Кто первый?» – я не сомневался, что услышу в ответ, когда спросил: «Ты посадил собаку под стул?»
– Нет. Она залезла туда сама.
– Там же ей неудобно.
Я поднял стул, переставил на другое место.
Лесси поднялась на четыре лапы, отряхнулась, склонив голову, посмотрела на меня, словно говоря, что я, по ее мнению, остаюсь самым забавным членом семьи.
Вглянув на экран ноутбука, я спросил: «Что это?»
– Структура, – ответил Майло.
– Есть смысл спрашивать, что это за структура?
– Нет.
Образ увеличился, словно камера наплыла на него. Так в микроскопе увеличивается исследуемый образец ткани, а потом прежний рисунок сменился новым.
– Это что?
– Более глубокая структура.
– Именно так я и подумал. Побыстрее приходи спать.
– Хорошо.
– Это искреннее хорошо?
– Хорошо.
В арке между гостиной и спальней я обернулся. Майло протянул руку к экрану, словно хотел добраться до образа более глубокой структуры и пощупать ее. Собака снова сидела под стулом и улыбалась.
Когда я проснулся в 1:22, Пенни спала рядом, а кровать Майло все так же пустовала. Я сразу увидел красные и синие всполохи и пульсации, подсвечивающие спальню, словно кто-то припарковал в гостиной патрульную машину со включенной мигалкой.
Когда прошел в гостиную, обнаружил, что потолок превращен в проекционный экран, на котором высвечиваются более сложные образы в сравнении с теми, что в прошлый раз я видел на экране ноутбука, и уже трехмерные.
Двухмерные версии тех же образов по-прежнему появлялись на экране. От компьютера провод тянулся к наспех собранному устройству, которое и проецировало на потолок трехмерное изображение.
Майло лежал на полу, среди всяких и разных электронных штучек, глядя на зрелище над головой.
Какое-то движение привлекло мое внимание к дивану. Там лежала Лесси, на спине, тоже смотрела на потолок, все четыре лапы дергались, словно она бежала по лугу. Никаких неудобств она определенно не испытывала, наоборот, восторгалась.
Я сел на пол рядом с Майло.
– Структура?
– Да. Более глубокая, чем прежде.
– Структура чего?
– Всего.
– Ты понимаешь, на что смотришь?
– Да.
Я попытался зайти с другой стороны.
– Откуда это приходит, Спуки?
– Откуда-то.
– С какого-то интернетовского сайта?
– Нет.
– С государственного компьютера, который ты взломал?
– Нет.
Я отодвинул в сторону с десяток электронных штуковин и улегся на спину рядом с сыном. С такого ракурса трехмерные образы на потолке завораживали.
– Все-таки у тебя получилось устройство для межзвездной связи? – спросил я.
– Нет.
– Да перестань, разве это не картинки с другой планеты?
– Нет.
– Тогда они из далекого будущего? Временна́я трансмиссия или что-то похожее?
– Нет.
– Ты можешь сказать что-нибудь, кроме «нет»?
– Да.
– Я просто делаю то, что написано на твоей футболке. Упорствую.
– Тебе лучше пойти спать, папа. Для тебя это может оказаться непосильным.
– Ты шутишь? Для меня это плевое дело. А потому… так чем мы тут занимаемся?
– Я учусь, – ответил Майло.
– Я тоже учусь, да?
– Я так не думаю. Тебе, действительно, лучше вернуться в постель, папа. Если и дальше будешь на это смотреть, сильно напугаешься.
– Нет, нет. Я наслаждаюсь. Ты наслаждаешься, Майло?
– Это потрясающе.
– Совсем как фейерверк, только без риска обжечь брови.
На диване лежащая на спине собака, похоже, взвизгнула от восхищения.
– Это прекрасно, – согласился с ней я. – Разве это не прекрасно?
– Это элегантно, – ответил Майло. – С двадцати семи сторон.
– Ничего более прекрасного я не видел. Ты видел что-нибудь более прекрасное, Майло?
– Это прекрасно, папуля.
– Правда? Правда, прекрасно, Майло?
– Да.
– Это так прекрасно, что становится немного зловещим.
– Закрой глаза, папа. Это добрая зловещесть, но ты к ней не готов.
– Всего лишь немного зловещее, Майло. А теперь… чуть более зловещее.
– Я предупреждал, что для тебя это станет слишком пугающим.
– Меня не так-то легко испугать, сынок. Однажды я провел три часа в кабине лифта с Хадом Джеклайтом.
– Это пугает.
– Я так боялся, что твоя мать вцепится ему в горло. Мне не хотелось, чтобы твоя мать отправилась в тюрьму. Я люблю твою мать.
– Я знаю, папуля.
– С каждой секундой это становится все более прекрасным, но и более зловещим. Я чувствую… когда всматриваюсь в это, уж не знаю, что именно, одновременно оно всматривается в меня.
– Закрой глаза, папа, а не то у тебя сильно закружится голова.
– Нет, нет, голова у меня не кружится. Это все такое странное, сложное и зловеще прекрасное. Майло, ты чувствуешь, что череп у тебя сейчас сплющится?
– Нет. Не чувствую.
– Я чувствую это давление, все равно что на корпус субмарины на глубине в сорок тысяч футов. Мой череп сейчас сплющится, и мозги полезут из ушей.
