Я почувствовал себя иначе. Словно меня стало меньше. Словно не хватало чего-то внутри. Какого-то органа или…
Бьянка пнула дверь ногой.
– Лиам!
– Коул.
Лиам и Коул… Всегда были Лиам и Коул.
Теперь это просто…
– Коул, – умолял Джейс. – Пожалуйста.
– Хорошо. – Я не узнал звук своего голоса – порванный на куски, словно то чертово одеяло.
Мой взгляд был затуманен, ноги казались вялой лапшой, когда я направился к двери. Каким-то образом я повернул ручку. Я был настолько не в себе, что оказался не готов к силе Бьянки. Она пролетела мимо меня.
Пронзительный, леденящий кровь крик заполнил комнату.
– Лиам!
– Черт возьми, – прошипел Джейс.
– Прости. – Я повернулся, чтобы посмотреть на него. – Прости, я облажался.
Я так сильно облажался. Так сильно, что он никогда меня не простит. Я никогда себя не прощу.
Я подхватил Бьянку на руки, пинающуюся и кричащую, и понес ее вниз по лестнице.
– Мне жаль, – шептал я, пока она всхлипывала.
Мне жаль, что твоего любимого брата больше нет.
Мне жаль, что не послушал его прошлой ночью, когда был ему нужен.
Мне жаль, что я ненавидел его, когда должен был любить.
Мне жаль, что он мертв, когда он должен быть здесь.
Боль в моей груди вернулась с удвоенной силой, но не потому, что Лиаму было больно. А потому, что, как и в том зеленом одеяле, во мне теперь не хватало куска.
Куска, который я никогда не смогу починить.
Куска, который я никогда уже не верну.
И все это моя вина.
Глава семьдесят третья
Сойер
Слезы покатились по его щекам так быстро, что я едва успевала вытирать их рукавом. Мое сердце разрывалось на сотню крошечных кусочков из-за Лиама.
Из-за Джейса.
Из-за Бьянки.
Но больше всего – из-за него.
– Коул…
– После того, как они унесли тело, я вернулся в гардеробную и нашел Библию, – сказал он, и его голос был не громче шепота. – Она была под одеялом. Наверное, он держал ее, когда…
– Коул…
– Он не оставил записки, но оставил это.
– Только Лиам знает, почему он подчеркнул это писание. Легко воспринимать что-то в негативном ключе, когда худшее уже случилось. Может быть, Лиам хотел напомнить людям любить друг друга, потому что над ним издевались…
– Ты его не знаешь, – начал спорить Коул, поднимаясь на ноги. – Ты, черт возьми, его не знала.
Он взглянул на небо, выражение его лица казалось таким потерянным и разбитым, что это делало мне больно.
– Он мертв из-за меня.
– Он мертв, потому что он убил себя, – поправила его я, вставая с травы.
Не чтобы переложить всю вину на Лиама, а чтобы снять ее с Коула.
Неудивительно, что он никогда никого не пускал внутрь. Настоящий Колтон был заключен в гробнице вины.
Словно он тоже умер в тот день.
Коул яростно покачал головой.
– Он пытался сказать мне – что-то было не так.
Легко было видеть это подобным образом после того, что произошло. Коул выгнал брата, поскольку тот вывел его из себя. Он думал, будто у Лиама был очередной маниакальный эпизод, или что он снова искал внимания.
Не потому, что хотел, чтобы тот умер.
То, что сделал Коул, было бесчувственно, безжалостно… об этом и спорить нечего. Но он не убивал Лиама.
Я обхватила его лицо руками, заставив посмотреть на меня.
– В идеальном мире ты бы его остановил, ясно? Но ты и понятия не имел, что должно было случиться. Вряд ли у Лиама на лбу горел неоновый знак, который поведал бы о его намерениях той ночью.
Никогда точно не знаешь, когда кто-то делает свой последний вдох. Даже если это самоубийство.
– На нем был этот сраный знак. И я, черт возьми, проигнорировал его. Даже хуже, чем просто проигнорировал – я сделал только хуже.
У меня не было для него подходящего ответа. Того, что он готов был услышать.
Но я должна была попробовать достучаться до него.
– Потому что ты был ребенком! – закричала я. – Ребенком, который не ладил с братом. Ребенком, не знавшим, что делать с психологическими проблемами своего брата, поскольку был занят своими. Незнание не делает тебя виновным. Это то же самое, что обвинять кого-то в том, что тот утонул, хотя никогда не учился плавать. У тебя не было нужных знаний. Ты не знал…
– Он пытался сказать мне, а я выгнал его. – Боль исказила его лицо. – Черт, может быть, я даже подкинул ему эту идею.
– Ты этого не знаешь. Ему нужна была помощь, Коул. Серьезная помощь. Жаль, что он ее не получил.
Коул закрыл глаза.
– Он не получил ее из-за меня.
– Нет, он не получил ее, потому что все, в частности твой отец, который был взрослым, испугались болезни Лиама и предпочли ее проигнорировать.
Я не думала, что мистер Ковингтон плохой человек. Я всем сердцем сочувствовала ему из-за всего, что он пережил. Я не могла представить себе боль от потери жены и сына, особенно, когда это все случилось через такой короткий промежуток времени.
