Когда я садился за руль, Пенни уже прыгнула на пассажирское сиденье, бросила мне ключи от «Эксплорера», оглянулась и спросила:
– Где Майло?
Собака сидела на заднем сиденье, с ушами торчком, подобравшаяся, но мальчик исчез.
Глава 18
Крича: «Майло! Майло!» – мы выскочили из «Эксплорера, словно выброшенные неким устройством, ранее смонтированным в любимом автомобиле Джеймса Бонда.
Если мальчик находился в гараже, вероятно, его состояние не позволяло ему ответить на наш зов. Пенни принялась обыскивать гараж, заглянула под седан, стоявший рядом с «Эксплорером», а я поспешил обратно в дом.
Подумал о Джоне Клитрау. Он был главной целью Ваксса, но сначала критик уничтожил близких Джона.
Величайшее наказание для человека – не собственная смерть, а утрата тех, кого любишь. Но еще хуже утраты, должно быть, жить, осознавая, что те, кто доверял и полагался на тебя, безвременно ушли, наказанные за твои прегрешения.
Ваксс был не просто маньяком-убийцей, но и террористом. В полном смысле этого слова.
В обреченном доме, проскочив сверкающую прачечную, которой вскорости предстояло превратиться в груду обломков, уже на кухне, которая больше не могла послужить по прямому назначению, в ответ на мои отчаянные крики я услышал: «Бегу, папуля!» – и в следующее мгновение Майло появился из коридора первого этажа.
Он держал в руках любимую игрушку Лесси, которую мы по недосмотру оставили наверху: плюшевого пурпурного кролика с огромными выпученными глазами, висячими ушами и белым шаром-хвостом. Милая игрушка, пищащая при нажатии на живот, собака ее обожала, но не стоящая того, чтобы умирать ради нее.
С необычайной силой и ловкостью я подхватил Майло с пола и помчался назад, через прачечную в гараж.
– Что происходит? – смеясь и нажимая кролику на живот, спросил Майло.
– Дом вот-вот взорвется, – ответил я.
Писк кролика сориентировал Пенни. Когда мы появились в гараже, она уже стояла у распахнутой водительской дверцы «Эксплорера».
Ее глаза раскрылись даже шире, чем у пурпурного кролика.
– Нет времени пристегиваться, Кабби. Держи его на коленях!
Хотя ворота уже поднялись и выезду из гаража ничто не мешало, я порадовался тому, что машину поведет она. Два обстоятельства (у внедорожника была задняя передача, и глухая сторона гаража оставалась целой и невредимой все то время, что мы прожили в этом доме) указывали, что не стоит мне искушать судьбу и садиться за руль.
Майло хотел ехать на переднем сиденье и добился своего, пусть и разделив это место со мной. Он сидел у меня на коленях, и я обнимал его обеими руками.
– Не волнуйся, – успокоил мальчик кролика, которого прижимал к груди. – Папуля не допустит, чтобы с нами случилось что-нибудь плохое.
Гении, даже шестилетние вундеркинды, не верят, что игрушки живые. Майло говорил не с кроликом. Он успокаивал себя.
Я оставил ключ в замке зажигания. Когда Пенни повернула его, двигатель кашлянул, кашлянул, застонал.
Она посмотрела на меня, я – на нее. И без всякой телепатии прочитали мысль друг друга: Ваксс вывел из строя двигатель.
Глава 19
Этот коренастый, с галстуком-бабочкой, с кожаными заплатами на рукавах пиджака, потягивающий белое вино, много о себе возомнивший, с толстой шеей, широкозадый интеллектуальный самозванец находился в нашем доме, должно быть, с полуночи, закладывая взрывчатку и выводя из строя автомобили, прежде чем вошел в нашу спальню в начале пятого и принялся пытать нас «Тазером».
Но в этот раз мы, однако, переоценили злодейство Ваксса. С третьей попытки Пенни двигатель «Эксплорера», взревев, завелся.
Вжимаясь в спинку сиденья, упираясь ногами в пол, я прижал к себе Майло, ожидая, что мы вылетим из гаража, как снаряд – из пушечного ствола, ускоряемые взрывной волной, в окружении обломков.
Но Пенни промчала всю подъездную дорожку, чуть притормозила у выезда на улицу, повернула налево. По случаю раннего часа других машин на улице не было. Пенни проехала полквартала, прежде чем сняла ногу с педали газа и свернула к тротуару.
С того самого момента, как мы покинули гараж, я оглядывался по сторонам, ожидая увидеть Ваксса в припаркованном автомобиле или стоящим где-то на улице, откуда он мог все видеть. Но, похоже, критик отказался от места в первом ряду.
Пенни посмотрела на меня. Я кивнул. Она развернулась, и мы поехали обратно.
Наверное, повели себя, как мазохисты, но не могли поступить иначе.
Через ветровое стекло смотрели на самый первый принадлежащий нам дом. Крыша из шиферной плитки, каменные, оштукатуренные стены. Красивый и уютный.
Этот дом подарил нам много смеха и любви. Здесь мы зачали Майло. В этих стенах из пары превратились в семью, к чему мы с Пенни стремились больше всего, продолжали стремиться, никогда бы не отказались от этой цели.
Первый взрыв потряс улицу, качнул «Эксплорер», разнес один угол нашего дома, в воздух взлетели шиферные плитки, осколки стекол, куски штукатурки.