Майло ничего не сказал. На диване собака опять восхищенно взвизгнула и пукнула.
– Это что-то на потолке… оно становится пугающе, жутко прекрасным. Ужасающе прекрасным, и комната кружится перед глазами.
– Я предупреждал тебя о головокружении, папа. Если ты не закроешь глаза, тебя начнет тошнить.
– Нет, нет. Я не чувствую себя больным. Только озабоченность, знаешь ли, и тревога, может, даже чуточка ужаса. И смирение. Это так смиряет, Майло. Для меня это слишком прекрасно.
– Закрой глаза, папа.
– Эта структура, чем бы она ни была, слишком глубока для меня, Майло. В тысячу раз слишком глубока. А вот и тошнота.
Я отключился до того, как меня вырвало.
В сравнении со мной отцу Моцарта было гораздо проще.
Я проснулся в гостиной в начале пятого, и мой череп не сплющился. Более того, я чувствовал себя отдохнувшим, выспавшимся, меня не покидало ощущение, что я соприкоснулся с чем-то необыкновенным, что не опишешь словами.
В свете единственной лампы потолок вновь стал плоским и одноцветным.
Сев, я увидел, что Майло собрал всю электронику. Ни единого приборчика или устройства на полу не осталось.
В спальне Пенни спала на одной кровати, Майло и Лесси – на другой.
Я постоял, наблюдая, как все они спят.
И несмотря на то, как и почему мы попали сюда, я чувствовал, что в этот момент это то самое место, неотъемлемой частью которого мы и являлись. Мы не дрейфовали, а поднимались, поднимались к чему-то правильному и важному.
Все, что поднимается, должно сходиться в одной точке. Абсолютное слияние человека и Создателя требует наведения мостов на самом последнем этапе, в смерти. В тот момент, наблюдая, как спит моя семья, я испытывал тихую радость и совсем не думал о смерти, хотя, как вскоре выяснилось, Смерть думала обо мне.
Глава 50
В утреннем свете и безветрии туман более не имитировал дым. Влажный и холодный, он едва шевелился, лишь когда его раздвигал передний бампер «Меркьюри Маунтинера».
В багажное отделение мы загрузили все наши вещи. Хотя и заплатили за двое суток проживания в кемпинге, в коттедже ничего не оставили. Я хотел, чтобы в случае чрезвычайных обстоятельств мы могли без задержки покинуть Смоуквилл и его окрестности.
Том Лэндалф, чья первая книга появилась на прилавках четырнадцатью месяцами ранее и который умер три месяца спустя, жил вне Смоуквилла, рядом с извилистым двухполосным шоссе, находящимся в ведении штата. Дома здесь стояли далеко друг от друга, море не просматривалось даже с крыши, вокруг рос густой лес.
В Сети Пенни нашла недавнюю журнальную статью о тех событиях и их последствиях. Женщина-риелтор, с которой беседовал корреспондент, предполагала, что этот дом не будет продан еще долгие годы. Потенциальные покупатели не жаждали жить там, где жестоко убивали людей.
Дом стоял на некотором удалении от дороги. В тумане мы едва не проскочили мимо. Наше внимание привлекла только табличка «ПРОДАЕТСЯ», установленная у почтового ящика.
Я не хотел парковаться на подъездной дорожке. Если бы какой-то другой автомобиль остановился позади нас, мы бы не смогли выехать на шоссе, даже с нашим приводом на все четыре колеса.
Перед домом ни одна из узких обочин не позволяла оставить наш «Маунтинер» вне асфальтового покрытия.
Проехав на север, вниз по склону, еще около трехсот ярдов, мимо луга, укрытого одеялом тумана, и леса, справа мы увидели широкую придорожную площадку. Я смог отъехать на сорок ярдов от шоссе. С такого расстояния ни из одного проезжающего автомобиля, пусть и проезжали они нечасто, «Маунтинер» бы не заметили.
Я намеревался пойти один, но Пенни отреагировала так, будто я решил раздеться догола и войти в клетку со львами, оставив ее и Майло ягнятами на закланье.
– Я хочу только все там осмотреть, – оправдывался я. – И будет лучше, если сделаю это в одиночку. Я даже не знаю, что искать.
– И мы не знаем, что искать, – возразила она. – Но если мы втроем не знаем, что ищем, и будем искать вместе, то найдем или не найдем искомое быстрее, чем его нашел бы или не нашел бы ты один.
– Звучит так, будто сказать такое мог и я.
– Естественно. Мы слишком давно женаты.
– Послушай, Пенни, полиция там уже побывала. Если бы было что найти, они бы нашли.
– Тогда чего мы вообще приехали в Смоуквилл?
– Чтобы встретиться с местными жителями, которые знали Лэндолфа. Дом – это вторичное.
– Тогда не ходи, и мы все туда не пойдем.
Открылась задняя дверца, и мы повернулись, чтобы посмотреть на Майло.
– Я туда иду, и я собираюсь притвориться, что вы идете со мной, тогда как вы можете сидеть здесь и притворяться, что я остался с вами. В этом случае мы сможем и пойти туда вместе, и не ходить.
Велев Лесси оставаться на заднем сиденье, он вышел и захлопнул дверцу.
– Он, конечно же, унаследовал семейное упрямство Бумов.