Лебедев изобразил страшную гримасу, предоставив юному коллеге разбираться самому. Одного допроса в день вполне достаточно. И так пришлось сдавать размякшее тело на поруки дежурному чиновнику.
— Позвольте, госпожа Мамрина… — начал Коля, но что-то сдавило горло.
Татьяна равнодушно ждала, пока юноша откашляется и прохрипит.
— Когда вы познакомились с барышней Лукиной? — наконец выдавил он.
— Мы не знакомились. Мы приехали вместе на заработки, — последовал точный и бесполезный ответ. Как и вся математика.
— Жили с Лукиной вместе?
— Снимали комнату.
— Когда Зинаида от вас съехала?
— Сто двадцать шесть дней назад.
Аполлон Григорьевич невольно свистнул от восхищения. Его удостоили таким пронизывающим взглядом, что он пробурчал извинения. И не рискнул вынуть леденцы.
— Почему вы разъехались? — спросил Коля, словно бросаясь в атаку.
— У Зинаиды началась другая жизнь, — бесстрастно ответила Татьяна, но все-таки добавила: — Ваши вопросы, господа, очень интересны. Но уже прошло десять с половиной минут, а вы так и не объяснили цель вашего визита.
Коля обратился за помощью к старшему. Великий криминалист сделал вид, что внимательно изучает небо в окошке. Дескать, сам нашел, сам привел, вот и выкручивайся как хочешь. И Коля выкрутился:
— Госпожа Лукина найдена сегодня мертвой в номере гостиницы.
Ничто не дрогнуло в сером лице. Татьяна заложила учебник бумажкой, поместила в стопку и лишь тогда спросила:
— Что с ней случилось?
— А вы как полагаете?
— Я полагаю, господин полицейский, что ее убили.
— Очень интересно, — вставил Лебедев. — Откуда такая уверенность?
— Жизнь, которую Зинаида себе выбрала, должна была кончиться такой смертью, — сказала Татьяна.
— Нам очень важны любые ваши наблюдения, — поспешил Николя.
— Это не наблюдения, это факты, — осадили мальчишку. — Мы приехали в столицу, чтобы учить детей, зарабатывая на хлеб. Хлеб учителя черствый и тяжкий, но это честный хлеб. Зинаида всегда им брезговала. У нее только и было разговоров, что в столице можно хорошо выйти замуж и без приданого. Для меня такие мысли неприемлемы. Мы часто спорили. Я всегда отстаивала свою точку зрения. Но Зинаиду было не остановить. Однажды она заявила, что сделала великое открытие. Я спросила, что же это за открытие. Она сказала, что только теперь узнала: назначение женщины — любовь и удовольствия любви. Важнее этого для женщины не может быть ничего. И эта любовь может приносить много денег. Я сказала, что это психология проститутки. На что Зинаида засмеялась и ответила: лучше быть сытой проституткой, чем голодным учителем. На этом наше общение прекратилось. А через неделю Зинаида съехала.
— Что же тут указывает на убийство? — спросил Коля.
— Погоня за большими деньгами заканчивается плохо. Она хотела получить все, а получила гибель. Именно так Зинаида должна была закончить. Это расплата за беспринципность. Иного окончания этой формулы быть не могло.
— А вы знаете, кого именно нашла ваша подруга?
— Она мне не подруга, — сказала Татьяна так, словно ставила двойку. — Не знаю и не желаю знать, кому она продалась. Какой-то столичный негодяй, расфуфыренный и самодовольный.
Аполлон Григорьевич невольно оправил пиджак, чтобы не быть расфуфыренным, и принял самое строгое выражение лица. Целиком пристойного человека.
— Ни разу его не видели? — из последней надежды спросил Гривцов. — Хоть издали?
— Мне некогда шпионить, мне надо давать уроки. Каждый день. Очередной урок у меня должен начаться через тридцать семь минут. На дорогу следует отложить двадцать девять минут. Делайте вывод, господа.
И полиция сделала. Лебедев заторопился к выходу, а Коля все еще надеялся, что с таким трудом добытая улика не пропадет окончательно. Он медлил, лихорадочно подыскивая вопрос, который поможет делу.
— Кроме вас, у Лукиной были подруги, которые вам известны?
— Меня это не интересовало. Я могу опоздать…
— Зинаида когда-нибудь говорила про некую Марию Саблину?
— Первый раз слышу.
— Зинаиду отравили сильным ядом, а потом повесили, как куклу, на стену, — вдруг сказал Коля. — И бросили в пустом номере. Ее нашли только через три часа, да и то случайно. Так бы висела, медленно сгнивая. Вам ее не жаль?
Мамрина сложила стопку тетрадей в потертую сумочку:
— Мне очень жаль.
— Неужели вам нечего вспомнить, чтобы помочь найти убийцу вашей подруги?
— Все, что я знала, уже сказано… Хотя… — Татьяна остановилась. — В какой гостинице она проживала?
— В «Центральной»…
— Вещи ее находятся в номере?
У Коли вспыхнула искра надежды:
— Все на месте. Что вас интересует?
— Ее учебники. Я бы забрала. Зинаиде они теперь без надобности, а мне пригодятся. Кто-то же должен читать детям словесность.
* * *
Над тарелкой возвышалась горка шоколадных эклеров. Коля, сложив руки наподобие Наполеона Бонапарта перед Ватерлоо, смотрел на них с выражением мрачной издевки, словно испытывая, сколько у него хватит сил.
