимает голову и ловит мой взгляд.
Тпру. Это был мой желудок.
Я посылаю ему натянутую улыбку и отвожу взгляд, извиваясь. Хотела бы я знать, почему зрительный контакт с этим человеком кажется таким интуитивным. Как будто каждый раз, когда я встречаюсь с ним взглядом, он тянется к моему животу, чтобы сжать мои кишки в своём большом кулаке.
Я забыла рассказать Слоан о его комментарии. «Ты прекрасна». О нём я старалась не думать весь день. О том, который сопровождался грубым тоном голоса и тем взглядом, промелькнувшим в его глазах, с которым я мельком знакома. Эта странная смесь напряжённости и враждебности, согретая тем, что я бы приняла за любопытство, если бы не знала лучше.
Я занята тем, что разглядываю пол казино, пока метрдотель не возвращается с улыбкой на лице.
— Мисс, джентльмен за столиком у стены просит вас присоединиться к нему за ужином.
Он жестом указывает туда, где сидит Кейдж, наблюдая за мной, как охотник смотрит на лань через прицел винтовки.
Моё сердце колотится, я колеблюсь, не зная, что делать. Было бы невежливо отказываться, но я едва знаю этого человека. То, что я знаю о нём, по меньшей мере, сбивает с толку.
И сегодня вечером. Почему я снова столкнулась с ним сегодня вечером?
Метрдотель улыбается ещё шире.
— Да, он сказал, что вы будете противиться его предложению, но он обещает вести себя подобающе.
Подобающе? Интересно, как это?
Прежде чем я успеваю это представить, метрдотель помогает мне встать со стула и ведёт под локоть через весь ресторан. Очевидно, у меня нет выбора в этом вопросе.
Мы подходим к столу Кейджа. Я с удивлением обнаруживаю, что он встал при нашем приближении. Кейдж не похож на человека, который стал бы возиться с такими формальностями.
Метрдотель отодвигает стул напротив, кланяется и отступает, оставляя меня неловко стоять, а Кейдж смотрит на меня горящими глазами.
— Пожалуйста, присаживайся.
Это его “пожалуйста”, которое, наконец, возымело надо мной действие. Я опускаюсь в кресло, сглатывая, потому что во рту внезапно пересохло.
Кейдж тоже садится. Через мгновение он говорит:
— Это платье.
Я поднимаю на Кейджа взгляд, готовясь к очередному оскорблению по поводу моего вычурного свадебного платья, но он смотрит сквозь полуопущенные ресницы на платье, которое на мне сейчас надето. Он, вероятно, также уверен, что оно отвратительно.
Смущаясь, я тереблю одну из бретелек.
— Оно не новое. Простое.
Взгляд тёмных глаз Кейджа загорается огнём, который он посылает мне, смотря на меня.
— Тебе идёт простой покрой. Совершенство не нуждается ни в каких украшениях, — говорит горячо Кейдж.
Хорошо, что я не держу стакан, потому что я бы его уронила.
Ошеломлённая, я смотрю на него. Кейдж смотрит в ответ так, словно готов ударить себя по лицу.
Очевидно, ему не по душе, когда он делает мне комплименты. Также очевидно, что Кейдж никогда не собирается их делать, они просто льются из него потоком.
Менее очевидно, почему он так злится на себя, когда это происходит.
Мои щёки пылают, я говорю:
— Спасибо. Это… наверное, самый приятный комплимент, который мне когда-либо делали.
Кейдж некоторое время водит языком по коренным зубам, затем делает большой глоток виски. Он ставит стакан обратно на стол с такой силой, что я подпрыгиваю.
Кейдж сожалеет о приглашении. Пора снять его с крючка.
— Было очень мило с вашей стороны пригласить меня к себе, но я вижу, что вы предпочли бы побыть в одиночестве. Так что спасибо вам за…
— Останься.
Прозвучало это как отрывистая команда. Когда я удивлённо моргаю, Кейдж смягчает её, пробормотав:
— Пожалуйста.
— Хорошо, но только если вы обещаете принять свои лекарства.
Он бормочет себе под нос: