Глядя на собственное отражение в стеклянной поверхности стола, я подумал, что искривившая губы легкая улыбка – весомое доказательство привязанности к моим тестю и теще, которая с годами только возрастала.
– Грим, я не взрывал наш дом. Это сделал кто-то еще, и он знал, что делает, поэтому, подозреваю, огонь был такой силы, что никаких улик не осталось, то есть все будет выглядеть, будто утечка газа.
– Ты знаешь людей, которые хотели взорвать твой дом? – В голосе слышалось изумление.
– Одного знаю.
– Кто он?
– Это долгая история, Грим, и вы даже можете подумать, что я разыгрываю вас, поэтому не хочу вникать в подробности. Времени нет, зато дел полным-полно.
– Ты в опасности, Каб? Пенни, Майло?
– Да, Грим, нам угрожает опасность.
– Тогда вы должны обратиться в полицию.
– Идея не из лучших, – ответил я. – У меня нет никаких доказательств. Копы ничем не помогут. Более того, возможно, они мне не поверят. Даже заподозрят, как и вы, что я сам взорвал собственный дом.
– Я никогда бы не подумал, что ты сделал это сознательно.
– Плюс я в некоторой степени знаменитость. Эта история будет во всех новостных выпусках, моя физиономия замелькает на кабельных каналах. Внезапно меня начнут узнавать, и тогда нам будет сложнее или вовсе невозможно перемещаться незамеченными и прятаться.
– Все так плохо, что вы должны прятаться?
– Да. И я звоню еще по одной причине… не думаю, что этот тип попытается добраться до вас, потому что вы не мои родители, а Пенни, но все-таки примите меры предосторожности.
– О нас не волнуйся, мы готовы ко всему.
– Я знаю, что готовы.
– Мы подготовились к тому, что страна развалится в тысяча девятьсот семидесятых годах, когда обезумевшее правительство допустило годовую инфляцию в семнадцать процентов и рушило экономику. Мы подготовились к тому, что эпидемия СПИДа уничтожит нашу цивилизацию. Потом – к проблеме двухтысячного года, когда компьютеры, свихнувшись, могли запустить ракеты с ядерными боеголовками. А после девять-одиннадцать мы с Милашкой точно подготовились к нашествию безумных исламистов. Слушай… это не исламисты взорвали ваш дом?
– Нет, Грим, не они.
– Ты говоришь о предосторожностях. Мы должны высматривать кого-то конкретного?
– Ему примерно сорок один год, волосы седые, рост пять футов и восемь дюймов, сложен как танк, может носить, а может и не носить галстук-бабочку.
– Если он попытается приехать сюда, с ним будет покончено. А вот вам нужно приехать и спрятаться у нас.
– Я не хочу привлекать к вам его внимание.
– Черт, так будет только лучше, Каб. Давай заманим его сюда и раздавим, как жука.
– Может, мы так и поступим, Грим. После того, как выясним, кто он такой. Когда я буду лучше знать, как к нему подступиться.
– Мне нравится твой голос, Каб. Ты настроен решительно.
– Возможно, вся моя решительность только в голосе.
– Милашка, она всегда волновалась из-за того, что при кризисе толку от тебя никакого.
– Не могу ее винить, Грим. Понимаю, откуда у нее такие мысли.
– Но я, я всегда подозревал, есть еще и другой ты, никому не ведомый, и тот ты – парень, что надо.
– Спасибо, Грим.
– Я не раз и не два говорил Милашке, что ты не такой слюнтяй, каким кажешься, потому что в твоих книгах есть крутизна.
– И вот что еще, Грим. Ты не сможешь дозвониться до меня по телефону. Я пользуюсь одноразовым мобильником, это, наверное, первый из многих, пока все не закончится. Но Пенни и я будем время от времени связываться с вами.
– Мы ваш звонок не пропустим. Постоянно будем здесь. Думаю, на какое-то время изолируемся от всех. Ты знаешь, о чем я?
– Да, знаю.
– Помнишь, что сказал Господь?
– Он много чего говорил.
– Он не хочет, чтобы мы причиняли вред невинным, но он дал нам силу, чтобы мы могли растоптать змея. Этот человек, который взорвал ваш дом, мне он представляется змеем. Как ты думаешь?
– Определенно – змей, – согласился я.
– Тогда растопчи его, не колеблясь, если представится такая возможность.
Стеклянная поверхность стола, от которой отражалось мое лицо, напоминала чуть замутненную воду, вот я и не мог понять, то ли у меня лицо набожного пилигрима, то ли только что появившегося на свет демона, еще не раскрывшего свой потенциал.
Глава 24
Оливия Косима, мой редактор в Нью-Йорке, еще не вернулась с ленча. Я оставил сообщение на автоответчике, подготовив к известию о взрыве нашего дома.
Я также надиктовал Оливии заявление для отдела отношений с общественностью, которому предстояло отвечать на вопросы прессы.
К счастью, редактор Пенни тоже отсутствовала на рабочем месте, поэтому мне не пришлось вдаваться в объяснения: все ограничилось аналогичными сообщением и заявлением, оставленными на автоответчике.
Когда я вернулся в гостиную, примыкающую к кухне, Майло оторвался от загадочного проекта, над которым работал на компьютере, и стоял у стеклянной стены, глядя на бухту.
