— Госпожа, я полагаю, что вы меня знаете, — произнес он. Женевьева бросила на непрошеного гостя резкий взгляд:
— Я знаю, что вас зовут Ник. Николас Хоксмур. Что вам нужно?
— Всего лишь успокоить вас. Мне кажется, что вы меня боитесь, хотя я не знаю причины. Я хотел бы твердо заверить вас, что у вас нет ни малейших оснований меня бояться. Я ни за что не хотел бы причинить вам какой-либо вред или просто побеспокоить вас…
— Благодарю вас, Ник. У вас есть еще какое-нибудь дело? Если нет, то будьте добры, оставьте меня одну.
— Хорошо, моя госпожа. Но не позволите ли вы мне перед этим задать вам один вопрос?
— Какой же? — неохотно поинтересовалась Женевьева.
— Полагаю, вам известно, что я не сплю. Но бывают моменты — подозреваю, что из-за этого меня и отправили на перепрограммирование, — когда мне кажется, будто я вижу сон. И в этом сне у меня есть тело и я во плоти нахожусь рядом с вами. Не знаю, можете ли вы сказать мне что-нибудь об этих моих снах, — если они, конечно, вообще имеют какой-то смысл, — но у меня было такое чувство, словно я должен рассказать вам об этом.
Леди взглянула на Ника с каким-то новым выражением.
— Как странно… — выдохнула она.
— Госпожа моя-Нет, Ник, мы никогда не были вместе. У тебя вообще никогда не было тела.
— Я знаю это.
— Но ты появляешься в моих снах — точно так же, как я в твоих. О боги, как бы я хотела избавиться от них. Мгновение спустя Хоксмур отступил. Для него было большим облегчением узнать, что леди, кажется, не испытывает к нему ненависти. Но ничего более разузнать ему не удалось.
Ник обнаружил, что перспектива являться предметом бесконечного круга перепрограммирований вгоняет его в депрессию, хотя это и казалось своего рода разновидностью бессмертия.
Насколько мог припомнить Ник, он никогда не делал своих запасных копий, да и намерений таких у него вроде бы не возникало.
Но он боялся, что такие копии вполне мог сделать Дирак.
Гавот рассказал Принсепу и остальным людям с «Симметрии» историю о том, как Ник Первый спас и записал жену Дирака и как она впоследствии снова получила тело. Он изложил ее в том виде, в каком сам услышал от леди Женевьевы.
Для Дирака сообщение о смерти его жены, очевидно, было лишь временным препятствием, мало отличающимся от прочих преград, с которыми ему приходилось сталкиваться. По правде говоря, ему нужна была не сама Женевьева — хоть он и выбрал ее среди нескольких кандидаток именно за ее исключительные достоинства, — а скорее власть и политический союз, который она олицетворяла. Он не мог позволить, чтобы его лишили этих преимуществ.
На самом деле еще до того, как премьер узнал, что существует оптэлектронная запись личности леди Женевьевы, он уже начал высчитывать, насколько большое сходство с его настоящей женой должна иметь искусственно выращенная копия, чтобы это оказалось приемлемым в политическом плане.
Одно было бесспорно: к тому времени как сюда прибыл искалеченный флагман с ничтожным количеством выживших людей на борту, Дирак уже не первый век использовал находящиеся на станции маточные репликаторы. Сперва усилия премьера были нацелены на то, чтобы сдублировать свою возлюбленную или хотя бы вернуть их ребенка, — Дирак рассматривал это как первый шаг к возвращению его матери. И довольно скоро он обнаружил, что Ник Первый при помощь Фрейи Второй проводит схожие работы.
После того как предательство Ника Первого выплыло на свет и эта неудачливая версия Хоксмура была перепрограммирована в Ника Второго, Дирак продолжил свои эксперименты. Только вот цель у него была уже другая.
Задор и Ховелер были согласны с Принсепом и его людьми: действительно, рассказ Дирака о событиях на яхте выглядел очень подозрительно.
— Почему он с таким опозданием сообщил об их смерти? Почему там все убрали прежде, чем поставили кого-либо в известность?
Когда эти вопросы были заданы непосредственно Дираку, премьер ответил, что не намерен ни перед кем отчитываться о причинах своих решений. Но он утверждал, что никакой тайны там не кроется.
В общем и целом премьер проявлял поразительное безразличие к рассказам о том, что за это время произошло в цивилизованных мирах, в том числе и на тех планетах, которыми он управлял. Кажется, он заранее решил считать, что эти новости ему не понравятся. Если он вообще заговаривал о людях, которыми когда-то правил, то говорил так, словно был уверен, что эти люди — или их потомки до сих пор стремились бы вновь оказаться под его властью, если бы у них был выбор.
Дирак невозмутимо рассуждал о том, как много потеряла его родная планета и его народ. Но он, похоже, не испытывал особого желания вновь присоединиться к этому народу.
