И у госпожи Задор, и у доктора Ховелера, после того как Дирак поговорил с ними наедине, появились сильнейшие сомнения в том, что Кенсинг и все прочие действительно погибли именно таким образом, как утверждал премьер.
Командору Принсепу очень хотелось разузнать, не сможет ли он добраться до каких-нибудь ресурсов или имущества, скрытых от Дирака или, возможно, неизвестных ему. И еще он размышлял о загадочной и ядовитой атмосфере, сложившейся на станции под тиранической властью Дирака. А потому он попросил устроить общее собрание всех тех, кто пребывает на борту станции и в настоящий момент бодрствует.
Дирак согласился на эту просьбу, хотя и с явной неохотой.
Когда все собрались, командор решительно поинтересовался:
— Какие причины мешают нам объединить наши усилия, чтобы попытаться снять двигатель с берсеркера и использовать его для возвращения домой?
В ответ премьер возразил, что ни до мозга, ни до двигателя берсеркера не доберешься, потому что, помимо силовых полей, берсеркер наверняка воздвиг и другие преграды и любые попытки в этом направлении будут самоубийственными.
Еще один довод, на этот раз поступивший от Скарлока, гласил, что мертвая хватка силовых полей берсеркера слишком сильна, чтобы ее можно было разорвать теми средствами, которыми располагают обитатели станции. Кроме того, они просто физически не смогут добраться до берсеркера и проникнуть внутрь.
— Как вы можете знать, если даже не пробовали это сделать?
Никто из давних обитателей станции не смог дать на вопрос внятного ответа, а Принсеп и его товарищи были настроены более чем решительно.
— Ну что ж, мы принесли с собой кое-какие вещички, которые могут усилить нас, — по крайней мере, в технологическом плане, — заявил Принсеп. — И раз никто не может привести убедительных доводов против, то мы таки предпримем такую попытку. Раз яхта не может двигаться, значит, единственный для нас способ выбраться из нынешнего положения — это пробраться на борт берсеркера и использовать его — или, по крайней мере, уж точно вывести его из строя. Принсеп повернулся к Дираку:
— Как вы полагаете, премьер: берсеркер, висящий над станцией, жив или мертв? Как бы вы описали его состояние?
Дирак, как обычно, сохранял ледяную готовность к конфронтации.
— Этот берсеркер вот уже несколько веков практически бездействует.
— Вот вы говорите — несколько веков. А нельзя ли чуть поконкретнее?
— Берсеркер бездействует почти с самого начала, — сдержанно отозвался Дирак.
— То есть вы хотите сказать, что состояние этого берсеркера и его поведение за триста лет существенно не изменилось? И вы до сих пор ничего не можете с ним поделать?
— Командор, вам, видимо, легко обвинять…
— Вы что, даже не попытались?
— Я говорю — человеку, который не боролся вместе с нами за выживание на протяжении этих трехсот лет, легко теперь нас критиковать и порицать наши действия. Я же уверен, что технически берсеркер еще вполне способен функционировать.
— Поскольку его двигатели находятся в рабочем состоянии. Так?
— Отчасти да.
— И потому, что какая-то часть его навигационных систем тоже вполне работоспособна. Например, автопилот, способный удержать корабль на заданном курсе. Установка, поддерживающая силовые поля, тоже работает, как мы можем наблюдать. Что еще?
— Тут мы уже вступаем в область предположений. Но так или иначе, доверять берсеркеру не стоит — ведь так?
— Хорошо, я попробую выразиться иначе. Вам известно, что этот берсеркер давно уже перестал пытаться убивать людей, — я верно понял?
Дирак, являя собою живой образец сдержанности, покачал головой:
— Я боюсь, что он может… э-э… всего лишь выжидать благоприятного момента.
— Я чего-то не понял. А как насчет троих людей, которые вроде бы погибли на яхте? Они что, умерли, подравшись между собой?
— Среди них не было членов вашего экипажа. И я не считаю, что это происшествие вас касается.
— Члены моей команды находятся на борту того судна-в медотсеках. И я…
— Ваши подчиненные находятся в такой же безопасности, как и все мы. Командор, вы чересчур горячий человек. Полагаю, наша беседа дошла до критической точки, и потому я открыто заявляю, что намерен сдерживать вас до тех пор, пока вы полностью не уясните себе нынешнее положение вещей. А именно — тот факт, что нам приходится время от времени контактировать с этим берсеркером.
— Ага. И что же это за контакты? Какого рода?
— Нам было необходимо заключить с ним хоть какое-то перемирие. Некий компромисс, — невозмутимо сообщил премьер. В голосе его не слышно было ни колебаний, ни малейшего оттенка вины. Можно сказать, что чувство вины и Дирак Сардоу были незнакомы между собой. Неудивительно — им ведь никогда не доводилось встречаться.
— Что же это был за компромисс?
— Тот самый, который вы предполагаете. — Премьер по-прежнему полностью владел собой. — Я вижу, сэр, вы никак не можете должным образом вникнуть в наше положение.