И не успели они опуститься на землю, как второй взрыв тряхнул весь дом, выбив все стекла в окнах первого этажа. Печная труба завалилась во двор, стены гаража сложились.
Взрывы, казалось, рвались и у меня внутри: рушились мои представления о месте, которое я занимал в этом мире, о социальном порядке и просто о справедливости, не оставалось камня на камне от моего видения будущего.
Третий взрыв последовал, возможно, через три секунды, не такой громкий и резкий, как первые два, но куда более разрушительный. Бухнуло так, будто сатана зажег горелку на самой большой газовой печи ада. Дом словно раздулся, приподнялся, а потом сжался, мгновенно поглощенный языками пламени, скорее синими, чем желтыми, без единого оранжевого мазка, и языки эти, длинные и ненасытные, жадно лизнули широкие кроны сорокафутовых финиковых пальм, которые росли у дома.
Прежде чем соседи высыпали на улицу, Пенни придавила педаль газа, и мы укатили прочь.
Я видел слезы, стоящие у нее в глазах, сам я, возможно, плакал и ругался про себя, но молчал, как молчала и она.
Мы проехали с квартал, прежде чем Майло, прижавшийся к моей груди, спросил дрожащим голосом:
– Мы же не сами взорвали наш дом?
– Нет, мы не взрывали, – ответил я.
– Кто его взорвал?
– Человек, с которым я обязательно об этом поговорю, – ответила Пенни.
– Очень плохой человек, – добавил я.
– Думаю, я его знаю, – сказал Майло.
– Думаю, знаешь.
– Мне, действительно, нравился наш дом, – продолжил он. – А теперь все наши вещи сгорели.
– Не все, – возразил я. – По меньшей мере, три тонны мы загрузили в «Эксплорер».
– Дом – всего лишь дом, – подала голос Пенни. – Вещи – всего лишь вещи. Главное, что мы трое по-прежнему вместе.
На заднем сиденье зарычала Лесси.
– Четверо, – поправилась Пенни. – Вчетвером мы лучше, умнее и круче, чем Ширман Ваксс. Мы это уладим, все снова пойдет, как должно.
Даже сам Ваксс не стал бы отрицать, что мы лучше его. Понятие «хорошо» Ваксс определенно не ценил.
С Майло на нашей стороне мы были и умнее критика, пусть нам недоставало коварства. Как Моцарту, Эйнштейну и другим гениям, Майло хватало ума во всем, за исключением одного, наиболее важного в текущий момент: умения выживать.
Я понятия не имел, с чего Пенни решила, что мы круче Ваксса. Но поскольку слова она на ветер не бросала, я предположил, что, по ее мнению, в нас Ваксс встретил достойных противников, какой бы абсурдной ни казалась эта идея.
Разумеется, в отличие от меня она не владела всей информацией. События развивались так быстро, что я не успел рассказать ей о Джоне Клитрау.
Наблюдая, как Пенни давит слезы и ободряюще улыбается Майло, мне ужасно не хотелось рассказывать ей об убийстве семьи Джона. Но я лишь дважды обманывал ее сокрытием части правды, и второй мой обман (я не сказал, что Ваксс будет в ресторане «Рокси», когда мы с Майло заедем туда на ленч) привел к катастрофическим последствиям.
В 1933 году Г. К. Честертон написал: «Распад благоразумного общества начинается с дрейфа от домашнего очага и семьи. Решение – дрейф в обратном направлении».
Но меня не покидала мысль, что для возвращения в исходную точку потребуется нечто большее, чем дрейф. Я опасался, что плыть нам придется на пределе сил, со всем доступным нам упорством, и, скорее всего, исключительно против течения.
Часть 2Я – потрошитель моих братьев
Глава 20
Многие мили уже отделяли нас от нашего горящего дома, но Пенни, хмурясь, то и дело поглядывала в зеркало заднего обзора.
– Кто-то нас преследует? – спросил я.
– Нет.
Свинцово-серое небо второй половины прошедшего дня, плоское и гладкое, как слой свежей краски, менялось. Облака скручивались, прибавляли в толщине, местами чернели, напитываясь влагой.
Пенни вновь посмотрела в зеркало заднего обзора.
– Кого-то увидела? – спросил я.
– Нет.
– Я нервничаю из-за того, что ты постоянно поглядываешь на зеркало.
– А я нервничаю, потому что ты постоянно спрашиваешь мамика, едет ли кто следом за нами, – тут же вставил Майло, который по-прежнему сидел у меня на коленях.
Тем не менее, когда она вновь посмотрела в зеркало заднего обзора, я не удержался.
– Что-то есть?
– Если я увижу что-нибудь подозрительное, сразу тебе скажу, – пообещала Пенни.
– Даже если ты думаешь, что это ничего, на самом деле это, возможно, что-то, – заявил я. – Поэтому скажи мне в любом случае, будет это что-то или ничего.
– Ну и ну, – прокомментировал Майло.
– Согласен, – кивнул я, – смысла в этом мало.
Успев покинуть наш дом за считаные секунды до взрыва, мы пребывали в состоянии шока. Но, будучи и писателями, и читателями, мы с Пенни не могли обойтись без слов, нуждались в разговоре не в меньшей степени, чем в воздухе и воде. И заставить нас замолчать, наверное, могла только смерть. Даже Майло, если не уходил с головой в тайны электромагнитного поля, любил поболтать. Вот и шок, вызванный потерей дома, не вверг нас в раздумчивое молчание. Наоборот, добавил разговорчивости.