Лесси покинула шкаф. Стояла рядом с Майло и тоже смотрела на бухту, раскинувшуюся за высоким, от пола до потолка, окном.
Никто не отреагировал, когда я предупредил, что ленч через тридцать минут. Обоих, похоже, заворожила красота бухты и холмов.
На кухне Пенни сидела перед компьютером, стоявшим на секретере.
– Я составила полный список одинаковых фраз, которые Ваксс использовал в рецензиях на ваши с Джоном Клитрау романы.
Список лежал на центральной стойке. Я взял его с черной гранитной поверхности.
– И я нашла другую рецензию, – добавила Пенни, прежде чем я начал читать. – Точно так же он набрасывался еще на одного писателя. Слова чуть другие, но не менее злобные.
– Что за писатель?
– Томас Лэндалф.
– Фамилия вроде бы знакомая. Но его книг я не читал.
– Он опубликовал свой первый роман четырнадцать месяцев тому назад. «Сокольничий и монах», – она сверилась с блокнотом. – Ваксс назвал его «триумфальным примером идиотской логики, ярким факелом младенческой ерунды, призванным служить путеводной звездой вечно юным и неизлечимо сентиментальным».
– С синтаксисом получше, чем всегда, но очень уж заверчено.
– Я задалась вопросом, написал ли Лэндалф что-то ему, и погуглила его.
Пенни повернулась, посмотрела на Майло, стоявшего у окна в гостиной, поднялась со стула, подошла ко мне. Продолжила, понизив голос:
– Одиннадцать месяцев тому назад, через три месяца после публикации книги, Лэндалф пытал и убил свою жену, пытал и убил свою трехлетнюю дочь, после чего покончил с собой.
И хотя никогда взгляд ее синих глаз не был таким пронзительным, я его выдержал.
– Вот почему фамилия показалась знакомой. Наверное, два дня об этом говорили в новостях, вот я что-то и услышал.
Из свойственной мне брезгливости у меня вошло в привычку не смотреть и не читать новости о массовых убийствах. Скорее это даже не привычка, а правило.
– Его жена, Джанетт, любила играть на пианино. Он отрезал ей уши. Потом пальцы, один за другим.
В литературных произведениях хватает колоритных монстров, заявившихся к нам из потусторонних миров, с других планет, из чьих-то лабораторий.
– Фотографии, которые он делал, пока калечил ее, доказывают, что она была жива и в сознании, когда он начал. Потом потеряла сознание и умерла от потери крови.
Вампиры, вервольфы, зомби, злобные инопланетяне, несущие смерть полтергейсты, уроды, чудовища, рожденные в лабораториях, они нереальны, они – проекции, метафоры, экстраполяции заложенного в нас.
– Сказать, что он сделал с трехлетней Мелани, язык не поворачивается. Никогда тебе об этом не скажу. Никогда. Если захочешь узнать, придется прочитать самому. Она тоже была жива, пока он это проделывал, большую часть времени.
Единственные монстры в этом мире выглядят совсем как люди, отбрасывают тени и отражаются в зеркалах, улыбаются, говорят о сострадании, убедительно льют слезы.
– Когда дочь и жена умерли, – продолжила Пенни, – он облил себя бензином и чиркнул зажигалкой.
Глядя ей в глаза, я не слышал ни ее дыхания, ни гудения включенного холодильника, ни шепота ветра за окном, словно мы ушли из реального мира, существовали только на плазменном экране, как персонажи фильма, и тот, кто смотрел этот фильм, нажал на пульте дистанционного управления кнопку «БЕЗ ЗВУКА».
– Официальное заключение полиции – два убийства и самоубийство, – подвела черту Пенни. – И что ты думаешь?
Из-за запредельного садизма этих преступлений мне хотелось верить, что власти пришли к правильному выводу, что Томас Лэндалф убил своих жену и ребенка, что монстр, который все это совершил, больше не ходит по этой земле.
Но взгляд Пенни не позволял мне уйти от правды.
– Скорее всего… это не было самоубийством, – ответил я. – И убийств было не два, а три.
– Скорее всего, – согласилась она. – И знаешь, что я думаю? Я думаю, что до этих убийств Ваксс наверняка запугивал Лэндалфа, точно так же, как нас.
– Полагаю, мысль правильная.
– Но почему после гибели его семьи копы не посмотрели в сторону Ваксса?
– По словам Клитрау, происходит что-то странное, если жалуешься копам на Ваксса, – напомнил я.
– Прочитав о случившемся с Лэндалфами, я подумала, что именно с этим нам и нужно идти к копам. Но потом осознала…
Я кивнул.
– Продолжай.
– …что мы с ним один на один. Почему он неприкасаемый? Кто он такой?
– С учетом такого садизма… действительно, задумаешься, кто он такой?
Жестокое убийство Лэндалфов требовало переосмысления восприятия и самого Ваксса, и угрозы, которую он для нас представлял. Он все более превращался в хищника, маска критика всего лишь скрывала звериную сущность.
Глава 25
За ленчем я поел, пусть и без аппетита. С историей убийства Лэндалфов, не выходившей из головы, еде вроде бы следовало казаться пресной, ан нет, я понимал, что она вкусная.