Ни от того, чтобы внимательно не вглядываться в ее лицо, будто я все еще тот четырнадцатилетний пацан со стояком, борющийся за любое ее внимание, знаки которого я впитывал в себя, словно губка, какими бы эти знаки ни были.
Я сделал глоток виски, глядя на горизонт Манхэттена из своей квартиры на Парк-авеню. Это была двухкомнатная квартира, но полностью моя. Я всегда предпочитал качество количеству.
– Ты идешь спать? – спросила меня Клэр позади. Я видел ее в отражении панорамных окон, она прислонилась к дверному косяку спальни, одетая лишь в мою белоснежную рубашку, которая открывала ее обнаженные ноги.
– Через пару секунд, – ответил я.
– Я здесь, если тебе нужно поговорить, – предложила она. Но не было никакого смысла в разговорах с Клэр, она не поняла бы меня. Она никогда не понимала.
«Я ненавижу вас» – так мне сказала Арья днем в офисе, и, между прочим, ее нижняя губа подрагивала так же, как много лет назад, когда она говорила про Аарона. Я знал, что она говорила правду.
Хорошей новостью было то, что я тоже ее ненавидел и был во всей готовности показать ей, насколько сильно.
«Вы мерзкий мужчина», – снова ее слова пронеслись в голове.
Этого я никак не мог отрицать, особенно после того, как взялся за это дело.
С тихим рычанием я швырнул стакан в окно с двойным остеклением, наблюдая, как золотистая жидкость стекала на пол, где мерцающие осколки уже ждали, когда их уберут те, кто прибирал здесь.
Таким человеком я стал.
Мужчина, который даже не знает имена людей, которые работают в его квартире.
Настолько оторванный от реальности, в которой вырос, что иногда я задавался вопросом, а было ли мое детство реальным.
Потом я вспомнил, что единственным, что меня отделяло от Николая, были деньги.
Арья Рот заплатит тем, что дороже всего для нее.
Ее отцом.
Спустя несколько дней новости о деле были повсюду, точнее, подача жалобы Аманды Гиспен в окружной суд США по южному округу Нью-Йорка. Как только КСРТ уведомила нас о том, что мы можем подавать иск, я отправил жалобу в офис клерка. В национальных газетах писали только об этом. Новостные каналы опубликовали эту историю, сделав ее сенсацией. Мне пришлось взять такси и выйти через гараж, чтобы избежать встречи с журналистами. Клэр и я были напарниками в этом деле, из-за чего ее родители прислали в офис такой букет, будто она обручилась.
– Они очень хотят встретиться с тобой, когда папа приедет из Вашингтона, – озадачила меня Клэр, когда я поздравил ее с букетом. – Это на следующей неделе. Я знаю, у тебя показания в среду и четверг… – продолжала девушка.
– Прости, Клэр. Этого не будет, – прервал ее я.
Я настрого запретил Аманде говорить об этом деле с кем-либо. Она залегла на дно, переехав к сестре. Мне не хотелось, чтобы Конрад Рот или его токсичная дочь пытались дергать за ниточки. В эту ночь, впервые за почти двадцать лет, я спал как младенец.
Глава 10
Прошлое
Было много злости, горячей ярости после случившегося.
Сжигающей, бессильной ярости, с которой я не знал, что делать.
Злость на Арью, которая, возможно, подставила меня, так чтобы ее отец поймал нас и по итогу полностью разрушил мою жизнь.
И злость на Конрада Рота, отвратительного дерьмового миллиардера, который думал (нет, исправим на – знал), что ему сойдет с рук то, что он сделал со мной, так же как и все остальное в жизни.
И в какой-то степени я злился даже на маму, от которой я уже перестал ожидать чего-то, но которая каждый раз удивляла меня предательством, без разницы, насколько незначительным или серьезным оно было.
Но я ничего не мог поделать с этой злостью. Это было похоже на большое, полностью черное облако, которое кружило вокруг моей головы, недосягаемое, но реальное. Я не мог отомстить Арье, у нее был Конрад. И я не мог отомстить Конраду, потому что у него был Манхэттен.
Когда Конрад нанес заключительный удар, весь в крови, я все-таки смог сбежать от Ротов. Я залил кровью пол-автобуса и привлекал неловкие взгляды даже тех жителей Нью-Йорка, кто привык вообще ко всему. Когда я добрался до своего дома, то только тогда осознал, что у меня нет ключей. Они остались у мамы в доме Ротов, возможно, ключи прожгли дырку в ее сумке, пока она убирала кровь собственного сына с блестящего мраморного пола.
Так что я нашел временное решение, как справиться с моей яростью.
Я ударил деревянную дверь.
Сначала один раз, потом второй, третий, до тех пор, пока мои кулаки не начали кровоточить.
Повторял снова и снова, пока на дереве не образовалась дырка, а костяшки на руках не заболели от возможных переломов.
И потом еще немного, пока дырка не стала достаточно большой, чтобы я просунул окровавленную руку и не открыл дверь изнутри. Мои опухшие от ударов пальцы были в два раза больше обычного. Они выглядели неправильно.
«В этом вся фишка сломанных вещей», – подумал я.
Они были более уязвимыми, их легче было сломать.