— Теперь это и наше положение! — не выдержала лейтенант Тонгрес.
Премьер невозмутимо взглянул на нее:
— Согласен. И тем не менее вы никак не можете его понять.
Командор вскинул руку, пытаясь хотя бы на время остановить взаимный поток обвинений, и рассудительно произнес:
— Я очень хочу понять, как вы выражаетесь, наше положение. Мне чертовски хочется знать, что происходит. Все мы этого хотим. И потому я еще раз спрашиваю: что вы имели в виду, сказав, что добились перемирия?
— Вам понадобится некоторое время, чтобы это понять. Не пытайтесь меня запугать, командор Принсеп. Я не являюсь вашим подчиненным. На самом деле это вы находитесь в моем подчинении, пока пребываете на этом судне. — С этими словами Дирак развернулся и величественно удалился.
Кое-кто из людей Принесла двинулся было следом за премьером, но тут вмешался Скарлок. Он произнес почти что извиняющимся тоном:
— Господин Дирак всего лишь хотел сказать, что все обстоит очень просто: мы не пытаемся убить берсеркера, а он не пытается убить нас.
Командор Принсеп задвинул пока в сторону свои мрачные предположения, касавшиеся психического здоровья премьера и его намерений, и сделал все возможное, чтобы не раскрывать свои планы — по крайней мере, до поры до времени. Он боялся, как бы находящиеся на станции люди не передрались между собой.
Но чем дольше Принсеп размышлял над сложившейся ситуацией, тем хуже она ему казалась. Впечатление, возникшее при первой встрече с постоянными обитателями станции, оказалось обманчивым. Когда люди с «Симметрии» только-только попали на биостанцию, им показалось, что все местные жители нормально обеспечены питанием и прилично одеты. Системы жизнеобеспечения станции по-прежнему работали размеренно, не создавая особых проблем. Во всяком случае, они работали не хуже, чем системы яхты. Большинство водородных ламп станции продолжали гореть — впрочем, от них вполне можно было ожидать, что они будут это делать еще на протяжении многих поколений. Ремонтное оборудование тоже действовало. Медицинские роботы по-прежнему были способны оказать помощь при любом серьезном заболевании или ранении.
Станционные установки искусственной гравитации продолжали поддерживать должную силу тяжести. Соответствующую аппаратуру, если бы об этом кто-нибудь позаботился, легко можно было настроить таким образом, чтобы она регулярно производила новую ткань, а если бы кто-то этим заинтересовался, то без особых проблем мог получить ткани разных расцветок. Похоже, определенная часть оборудования станции монтировалась с тем расчетом, чтобы в будущем ее можно было использовать для нужд колонистов.
Кроме того, Принсеп продолжал беспокоиться о своих раненых. Он предпочитал присматривать за ними даже после того, как их передали на попечение медицинских роботов. Впрочем, он видел, что либо кто-нибудь из его людей, либо доктор Задор регулярно наведываются к медотсекам.
Ховелер и Задор расспрашивали Принесла о том, что могло случиться с остатками его флотилии. Оба медика страстно надеялись — в то время как остальные обитатели станции этого боялись, — что в любую минуту сюда могут прибыть еще люди, соларианцы, настоящие спасатели на мощном корабле. Премьер тоже предусматривал такую возможность, и это его беспокоило. Прибытие непрошеных гостей представляло бы значительную угрозу для его мечты о власти. Дирак еще века назад вычеркнул из рассмотрения саму возможность успешной спасательной операции. Он просто не допускал мысли о вероятности подобного развития событий.
Принсеп решил, что разумнее будет делать вид, будто он верит, что прибытие еще одного корабля вполне возможно, хотя сам он полагал иначе. Такое предположение само по себе будет потихоньку подрывать власть Дирака.
Николас Хоксмур — последняя его версия — только что вернулся к исполнению своих обязанностей после перепрограммирования и теперь обдумывал сложную ситуацию, в которой оказался.
Жители станции — очевидно, те, кто был знаком с двумя предыдущими версиями, — называли его Ник Третий. Самому Нику эти версии обычно казались чем-то чрезвычайно отдаленным, хотя у него и были некоторые общие с ними воспоминания.
Одно из немногих убеждений, в которых Ник мог быть уверен в этом чарующем и опасном мире, в который ему было позволено вернуться, заключалось в том, что леди Женевьева прекрасна. Еще одно обстоятельство, обнаруженное Ником почти сразу после возвращения, сводилось к тому, что у этой загадочной и притягательной женщины теперь роман с Кристофером Гавотом, которого Ник немедленно возненавидел.
Кроме того, Ник сделал еще одно открытие: леди Женевьева относилась к нему с крайней настороженностью, как будто боялась его. Ник понятия не имел, чем это вызвано. Он не мог поверить, что какая-нибудь из его предыдущих версий причинила леди хоть малейший вред.
Ник выбрал время, когда леди Женевьева находилась у себя в каюте и была одна. Он хотел быть уверенным, что их беседе никто не помешает. Убедившись, что момент подходящий, Ник создал свое изображение на голографическом экране.