Ванзаров отвернулся. Смотреть на это зрелище было мучительно. Такого зверства еще не попадалось.
— Ну, прозорливый Орфей наш, как подарочек? — Лебедев был в приподнятом настроении. — Сможете раскусить, что здесь произошло?
— Шнур нашли? — спросил Родион, повернувшись спиной к телу. Так было легче и запах крови казался слабее.
— Лежит, в двух шагах. — Палец криминалиста нацелился на картину. — Отрезан, как положено. Нож, бритва или ножницы.
— Кто она такая?
— Вы не увиливайте от вопроса… По домовой книге, некая Юлия Прокофьева. Въехала сюда полгода назад.
— Чья любовница?
— Понятия не имею. Никогда не видел. А теперь и узнать невозможно… Так что тут стряслось, как думаете?
— Известно, чем зарабатывала на жизнь? — вместо ответа спросил Родион.
— Об этом сведений нет. Какая-нибудь учительница. Хоть рисования.
— Она была сестрой милосердия.
Аполлон Григорьевич всем видом выразил недоверие:
— С чего вдруг решили? Загрубелые подушечки пальцев еще ни о чем не говорят.
— Она узнала запах эфира. Испугалась. Попыталась спастись. Может быть, оказала сопротивление. Убийца растерялся и… Чем это ее?
— Чтобы устроить из лица подобную кровавую кашу, нужно что-то вроде тупого ножа, отвертки, топорика для колки льда или подобного… — Лебедев нарисовал в воздухе острый конус и полез в карман. — Вот вам приз за сообразительность.
Родион взял бутылочку темного стекла. От нее шел неприятный, давящий запах.
— Где лежала?
— Закатилась под диван. Осталось понять, как ее заставили нюхать хлороформ.
— Это не так важно, — сказал Родион, возвращая улику. — Сейчас важнее другое…
— Чья любовница?
— Убийце сорвали его план. И при этом… Могли остаться следы.
— Очень вероятно, — согласился Лебедев. — Свежие царапины на лице или руках. Как любая женщина, она защищалась ногтями.
Ванзаров заставил себя обернуться.
— Аполлон Григорьевич, может, ошибаюсь, но почему так мало брызг на полу? Если били острым предметом по лицу, кругом должны остаться брызги. Но лужа только под головой, как она упала.
— Расчетливый, подстелил что-то заранее, — неуверенно ответил криминалист. Этот факт его тоже смущал. Но объяснения не находилось.
Родион вернулся к диванчику и провел по обивке. Ладонь была чиста.
— Что ищете? — встревожился Лебедев, беспокоясь о репутации, и так подмоченной.
— Нет, ничего. Я осмотрюсь.
Он подошел к дамской конторке. Альбом в сафьяновом переплете занимал почти всю столешницу.
— Госпожа Прокофьева находилась на содержании вашего знакомого, господина Дудникова.
Лебедев сразу же подошел:
— Это как же узнали?
— Трудно предположить, что барышня по доброй воле будет зачитываться такой занимательной книгой.
Буквы гордо топорщились золотом: «10 лет кредитного общества Дудников, Каравайкин и партнеры». Юбилейный альбом на добрую память сотрудникам и важным клиентам. Издано в этом году. Бумага не затасканная.
— Ах ты, ёшь… — как всегда изящно, выразился Аполлон Григорьевич.
Родион не стал делать того, что ему советовали, а открыл обложку. Под ней хранились две маленькие фотографии, снятые в ателье Смирнова. Дородный господин, завсегдатай салона Монфлери, смотрел вдаль, как положено. И пухленькая симпатичная барышня в мелких завитушках улыбалась чему-то известному ей одной.
— Господин Дудников неосторожен, — сказал Ванзаров. — Забыл, что с негатива можно сделать несколько отпечатков. Любящему сердцу трудно без портрета любимого. Вот и выпросила копию.
Оба снимка перекочевали из альбома в карман сыскной полиции. Под ним пряталась толстая тетрадка в муаровом переплете. Родион полистал страницы.
— Госпожу Прокофьеву беспокоил страх преследования, — сказал он.
— Теперь уже все равно. Не описала своего филера?
Ничего похожего в сумбурных записях не нашлось. Ванзаров сунул дневник на место и подошел к вазе, в которой распускался пук роз, окутанных бумагой с золотыми вензелями.
— Опять от Ремпена? — спросил Лебедев. — Роскошный подарок.
— От кого же еще ждать. Считайте мою вчерашнюю просьбу отмененной. Не тратьте время.
— Ага, стыдно старика Лебедева гонять, как мальчишку.
— Нет. После этого убийства не имеет смысла.
— Вот как? А прачку допрашивать будете?
— Незачем. Надо торопиться. Может быть, счет пошел на минуты.
— Ну, уж вы тоже не горячитесь… А куда собрались?
— Постараюсь понять убийцу, — сказал Родион, натягивая перчатки. — Через час встречаемся у Монфлери. Ждите на улице в сторонке, чтобы вас не заметили из салона.
Он тут же вышел, оставив Лебедева в полном недоумении.
В комнату заглянул растерянный Бублик. Только что мимо него пролетел Ванзаров, ничего не объясняя. И как теперь поступать? Искать убийцу или подождать, пока другие справятся? Ничего не известно. Вот эта неизвестность больше всего донимала Роберта Онуфриевича. Увидев мрачного криминалиста, не думавшего помогать следствию, а застегивавшего пальто, пристав совершенно пал духом.
