Парень, который был моим лучшим другом, оказался обыкновенным предателем. Предателем, который за моей спиной месяцами продавал наркотики девушке, которую я люблю. Он не просто поступил не по-дружески… Ублюдок насрал на эту дружбу.
– Ты сволочь! – Удар. – Я пришел к своему отцу, дал тебе крышу над головой, когда у тебя не было ничего, сраный ты кусок дерьма!
Я держал его голову, когда он напивался и блевал. Присматривал за ним каждый раз, когда у него были припадки, чтобы убедиться, что он в порядке. Я врал Джейсу, будто он не принимает наркотики, ведь Оукли не хотел терять Джейса. Я надирал людям задницы, за то, что они издевались над ним, когда он только приехал в город. Черт, я считал его своим братом, тем, кто занял место Лиама… И так он решил меня за это отблагодарить?
– Прости меня, – повторял он снова и снова.
Господи. Если бы это был кто-то другой, возможно, я бы его простил. Но не моя Сойер. Она – черта, за которую нельзя переходить.
Она – мое все.
Кровь стекала по его лицу и капала на пол. Я поднял руку, чтобы снова его ударить, но тут острая боль пронзила мою грудь. Я отшатнулся.
– Черт.
– Ты в порядке? – спросил Оукли.
Мне было так больно, что я даже не мог послать его.
Лиам.
Но это невозможно.
Еще одна вспышка боли, сильнее, чем прежде.
– Ты начинаешь пугать меня, чувак.
Я собрался сказать ему, что он и должен бояться, поскольку я еще не закончил надирать ему задницу, но в этот момент у меня зазвонил телефон. Я достал его. Какого черта мне звонит Дилан? Меня начало тошнить, когда я осознал.
– Что-то случилось с Джейсом.
– Что… – начал Оукли, но я уже поднес телефон к уху.
– Что с ним?
Дилан так сильно плакала, что не могла выдавить из себя и слова. Я слышал лишь всхлипы.
Сжимая телефон в руке, я закричал:
– Черт возьми, Дилан! Что, мать твою, случилось с моим братом?
Джейс – наш клей. Я и Бьянка… Он нам нужен.
– Джейс в порядке, – прохрипела она сквозь всхлипы. – Сойер… Она… У нее был сердечный приступ. Ее родители вызвали скорую, но у нее случилась остановка сердца по дороге…
Телефон выпал у меня из рук. Я рухнул на колени.
Я ненавидел своего отца за то, что он не мог двигаться после того, как мы нашли Лиама в гардеробной.
Но сейчас… Я понимал его. Не то, чтобы он не хотел. Он просто не мог. Ведь агония была дьявольски сильной, сердце было разбито, пронизывающая боль охватила тело и несмотря на то, что он все еще дышал…
Он тоже умер.
Глава девяностая
Коул
– Коул! – окликнули меня Дилан и Джейс из комнаты ожидания.
Я уронил телефон, прежде чем Дилан успела договорить. У Сойер действительно остановилось сердце в скорой, но они смогли вернуть ее.
Я быстро подошел к ним.
– Где она?
Мне нужно было увидеть ее, прикоснуться к ней, почувствовать ее, поцеловать ее. Чтобы понять, что с ней и правда все в порядке.
Мне нужно было вернуть мое сердце обратно в грудь, чтобы жить.
Джейс и Дилан обменялись взглядами.
– К ней сейчас нельзя, – начала Дилан. – Но ее родители разговаривают с докторами, они нам скажут, как она. – Она посмотрела своими покрасневшими глазами на Оукли. – Что случилось с твоим лицом?
Оукли опустил голову.
– Ничего.
Черта с два. Единственная причина, по которой он все еще был жив, это то, что мне нужно было добраться до больницы.
– Что случилось? – закричала Бьянка, появившаяся из ниоткуда. – Где Сойер?
– Как ты здесь оказалась? – спросил Джейс.
– Взяла такси. – Сестра взглянула на меня. – Где Сойер?
Это я и хотел узнать.
Я собирался уже уйти из комнаты ожидания и разузнать все самостоятельно, но тут родители Сойер показались в двойных дверях. Мне не понравились выражения на их лицах. Или то, что они оба выглядели так, словно плакали.
– Мистер Черч, – позвал я, и мой голос практически сорвался. – Она в порядке, да? Я могу увидеть ее?
Ей всего восемнадцать. Она молодая, живая – и до того, как Оукли начал запихивать эти сраные таблетки ей в глотку – была вполне здорова. Если люди в шестьдесят и семьдесят могли выжить после сердечного приступа, то у Сойер не должно было возникнуть никаких проблем с выздоровлением.
Ее родители посмотрели друг на друга, но ни один из них не произнес ни слова.
Ладно. Если никто не собирается говорить мне, как Сойер, я просто узнаю это сам.
Я прошел мимо них, но тут большая рука упала на мое плечо.
– Нам нужно поговорить, – сказал мистер Черч.
– Мы можем поговорить после?
После того, как я увижу самого важного человека в мире.
Его карие глаза – такие же, как у Сойер – выглядели настолько подавленными, что острая боль в моей груди вернулась. Он подвел меня к свободному креслу рядом с Дилан и Джейсом. Затем обратился к нам:
– У меня есть хорошая новость… и очень плохая.