Аполлон Григорьевич не мешал трагедии сладкоежки и вызывающе хрустел леденцами. Он понимал, что в душе мальчишки творится полный раздрай и она полна сомнений. В этот раз старший товарищ не мог шутить или подтрунивать. В своей душе он наблюдал не меньше миллиона терзаний.
Если оценить хладнокровным разумом, что более всего и требовалось сейчас, ничего ужасного или непоправимого не произошло. Ничем его научная честь не задета, никакого отношения к раскрытию двух мнимых самоубийств он не имеет. И все, начиная от полицеймейстера до приставов, будут только рады, если он забудет и отстанет от них со своими выводами. Дела тихонько полежат в ящиках и будут благополучно забыты. Так что самое разумное, с точки зрения чиновника, а ведь он, как ни крути, коллежский советник, превратить две мелкие неудачи в одну большую удачу для своей карьеры. Вендорф не забудет служебного послушания. А новые жертвы… Ну что жертвы. Не эти, так другие. Какая, в сущности, разница?
Но так уж странно устроен характер Аполлона Григорьевича, что не мог он на брошенный вызов отвернуться, сделав вид, что ничего и не было. Это было бы предательством… Чего? Он и сам не знал. Только чувствовал это так же верно, как знал действие всех ядов. Человек рационального склада ума, он не был подвержен случайным эмоциям. И если что-то его цепляло, он не сдавался до тех пор, пока Лебедев не брал верх.
Эти случаи зацепили дальше некуда. Умный и находчивый преступник гуляет безнаказанным, а у него нет сил… Да что там: нет у него Ванзарова, который бы нашел способ, как остановить убийства. А есть только вот этот… Коля, мальчик хороший и в чем-то сообразительный, но в лидеры не годится. Достиг своего потолка. Помощник из него бесценный. Только рулить некому. Пора игру в «юные сыщики» потихоньку сворачивать. Иногда надо и проигрывать. Тысячи полицейских и не с таким камнем на сердце живут, и ничего, в ус не дуют. Подумаешь, сдался на милость убийцы. Этому просто повезло. Пока еще. Все равно попадется, не в этот раз, так в другой. Никуда не денется. Девочек, конечно, жалко… Но сыска, как и науки, без жертв не бывает.
Уговаривая себя подобным образом, Лебедев совсем успокоился, во всяком случае, он так решил. Теперь осталось кончить дело так, чтобы у мальчишки не осталось незаживающей раны. Ну или почти не осталось. Про свои раны Лебедев предпочитал не думать.
— Не переживайте, Николя, — сказал он непривычно мягко. — Сделали все, что могли. Настоящий молодец. Очевидно, в этот раз нам придется отступить. Впереди еще много всего будет. Отыграемся.
Не меняя позы полководца, Коля тихо сказал:
— Как бы сейчас поступил Родион Георгиевич?
Этот вопрос не давал покоя. Аполлон Григорьевич раздавил невинную конфетку, отчего вздрогнул нежный официант, и сказал:
— Ванзаров стал бы думать. И задавать простые вопросы.
— Что нам мешает это повторить?
Детский вопрос застал врасплох. Хоть Лебедев четко распределил роли: кто ищет, а кто думает, но какое разделение, когда оба на волоске висят. И он сделал то, чего никогда бы не сделал еще вчера: позволил Коле развить свое мнение.
— Постараюсь скопировать его манеру… — сказал Гривцов, смутившись. — Извините, я не то…
— Ладно вам, не тяните.
— Спасибо… Итак, имеем двух мертвых барышень. Что между ними общего?
— Одна брюнетка, другая блондинка.
— Аполлон Григорьевич!
— Возраст примерно до двадцати пяти лет, хорошенькие, я бы сказал — симпатичные. Приехали из провинциальных городов. Учительницы… Намекаете, что кто-то так ненавидел гимназию, что теперь расправляется с учительницами? Не все были двоечниками, как вы, Николя.
— Мы сбились с простых вопросов, — одернули великого криминалиста, и он не нашелся чем огрызнуться. Действительно сбились. Лебедеву стало интересно, чем это кончится. Уж больно сосредоточенное лицо стало у Коли. Как будто собрал в кулак все извилины. Даже покраснел маленько.
— Извините, коллега, — сказал Аполлон Григорьевич. — Продолжайте…
— Что еще общего в барышнях?
— Содержанки недешевые…
— А в телесном, так сказать, плане?
— Не девственницы.
— Ну, Аполлон Григорьевич!
— Строгости у вас, коллега, и пошутить не даете… Правильно, так и надо. Я бы сказал, что комплекцией довольно схожи. Пухленькие, среднего роста.
— Сколько примерно весят?
— Не взвешивал. Не меньше пяти пудов[3] живого веса. Точнее, уже мертвого.
— Их взвешивали… То есть вешали уже мертвыми?
— Можете не сомневаться.
— Слышал, что мертвое тело еще тяжелее поднять, чем такое же живое…
Лебедев не ответил, но жевать перестал.
— Хотите сказать, что…. — начал он.
— Именно: нужна сила, чтобы их поднять и подвесить!
— Это еще ни о чем не говорит, любой мужчина средней комплекции, ну чуть крупнее вас, с этим справится. Да и вы бы справились. Хотя веревку еще закрепить надо. Может быть…