И за что на его участок такое наказание?
* * *
Кредитная контора зря время не тратила. Клерки зарабатывали себе и акционерам на спокойную старость. Выдавались кредиты, подписывались чеки, открывались чековые книжки, велись переговоры с будущими клиентами и доставлялись в хранилища стопки ассигнаций. Среди деловой суеты Ванзаров кое-как нашел клерка, который согласился проводить к председателю правления. Родион признался, что ему не было назначено, отказался сообщать, по какому вопросу, но просил передать: вопрос срочнейший и наиважнейший. По иному не стал бы беспокоить. Заинтригованный клерк убежал и вскоре вернулся, приглашая на второй этаж.
Прикрыв пасьянс бухгалтерской ведомостью, Николай Иванович старался показать, как занят и буквально вырывает бесценную минуту. На гладком лице начавшего лысеть мужчины читалось усталое раздражение. В самом деле: еще обеда не было, а просители уже надоедают. Он взглянул на Ванзарова и не узнал его. И потому позволил себе ледяную вежливость. Ему напомнили о встрече у Монфлери. Николай Иванович не придал этому большого значения и не потрудился вспомнить, где служит юноша с пошлыми, на его вкус, усами. Все так же подчеркнуто холодно он спросил, чего угодно.
— Мне угодно поговорить о госпоже Прокофьевой, — сказал Родион.
Этой минуты Николай Иванович давно опасался. Заявятся на службу и будут шантажировать. Припрут к стене, и деваться некуда.
— Вы кто? — спросил он испуганно.
— Сыскная полиция, чиновник для особых поручений.
Ах да, ну конечно! Дудников вспомнил восторженное лепетание Монфлери и басни этого глупого Лебедева. От сердца отлегло, денег с него точно не потребует. Но другая тревога возникла сама собой.
— Что с Юлией? — спросил он и не узнал своего голоса. Всегда такой уверенный и вальяжный баритон дал предательскую осечку.
— Почему решили, что с ней что-то случилось?
— Но ведь вы из полиции… И к тому же… Я могу быть с вами совершенно откровенен, по-дружески?
— Протоколов не ведем. — Родион показал руки, чистые от бумажек. И когда они успели стать друзьями?
Николай Иванович тут же предложил садиться, сбегал поплотнее закрыть дверь и узнал, не желает ли гость коньяку или сигар. Гость ничего не желал.
— Тут такое дело… Ну понимаете, между нами… — Дудников жестикулировал холеными ручками, будто тесто перемешивал. — В последнее время Юличка стала совершенно несносна. Твердит про какие-то страхи, сны зловещие и тому подобное.
— Что-нибудь более материальное ее пугает? Например, ей кажется, что за ней следят.
— Вы правы! — Дудников даже хлопнул по столу. Гроссбух съехал, обнажив разложенные карты. — Вот что значит полиция! Что об этом думаете?
— Думать об этом поздно. Сегодня утром госпожу Прокофьеву нашли убитой в номере, который вы снимали у Петроковкина.
Надо было подождать, пока новость дойдет до сознания банкира. Родион ждал.
Николай Иванович открыл было рот, нервно потер лоб и только тогда проговорил:
— Как?
— Вас интересуют подробности? Они довольно неприятны.
— Как это возможно… — Он схватился за голову и уперся локтями в край стола. — Боже мой! Что же это… Как же я… Я же просил быть осторожной… Какой ужас…
— Дошли слухи о судьбе некоторых барышень?
— Что?.. Ах да… Петя и полковник плакались, я предупреждал Юлю как мог, но, видно, не слушала…
— Что советовали госпоже Прокофьевой?
— Да что там советовать! — Дудников закрылся ладонями. — Просил никому не открывать, кроме меня, без нужды не выходить… Все без толку, ох, барышни-барышни…
— Сейчас важно вспомнить: Юлия рассказывала что-то конкретное о слежке? Она видела того, кто за ней следит? Может, описывала? Мужчина, женщина, юноша… Любые подробности.
— Что? — Николай Иванович с трудом понимал, что ему говорят. — Нет… Не знаю… Может и говорила, но я не слушал… Почему они никогда не слушают советов? Почему думают, что самые умные? И вот результат…
— Она была сестрой милосердия?
— Вы и это знаете… Да, окончила курсы, хотела служить в хирургии… У нее был талант к лечению. Как положит руки на голову, любая боль проходила. И уже говорю о ней в прошедшем времени! Немыслимо… Чудовищно… Кто ее убийца?
— Это и я хотел бы знать, — сказал Родион. — Ваша супруга знала об этой интрижке?
— Как возможно! У меня дети… Я бы ни за что не посмел так оскорбить Нину Петровну.
— Сколько ей?
— Двадцать два… Цветущая, нежная, веселая, взбалмошная…
— Я спросил о вашей супруге.
— Ах, это… — Дудников скривился. — Тридцать пять…
— Она поддерживает отношения с госпожой Пигварской?
— Нет, только мы с Леней… Леонидом Самойловичем общаемся.
— В салоне Монфлери?
— И там тоже…
— Николай Иванович, подумайте, кто мог знать о вашей связи? Это очень важно.
Дудников растер лицо, так чтобы не заметна была влага на глазах.