Принсепу казалось, что постепенно он начинает понимать сложившуюся ситуацию. С того самого момента, как станция оказалась отрезанной от остального мира, то есть вот уже несколько веков, Дирак все больше становился пленником собственной мании — безудержной жажды власти. Все трюки с маточными репликаторами были всего лишь частью этой истории, хотя и весьма многозначительной частью. Дирак просмотрел ярлычки тысяч пробирок, проверяя оплодотворенные клетки одну задругой, и все это в попытках воссоздать, вернуть себе потерянную возлюбленную. Премьер на годы, а иногда и на десятилетия ложился в охраняемый склеп, чтобы сохранить так свою относительную молодость и избежать длительного ожидания, и просыпался лишь для того, чтобы посмотреть, во что превратился новый образец.
Дирак не доверял людям, и, когда он погружался в свой длительный сон; на страже рядом с ним стоял лишь один-единственный охранник — искусственно созданная личность, Локи, настоящий знаток своего дела.
И Принсеп был совершенно уверен, что бывали моменты, когда премьер сомневался и в Локи.
ГЛАВА 25
Ника Третьего вызвали к боссу, и теперь он ждал, пока Локи позволит ему войти.
Хоксмур явился в личные покои премьера отнюдь не в виде скафандра — по правде говоря, ему строго-настрого приказали этого не делать. Потому Ник сейчас завис в электронных схемах, ожидая приказа появиться на экране премьера. Во время ожидания он пытался — безуспешно, надо заметить — поддерживать светскую беседу с Локи. Последнее время Ник в обществе Локи испытывал одни и те же чувства: ощущение некоего зловещего присутствия или даже мощного статического заряда, находящегося на грани взрыва. Беседовать с Локи было совершенно бесполезно. Он передавал приказы или задавал вопросы и выслушивал ответы, но этим все общение и ограничивалось.
Наконец-то долгожданное разрешение было получено, и Ник, допущенный в святая святых, создал свое изображение на голографическом экране, стоящем рядом с кроватью премьера.
Неподалеку от этой кровати, обычной, располагалась другая. У премьера был личный медицинский робот. Его смонтировали в каюте Дирака еще в самом начале путешествия. Это приспособление по виду куда больше напоминало не то тщательно отделанный домашний холодильник, не то стеклянный гроб, чем кровать. По бокам у него располагалось несколько экранов, и на них приглушенно светились цифры, сообщающие разнообразную информацию медицинского характера. Вокруг медицинского робота горело огненное кольцо — доступное обычному зрению проявление электронного существа по имени Локи. На взгляд Ника, это только усиливало сходство медиробота с похоронными дрогами.
Хоксмуру пришлось еще некоторое время подождать, прежде чем премьер заговорит с ним, и Ник поймал себя на том, что любопытствует: интересно, а как выглядит лицо Дирака в те длительные промежутки времени, когда премьер пребывает в анабиозе? Насколько мог себе представить Ник, лицо его хозяина и в это время должно было выглядеть достаточно естественно.
Локи уже сообщил Нику, что у Дирака женщина, и Ник пытался вычислить, кто же эта посетительница. Впрочем, эта попытка оказалась такой же неудачной, как и попытка втянуть Локи в разговор. Хоксмур очень сильно сомневался, чтобы премьер беседовал наедине с доктором Задор. Ее отвращение к Дираку с каждым годом только возрастало. Что касается появившейся на станции новой женщины, лейтенанта Тонгрес, премьер пока что не делал попыток заманить ее в свою каюту, а там и в кровать — хотя Дирак, несомненно, ею интересовался. Ник был в этом совершенно уверен.
Оказалось, что загадочная гостья премьера — леди Женевьева. Лицо у нее было абсолютно несчастное. У Ника с первого же взгляда возникло твердое убеждение, что перед его приходом супруги спорили. Совершенно не похоже было, чтобы леди явилась сюда с романтическими намерениями: и Женевьева и Дирак были полностью одеты и находились на ногах.
Леди Женевьева едва кивнула в ответ на чинное приветствие Ника. Премьер же сразу перешел к делу:
— Ник, у меня к тебе вопрос. Очень важный вопрос.
— Я сделаю все, что в моих силах, сэр.
— Я на это рассчитываю. Я верю, что все-таки могу полагаться на тебя, хотя оба твоих предшественника бессовестно мне лгали. Ты же, Ник Третий, просуществовал недостаточно долго, чтобы успеть развратиться. Ведь так, Хоксмур? Кстати, ты все еще желаешь носить это имя?
— Да, сэр, я предпочитаю оставить его. Во всяком случае, до тех пор, пока не появится другое имя, которым я захочу пользоваться.
— Ну тогда пусть оно остается. Итак, Ник! Мой вопрос таков: дарит ли моя возлюбленная супруга свои милости какому-либо другому мужчине?
Несмотря на то что Ник приложил все усилия, чтобы не взглянуть в этот момент на Женевьеву, он необыкновенно остро почувствовал на себе умоляющий взгляд леди. Ник ответил со сдерживаемым потрясением:
— Сэр, я никогда не встречал ни малейшего свидетельства, которое бы подтверждало подобное… подобное…
— Ох, Хоксмур, избавь нас от демонстрации своей неколебимой преданности. Да ты сейчас покраснел! Уж не знаю, как ты ухитрился добиться такого эффекта. На самом деле я много чего о тебе не знаю.
— Сэр, насколько мне известно, леди Женевьева ни в чем не повинна.