Я поклялся себе быстро встать на ноги и засунуть чувства к Конраду и Арье Рот подальше.
Я еще собирался подумать об этом, но позже.
Я не мог оставаться в Нью-Йорке после этого. Так сказала мама.
Точнее, лично мне она ничего не говорила. Я был всего лишь бесполезным ребенком. Этой информацией она поделилась со своей подругой Светой, когда громко говорила с той по телефону. Ее крикливый голос разносился по всему маленькому зданию, заставляя трескаться черепицу на крыше.
– Убьет его… Я обещала ему… Я… Думала об этом, как это называется? Учреждение для несовершеннолетних преступников? Говорила ему не трогать девочку… Может, школа где-то в другом месте… Никогда не заводи детей, Света. Никогда. – Я слышал лишь обрывки фраз, лежа этажом ниже на диване Ванов, наших соседей, и прижимая холодный пакет к челюсти.
Жак, дочка миссис Ван, которой было семнадцать, гладила меня по волосам. Мне повезло, что мистер Ван был здесь, в очередной раз отдавая мне потрепанный журнал, когда мама выгнала меня, иначе мне негде было бы спать.
– У тебя сломан нос. – Длинные ногти Жак немного царапали кожу головы, вызывая мурашки по спине.
– Я знаю.
– Жаль. Теперь ты будешь не таким милым, – снова заметила она. Я попытался улыбнуться, но не мог, потому что все лицо было опухшим.
– Черт, я надеялся сделать на этом деньги, – сказал я, на что она рассмеялась.
– Как думаешь, что теперь со мной будет? – спросил я, не потому что она могла бы знать, а потому что она была единственным человеком в мире, который говорил со мной сейчас.
– Я не знаю. Но честно, Руслана, похоже, ужасная мать. Наверное, она избавится от тебя, – размышляла Жак.
– Да, ты, скорее всего, права, – согласился я.
– Тебе следовало держать под контролем свои губы, любовничек. Кстати, кто-нибудь говорил тебе, что у тебя классные ресницы? – вдруг сказала она.
– Ты что, флиртуешь со мной? – Я бы выгнул бровь, если бы мог, но тогда раны снова начнут кровоточить.
– Может быть, – ответила Жак. Я застонал в ответ, в этот день я поклялся, что к девушкам больше вообще не притронусь.
– Твоя мама когда-нибудь обрезала тебе ресницы, чтобы они стали гуще? – снова спросила она.
– Моя мама наверняка даже подгузники не думала мне менять, – сказал я и покачал головой.
Это была моя последняя ночь в Нью-Йорке.
На следующий день мама постучала в дверь Ванов и забросила мои скудные пожитки на заднее сиденье такси.
Она даже не попрощалась, лишь сказала держаться подальше от проблем.
Я был отправлен в Академию имени Эндрю Декстера для мальчиков на окраине Нью-Хейвена, в штате Коннектикут.
И все из-за одного глупого поцелуя.
Глава 11
Прошлое
Она придет. Она должна была.
Я не решался больше мечтать. Не очень часто, по крайней мере. Но сегодня было исключением.
Может, потому что было Рождество и часть меня, видимо, совсем крошечная, все равно верила в рождественские чудеса, о которых нам всегда рассказывали в детстве. Я не был порядочным христианином, ни в каком смысле. Но говорят, что Бог проявляет милосердие ко всем своим детям, даже к испорченным.
А я был ребенком и точно нуждался в передышке. Это было Его время сдержать свое обещание и показать, что Он существует.
Я не видел маму шесть месяцев. Дни проходили сквозь призму, наполненную домашней работой и занятиями в команде по плаванию. На мой пятнадцатый день рождения я купил себе упакованный кекс на заправке и загадал дожить до следующего дня рождения. С момента, как меня отослали из Нью-Йорка, я не получил ни одного звонка с вопросом о том, жив ли я вообще. Только одно смятое письмо два месяца назад: оно было высохшим после дождя, с отпечатками пальцев и испачканное непонятным соусом, в котором она писала мне своим фирменным курсивом:
Николай,
Мы проведем Рождество у меня в квартире. Я арендую машину и заберу тебя. Жди меня у выхода в четыре часа 22 декабря. Не опаздывай, или я уеду без тебя.
Руслана.
Оно было безличным и холодным. На поминках бывало больше энтузиазма, чем в этом письме, но я все равно удивился, что она помнила о моем существовании.
Постукивая дырявыми лоферами по бетонной лестнице Академии имени Декстера, я посмотрел на часы. Мой рюкзак был зажат между ног, все мои ценные пожитки были в нем. Пока я ждал, когда смогу броситься вперед к машине, невольно это напомнило мне время, когда я вот так ждал маму на кладбище около дома Арьи. Только теперь у меня не было милой девочки, с которой я мог проводить время. Именно эта милая девочка оказалась не чем иным, как настоящей змеей. Я надеялся, что где бы ни была Арья Рот в эти дни, карма трахала ее долго и жестко, без презерватива.
Пинок в спину вырвал меня из раздумий. Ричард Роджерс, а точнее, Членчик для всех, кто его знал, добавил к этому щелчок по моей голове, когда спускался по лестнице к ожидающему его черному «Порше» перед входом в школу-интернат.