– Начните с хорошей, – тут же сказала Дилан. – Не уверена, что готова к плохим.
Мистер Черч понимающе кивнул.
– Хорошая новость в том, что они смогли реанимировать ее.
– Какая плохая? – рявкнул я.
Он сделал несколько глубоких вдохов, будто пытался набраться смелости, чтобы сказать следующие слова:
– У нее был обширный сердечный приступ.
– Остановка сердца, – проворчала миссис Черч. – Скажи, как есть.
– Это действительно так важно, Джолин? – рыкнул он, прежде чем снова заговорить с нами: – В любом случае, чтобы увеличить ее шансы на выживание… им пришлось ввести ее в медикаментозную кому.
Я вскочил со своего места.
– Что?
Кома?
– Зачем? Зачем они сделали это?
– Чтобы уменьшить нагрузку на сердце. Помочь ей оправиться…
– Если она оправится, – выдохнула ее мама сквозь рыдания. – О, Боже.
– В смысле, если оправится? Что это, черт возьми, значит?
Конечно, она оправится. Она должна.
Мистер Черч выглядел так, будто мечтал придушить свою жену.
– Я сказал тебе, чтобы ты позволила мне разобраться с этим. – Он посмотрел на нас. – Шансы выжить после чего-то подобного… не высоки. Но я не хочу, чтобы вы об этом сейчас думали. Сойер нужен весь позитив и молитвы, которые вы сможете ей дать.
– Когда я смогу ее увидеть?
Он жестом приказал мне присесть. Я не послушался.
– Пока она в отделении интенсивной терапии пускают только ближайших родственников.
Нет уж, так не пойдет.
Словно почувствовав мое отчаяние, он пристально взглянул на меня.
– Мы поговорили с медсестрами, и они смогут сделать исключение для тебя и Дилан. – Мистер Черч посмотрел на нас. – По одному. – Он встал. – Но, прежде чем я позволю кому-нибудь увидеть ее, мы должны еще кое о чем поговорить.
Все растерянно посмотрели друг на друга.
– О чем? – наконец спросила Дилан.
– Врачи сказали, что в ее организме обнаружился амфетамин, но мы с трудом в это верим, потому что…
– Сойер не принимает наркотики, – перебила Дилан. – Она бы не стала. Поверьте мне. – Ее голос задрожал. – Мы все друг другу рассказываем. Она бы сказала мне.
Мистер Черч кивнул.
– Я знаю, милая. Однако я нашел пустой пузырек от таблеток без наклейки в ее сумке. Мы пытались понять, откуда он. Ведь то, что Сойер принимает наркотики – это просто какая-то бессмыслица.
– Но доктора настаивают, что так и было, – прошептала миссис Черч, глядя на Дилан. – Дорогая, если ты знаешь что-нибудь…
– Ваша дочь не принимает наркотики, – отрезала Дилан. – Я знаю свою лучшую подругу. Врачи ошиблись.
Я глянул на Оукли, но тот не поднял на меня глаз. Трус.
– Хорошо. – Мистер Черч прочистил горло. – Коул, теперь ты можешь ее увидеть, если хочешь.
Я достал телефон, пока проходил через двойные двери, и набрал сообщение.
Коул: Лучше бы тебе сказать родителям Сойер правду, ублюдок. Иначе я это сделаю.
Меньшее, что он мог сделать, это взглянуть ее родителям в глаза и объяснить им, почему их дочь лежит на больничной койке. И борется за свою жизнь.
В палате было ужасно холодно, когда я вошел. Но это не могло сравниться с тем морозом, который пробежал по моему позвоночнику, когда я увидел ее.
Мистер Черч сказал мне, что это будет тяжело, но я его не слушал.
Ее окружало множество проводов и капельниц. Маска закрывала большую часть ее лица… Маска, которая крепилась к аппарату. На ее лбу была повязка, наверное, из-за того, что она ударилась об раковину. Но больше всего меня убивало то, какой безжизненной она выглядела, лежа там.
Сколько я знал эту девушку, она всегда была огоньком, освещающим мою жизнь своей дерзостью и сарказмом.
Своим большим сердцем.
Я больше ничего не хотел – лишь бы она очнулась и сказала, что все будет хорошо. Но она не могла.
С тяжестью в груди я сел слева от нее, потому что там стояло меньше всякого дерьма.
Я ненавидел то, что на ней не было очков, и я не мог взглянуть в ее глаза. Вместо этого я взял ее за руку. Существовал миллион вопросов, которые я мечтал задать ей. Вопросов о том, как мы пришли к этому. Однако ни один из них сейчас не имел значения.
Поднеся руку к губам, я поцеловал ее. Затем встал. Я не собирался смотреть, как она увядает. Я отказывался это делать.
Девушка, которую я люблю, не чертов увядающий цветок.
Она боец.
Всю свою жизнь она боролась с обществом, с уродами, которые издевались над ней, даже со своей собственной матерью. Но прямо сейчас мне было нужно, чтобы она боролась ради меня. Ради нас.
– Ты лучше, черт возьми, борись, Святоша. – Наклонившись над кроватью, я пристально посмотрел на нее. – Борись ради меня так, как я боролся ради тебя… Потому что я не смогу без тебя.
Я не стану.
Без нее… не будет и меня.