Я вижу отчаяние, смешанное с надеждой, и его силу, борющуюся с безрадостностью его ситуации.
—У тебя есть два варианта, мистер Рид. Ты можешь сдаться и умереть в этой постели или попросить, чтобы тебя перевели под мое наблюдение.
В его глазах загорается огонь, когда он спрашивает, — Что будет, если ты возьмёшь меня в пациенты, доктор Бакстер?
— Ты будешь жить.
В этой жизни нет ничего определенного. Отец неоднократно пытался заставить меня поверить в это. Нас учат не давать обещаний пациентам. Нас учат не использовать определенность там, где есть риск.
— Я верю в факты. Я удалю осколки, и ты не умрешь на моем столе. Твоё психологическое состояние играет большую роль в выздоровлении. Хочешь ли ты жить, мистер Рид, или ты уже сдался?
— Конечно, я хочу жить, — прорычал он.
— Хорошо. Я рискну с тобой, если ты готов рискнуть со мной.
— Ли, — шепчет он, явно обессиленный, — Я сделаю все, что ты хочешь.
— Тебя должны выписать через три дня. Они стабилизировали твое состояние. Тебе нужно отдохнуть, Маркус. Я возвращаюсь в Калифорнию. Я договорюсь с Картером, чтобы он доставил тебя в Калифорнию двадцать шестого числа.
Я забираю сумку, и, когда я готовлюсь уходить, Маркус говорит, — Он любит тебя.
Я делаю глубокий вдох и улыбаюсь Маркусу.
— Твое сердце - единственное, что меня интересует, мистер Рид. Желаю тебе хорошо отдохнуть.
Выходя из лифта и направляясь к выходу, я накидываю куртку. Я решаю вернуться в отель, где остановилась, и позвонить папе. На улице холодно, но в то же время освежающе.
— Привет, папочка. Я тебя разбудила?
— Нет, я просто думал о тебе. Как твоя поездка?
— Хорошо. Я поговорю с тобой о пациенте, когда вернусь домой. — Я улыбаюсь, продолжая, — Сегодня у меня было первое соло.
— Правда? Дорогая, это замечательно. Как все прошло?
— Без осложнений.
— Я горжусь тобой. Хотелось бы, чтобы твоя мама была здесь и увидела, как хорошо ты справилась. Она бы гордилась тобой.
— Я тоже, папа. — Я прочищаю горло и заставляю себя улыбнуться. — Я вернусь завтра. Не хочешь ли ты прийти ко мне на ужин в пятницу вечером, чтобы мы могли отпраздновать это событие?
— Конечно. Я принесу вино.
— Постарайся отдохнуть. Пока, папочка.
Я бросаю телефон обратно в сумку и обхватываю себя руками, чтобы защититься от холода. Войдя в холл отеля, я вижу Джексона, сидящего в приемной. Пока он смотрит на свой телефон, я быстро иду к лифту. Я нажимаю на кнопку и смотрю, как меняются цифры.
Давай.
Я подавляю желание оглянуться через плечо.
Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.
Лифт дзинькает, и я нетерпеливо жду, пока пара выйдет. Когда я делаю шаг вперед, я чувствую руку на своей пояснице.
Черт.
Быстрый взгляд через плечо подтверждает, что рука принадлежит Джексону. Он заходит за мной в лифт, и я нажимаю на номер своего этажа.
Я сканирую глазами приемную, надеясь, что кто-нибудь подбежит к лифту, и нам не придется ехать одним.
К нам никто не присоединился, и двери захлопнулись.
Его рука переходит на мое бедро, а затем его грудь прижимается к моей спине.
Прошло почти шесть лет. Джексон принадлежит к периоду смятения и душевной боли. Я не понимала, почему мама должна была умереть. Я не понимала, что произошло между мной и Джексоном. И до сих пор не понимаю.
Но что я понимаю сейчас, так это то, что я винила Джексона в той боли, которую я испытала в тот день. Я винила его, потому что это было проще, чем признать, что я чувствую к нему что-то большее, чем ненависть.
Я не верю в романтическую любовь, о которой нам рассказывают сказки. Люди считают, что влюбляются, а на самом деле это всего лишь повышенный уровень гормонов, потому что им нравится то, что они видят.
Ненависть - это сильное слово, и я действительно думала о нем, когда речь шла о Джексоне Уэсте. Однако я остановилась на том, что он мне очень не нравится. Просить меня простить Джексона - все равно что просить меня добровольно пройти по колючим шипам.
Я не люблю его за то, что он без проблем лишил меня девственности, а потом бросил. Он ушел от меня, когда я больше всего нуждалась в ком-то.
На какое-то ослепительное мгновение он заставил меня поверить в то, что любовь может существовать.
Он наклоняется ко мне и прижимается щекой к моим волосам. Я слышу его глубокий вздох и закрываю глаза.
У меня не было возможности как следует рассмотреть его, но он все еще ощущается прежним.
— Привет, док, — шепчет он. Его голос глубже и грубее, чем я помню. Но он все равно способен вызвать мурашки по моему телу.
— Джексон, — говорю я, радуясь, что мой голос звучит нормально.
Лифт останавливается на моем этаже, и как только двери открываются, я бросаюсь вперед. Я чувствую его прямо за спиной, пока иду к своей комнате. Я провожу карточкой-ключом и открываю дверь, проходя к бару, чтобы взять воды.