Однако остальные его дети не просили приводить их в этот мир, и они, черт возьми, абсолютно точно были живы.
Он был нужен им как родитель, и он их подвел.
На лице Коула проступило разочарование.
– Ты не понимаешь, Сойер.
– И ты тоже. Самое разрушительное в самоубийстве то, что после него у живых остается слишком много вопросов и ноль ответов. Но то, что ты не знаешь этих ответов, не значит, что это была твоя вина. Существует так много маленьких, крошечных вещей, которые заставляют нас принимать решения…
У него вырвался сдавленный звук, и он снова упал на землю.
– Прекрати. Хватит придумывать оправдания. Перестань смотреть на меня сквозь свои дурацкие розовые очки, когда я показываю тебе себя настоящего.
Коул хотел, чтобы я начала винить его в этом и бросила. Он думал, это то, чего он заслуживал… Однако это было не так.
Я опустилась на колени рядом с ним.
– Прекрати смотреть на самоубийство Лиама одним глазом.
Коул фыркнул.
– Господи. Ты вообще себя слышишь? Я издевался над ним. Я причинил ему боль. Каждый чертов день я причинял ему боль. Я никогда… – Его голос сорвался. – Я никогда…
Он не мог этого произнести.
Я обняла его.
– Ты никогда не заб…
– Я никогда не любил его, – выплюнул он, пока его голос не превратился в сломленный шепот. – И теперь у меня больше не будет шанса это сделать. – Коул впился руками в мою кофту, дрожа в моих объятиях. – Он забрал это у меня. Этот эгоистичный, трусливый ублюдок.
Я крепче прижала его к себе. Настолько крепко, что смогла почувствовать печаль, курсировавшую по его телу.
– Это так ужасно, Колтон. Слишком ужасно. Но это все еще не твоя вина.
Коул никогда не сможет двигаться дальше, если не поймет этого. Я понимала, почему он хотел винить себя. Уверена, кто-то бы с ним даже согласился. Но здесь не существовало черного и белого. В таких вещах все всегда сложнее.
– У меня не было шанса это исправить, – бормотал он мне в шею. – Он не дал мне шанса все исправить.
И это, возможно, была самая грустная часть смерти Лиама. Лиам и Коул могли бы наладить отношения, но никто этого никогда уже не узнает.
Его боль была настолько материальна, что стала почти осязаемой.
– Я просто ужасный, конченный человек, Сойер. Ужа…
– Если бы ты был ужасным человеком, ты бы не помог Оливеру.
Выражение его лица омрачилось.
– Я…
Нет. Я не позволю ему обесценить это. Я буду бросать в него своими словами снова и снова, пока какие-то из них не начнут доходить до него.
– Если бы ты был плохим человеком, ты бы не отдал Кортленду свою машину.
Коул раздраженно зарычал.
– Я никогда не должен был согла…
– Если бы ты был плохим человеком, ты бы не включил в тот день пожарную сигнализацию.
Он замер.
– Ты знала об этом?
Конечно, знала. Я помнила каждую убийственную секунду того случая. Все стояли в кругу, мыча на меня, новенькую толстуху в школе, пока я стояла там в одном полотенце. Все, кроме Коула, который скрылся из виду, вышел из этой толпы. И вскоре после этого… завопила пожарная сигнализация.
Все побежали к выходу, но я понеслась обратно в раздевалку. Мне было все равно, горело ли здание, сгорю ли я заживо. Я хотела умереть в тот день. Однако, войдя, увидела на лавке блейзер.
Внутри, на бирке, красовались инициалы КК.
И тогда я точно знала, кто включил сигнализацию. Тот же человек, что дал мне свой блейзер, чтобы мне было чем прикрыться, пока мама не приедет в школу с новой одеждой.
Немного отстранившись, я посмотрела на него.
– Это был худший день в моей жизни, но ты помог мне. Ты не обязан был. Ты мог бы просто присоединиться к остальным и смеяться надо мной, но ты этого не сделал.
Вот так я узнала, что он особенный. Что он – больше, чем пустая черная дыра внутри. Колтон Ковингтон – потрясающий парень, талантливый футболист с золотой рукой.
Однако в тот день я отдала ему кусочек своего сердца по другой причине – он показал мне свой.
Иногда, когда ты меньше всего этого ожидаешь, две прекрасные сломанные души, в конце концов, находят друг друга. Даже если мир говорит, будто они не должны быть вместе, ведь они слишком разные.
– Ужасные люди не делают для других ничего подобного, – сказала я ему.
Он отвел взгляд.
– Это все равно не отменяет того, что я сделал с Лиамом. Не отменяет того факта, что я издевался над ним, что я отвернулся от него, когда он нуждался во мне.
– Ты прав, это никак не меняет того, что ты сделал в прошлом. – Я поцеловала его в лоб, в щеки. – Но это значит, что ты изменился… Ты вырос. Мы все совершаем ошибки. Некоторые из них настолько ужасны, что от них сводит животы, разбиваются сердца и разрушаются жизни. Но люди могут меняться и меняются. Ты больше не тот тринадцатилетний мальчик. Смерть Лиама была трагедией, однако она принесла и нечто хорошее, потому что изменила тебя в лучшую сторону.