Бывали моменты, когда даже его любимое аббатство вызывало у Хоксмура лишь отвращение.
Когда на него накатывало такое настроение, Ник отправлялся бродить по кораблю и в поисках пути наружу забирался в самые дальние уголки станции.
Тем временем его тайная работа продолжалась. Подходящие зародыши, генотип которых даст Женни и ему именно те тела, которых они желали, которые будут приносить радость и им самим, и друг другу, все еще не были найдены.
Скользя по проводникам и композитным материалам, объединяющим исследовательское оборудование в единую сеть, поворачивая окуляры видеокамер и рассматривая стеклянные скорлупки с невидимыми зародышами, Хоксмур размышлял: интересно, каким опытом могут располагать протоколонисты? Могут ли они вообще приобрести хоть какой-то опыт — вялые, беспомощные, неспособные изменяться, почти неподвластные времени в своих статгласовых пробирках? Ник полагал, что десяток парализованных клеток вообще не способен что-либо испытывать. Но разве тут можно было что-нибудь утверждать наверняка?
Хоксмур не раз предлагал Женни отправиться вместе с ним исследовать большой мир, побродить по вселенной электронного оборудования станции.
Несколько раз Женевьева в нерешительности застывала на пороге, уже почти собравшись покинуть успокаивающую иллюзию аббатства и поплыть по электронным схемам. Но потом она решила, что это абсолютно неприемлемо, и в дальнейшем со страхом и отвращением отклоняла все подобные предложения.
— Если я вернусь когда-нибудь в настоящий мир, я вернусь туда человеком. Подтекст этих слов — то, что его самого Женни человеком не считает, — больно ранил Хоксмура. Но Ник сказал себе, что нельзя упрекать Женни за слова, произнесенные в момент душевного расстройства.
С точки зрения Женевьевы, виртуальная реальность уже была достаточно плоха. А одна лишь мысль о возможности выйти в совершенно чуждый мир оптэлектронных микросхем сильнейшим образом грозила разрушить самоидентификацию Женни как человека.
Бывали минуты, когда, несмотря на все преграды и трудности, Хоксмур был почти уверен в успехе, уверен, что им удастся найти или создать тела для себя. В другие же моменты Ника одолевал страх, и ему начинало казаться, что его ухаживание за Женевьевой, несмотря на все обнадеживающие моменты, обречено на неудачу.
Как-то Ник неуклюже попытался выразить обуревавшие его чувства и сказал Женевьеве:
— Когда-нибудь… Это самое мое заветное желание — что когда-нибудь мы с вами будем счастливо жить вместе.
Они бродили по травянистому двору аббатства, в котором Женни впервые взглянула на созданный Хоксмуром мир. Это было одно из тех мест, в котором Женевьеве было легче всего почувствовать себя человеком.
— Ах, Ник! Дорогой Николас… Если бы только это сбылось…
— Но прежде всего нужно добиться, чтобы вы снова получили тело. Я помню об этом. Я делаю все, что в моих силах.
— Я уверена, что вы стараетесь, Ник. — Женни смотрела куда-то мимо своего кавалера, в тот мир воспоминаний, который никогда не будет принадлежать ему, куда он никогда не сможет за ней последовать. — Но иногда… иногда меня охватывает отчаяние…
Прежде чем ответить на эти слова, Хоксмур задержался и незримо кое-что отрегулировал в сфере контроля, в том месте, которого Женни не могла видеть — или, скорее, куда она упорно отказывалась заглядывать. И все же старая надежда Хоксмура — на то, что Женевьева, возможно, научится быть счастливой с ним, — еще не угасла окончательно. Если затея с телами провалится… Потом Николас настойчиво произнес:
— Дайте мне руку.
Женевьева довольно охотно подчинилась. И с удивлением воззрилась на странную картину: протянутая рука Ника прошла через ее руку.
— Вы чувствуете? — спросил Хоксмур. — Конечно же, не чувствуете. И я тоже ничего не ощущаю. Когда вы впервые появились здесь, это был предел моих возможностей.
Женни содрогнулась:
— Не делайте этого больше! Это ужасно! Я начинаю чувствовать себя привидением.
— Хорошо. Я просто хотел показать вам, напомнить вам, какого успеха мы уже добились.
Леди ничего не ответила.
Ник ненадолго отвлекся и снова изменил настройку. Потом он опять взял Женевьеву за руки. На этот раз Женни подала руку явно против желания, и Нику пришлось мягко придержать ее за запястье.
На этот раз ощущение прикосновения вернулось.
— Так лучше?
— Пожалуй, да. — При взгляде со стороны казалось, что их иллюзорные пальцы крепко сцепились и способны были пройти друг через друга не больше, чем одна каменная глыба через другую. Под стиснутыми пальцами на коже проступили белые пятна.
— Можете надавить сильнее, если хотите.
— Мне больно. — Ник мгновенно разжал пальцы.
— Простите, любимая, я не хотел причинять вам боль. Впредь вы просто не будете ее чувствовать. Я с самого начала позаботился, чтобы вы не могли ощущать физическую боль. Но возможно, именно в ее отсутствии кроется причина того, что осязательные ощущения кажутся вам недостоверными.