— Я бы предложила тебе что-нибудь выпить, но ты не задержишься здесь надолго, — говорю я, беря бутылку воды из холодильника.
— Как поживаешь, док?
Я злюсь, что эта встреча затронула только меня. За последние годы я много думала о Джексоне. Говорят, когда теряешь человека, его голос - это первое, что ты забываешь.
Я не могу вспомнить, как звучала мама. Я не могу вспомнить ее улыбку. В последнее время я с трудом представляю себе ее лицо.
С Джексоном такого не было.
Я поворачиваюсь к нему лицом. Он стоит посреди гостиной, и я отчетливо вижу каждый его сантиметр под флуоресцентным светом.
Его волосы все еще в таком же беспорядке, и это выглядит сексуально. Он выше, чем я помню. Костюм отлично сидит на его мускулистом теле. Мой взгляд останавливается на его груди, где расстегнуты две верхние пуговицы рубашки. Галстук свободно болтается на шее.
Когда я поднимаю глаза, на его губах нет ухмылки.
Этот же рот целовал меня.
Наши глаза встречаются, и меня словно пронзает электрический разряд.
Эти глаза заставили меня дать обещание, которое он не собирался выполнять.
— Давай обойдемся без любезностей и перейдем к тому, зачем ты здесь.
Он засовывает одну руку в карман, а другую подносит к подбородку. Я слышу характерный звук щетины, когда он проводит ладонью по челюсти.
Я не помню, чтобы он был таким серьезным. Внезапно мне захотелось проверить, осталась ли его улыбка прежней.
— Я только что от Маркуса. — Его рука опускается на бок, и беспокойство мгновенно омрачает его лицо.
Я помню этот взгляд.
Мое дыхание учащается, когда воспоминания проносятся мимо меня. У него было такое же выражение лица, когда он увидел меня, стоящую перед его дверью.
— Ты можешь ему помочь? — шепчет он, словно боится даже спросить, не говоря уже о том, чтобы услышать ответ.
— Да.
Он дергается, как будто я дала ему пощечину, а не сообщила хорошие новости.
Его дыхание учащается, и когда его глаза начинают блестеть от непролитых слез, я понимаю, что он потрясен. Он бросается ко мне, и прежде чем я успеваю его остановить, он прижимает меня к своей груди. Его руки обхватывают мое тело, и он поднимает меня на ноги. Я хватаюсь за его плечи, намереваясь оттолкнуть его, когда он прижимается лицом к моей шее и плачет.
Его тело содрогается от прикосновения к моему. У меня не хватает сил оттолкнуть его. Вместо этого я обхватываю его за шею и прижимаюсь к его голове. Я даю ему тот комфорт, который он когда-то давал мне.
Когда он овладевает своими эмоциями, он шепчет, — Мне очень жаль, док.
— Это нормальная эмоциональная реакция на хорошие новости, касающиеся близкого человека.
Он отстраняется, но не отпускает меня. Его глаза находят мои, и я стараюсь не обращать внимания на тоску, которую вижу в них.
— Мне жаль, док, — повторяет он. — Мне жаль, что я ушел.
Я высвобождаюсь из его объятий и делаю шаг от него.
— Я договорюсь с Картером, чтобы Маркуса привезли в Калифорнию. Мне нужно будет провести дополнительные тесты, но операция должна быть назначена на тридцатое число.
Его губы изгибаются в улыбке, и наступает моя очередь выглядеть так, словно мне дали пощечину.
Нет ничего прекраснее в этом мире, чем улыбающийся Джексон Уэст.
Я отмахнулась от этой мысли и поправила блузку, чтобы не смотреть на него.
— Ты не изменилась, — говорит он. — За исключением прически. Она тебе идет. Ты прекрасно выглядишь, док.
Прямота еще никогда меня не подводила.
— У нас был секс, Джексон. Это все, что было. Только секс. Мы никогда не были влюблены. — Я делаю воздушные кавычки, когда говорю "влюблены". "Мы даже не были друзьями. Ты мне не нравился, а я не нравилась тебе. Я оперирую Маркуса, потому что знаю, что могу исправить повреждения его сердца. Я делаю это не ради тебя.
Его улыбка становится шире, что заставляет меня нахмуриться.
— Почему ты улыбаешься?
— Ты действительно совсем не изменилась. — Он сокращает расстояние между нами и прижимается поцелуем к моему лбу. Прижимаясь губами к моей коже, он шепчет: "То, что ты заговорила о нашей истории, говорит о том, что она значила для тебя так же много, как и для меня. Я буду с тобой на связи".
Я стою, как рыба, и смотрю, как он уходит.
Высокомерный ба...
Мои мысли обрываются.
Он прав.
"Он не может быть прав!" огрызаюсь я про себя.
Тызнаешь, что он прав.
Он спросил, как я себя чувствую, и сделал мне комплимент. Он даже извинился! Он хорошо воспитан.
Я закрываю лицо руками, чувствуя, как меня охватывает смущение.
Та ночь, которую мы провели вместе, может быть, что-то и значит для меня, но я, конечно, не готова к ее изучению.
Глава 8
Джексон
Когда они ставят поднос с едой на подставку, я протягиваю руку и снимаю крышку. Я беру десерт и откидываюсь на спинку стула.
— Как ты можешь есть это дерьмо? — спрашивает Маркус с выражением отвращения на лице.