— Ник… — Неожиданно оцепенение отчаяния снова сменилось мольбой.
— Что?
— …А вы не можете сделать хоть часть меня настоящей? Добыть где-нибудь кровь и ткани и сделать ну хотя бы мой мизинец настоящим, осязаемым? Пусть даже это будет связано с болью…
Некоторое время Ник обескураженно молчал, а потом снова попытался объяснить:
— Единственное материальное твердое тело, которое может существовать в этом аббатстве и вообще в нашем мире, — это полифазный материал, из которого делаются некоторые части виртуальных помещений — любых виртуальных помещений. У премьера и его подчиненных-людей есть определенное оборудование, которое они могут использовать, если захотят прогуляться по аббатству. Полагаю, если мы с вами в этот момент будем включены, то вполне можем встретиться с ними где-нибудь здесь.
— Но вы же говорили, что здесь нет настоящих людей, кроме нас двоих.
— Я сказал, что не могу их создать, и я действительно этого не могу. Но при определенных условиях люди, которых вы называете настоящими, могут получить возможность войти сюда, в мой мир. Мой и ваш. Но это может произойти только по их инициативе — понимаете?
— Думаю, да. Значит, я все-таки могу встретиться здесь, в вашем аббатстве, с кем-нибудь из настоящих людей?
— Да, если мы заложим программу аббатства в десякуб, — но я думаю, что вы этого не захотите.
— Нет… Нет, не захочу.
— Может, попробуете еще раз потрогать меня?
Женни неохотно протянула руку. На этот раз ощущение прикосновения показалось ей более реалистичным, чем когда-либо прежде.
— Так лучше, любовь моя?
— Да, немного.
— Я уверен, что вы помните по раннему этапу вашей жизни прикосновения других людей к вашей руке. И я мог лишь представлять, на что это должно быть похоже. Но теперь я получил доступ к станционному банку медицинских данных и уточнил свои представления. Теперь я смогу перепрограммировать нас обоих так, чтобы приблизиться к новым представлениям. Мне бы очень помогло, если бы вы говорили мне, когда те изменения, что я вношу, приближают ваши ощущения к ощущениям плотской, физиологической реальности.
Леди Женевьева безмолвствовала.
— Вы знаете, как соприкасаются человеческие руки, — настойчиво повторил Хоксмур. — Когда я добьюсь такого же ощущения — пожалуйста, скажите мне об этом.
— Пожалуй, сейчас оно совпадает, — неохотно признала Женевьева. — Или почти совпадает. То есть мне кажется, что оно почти совпадает. Или, возможно, мне так кажется только потому, что вы… — Неожиданно Женни оборвала фразу.
— Потому, что я — что?
— Потому, что вы как-то перепрограммировали меня, так что я теперь считаю правдой то, что мне подсказывает программа! Если вы скажете, что от человеческого прикосновения должно появляться именно такое ощущение, значит, так оно и будет мне казаться.
— Я не делал ничего подобного! — Ник вложил в это восклицание все свои оскорбленные чувства. Потом он умолк. Конечно, он не собирался этого делать. Но раз уж он начал потихоньку корректировать программу, может, и вправду стоило бы предпринять такую попытку?
На некоторое время эта мысль засела в каком-то уголке сознания Ника. Какие бы удовольствия материального мира ни ждали их впереди, здесь, в его мире, настало время перейти от простых прикосновений к невероятному проекту, к попытке рассчитать, оценить и запрограммировать все радости плотской любви.
Но сейчас, когда леди так настороженно и неохотно соглашалась даже на легкие прикосновения, любая попытка продвинуться вперед будет обречена на неудачу — Хоксмур отлично это понимал.
Время от времени Хоксмур проводил кое-какие тесты, надеясь побольше узнать об этих запутанных процессах. Когда он убедил Женни, что эти тесты необходимы, чтобы получить как можно больше сведений для ее будущей перезаписи в тело, она тут же с радостью согласилась.
Частью этих тестов было изучение последних событий жизни Женевьевы — в смысле, жизни в материальном мире, — которые сохранились в ее памяти. На самом деле Женни не могла понять, какой полезный опыт можно из этого извлечь. Вспоминать последнее, что произошло перед гибелью ее физического тела, Женни не хотела. Последним событием, которое произошло в ужасные минуты, предшествовавшие смерти мозга, была перезапись сознания, а тело тем временем лежало на койке медотсека. В то время она не понимала, что с ней на самом деле творится. Ее гаснущее сознание даже не заподозрило правды.
Последнее, что Женевьева помнила совершенно точно, — это как Ник спас ее, вынес с разбитого, гибнущего корабля. Тогда она думала, что ее действительно спасли, в обычном смысле этого слова. Женни помнила, как в пассажирский отсек шагнула закованная в скафандр фигура и защищающим жестом заключила ее в объятия. И помнила, какое облегчение испытала, целуя своего спасителя.
Она призналась Нику, что у нее до сих пор сохранилось беспокоящее, какое-то неуютное воспоминание о странной пустоте внутри шлема. Эта картина снова возникла перед ее внутренним взором и тут же исчезла, словно стертая очередным потоком информации из кратковременной памяти.