Им заказали номера, и, как они договаривались, через пару часов, в отель подойдет представитель компании, они начнут культурную программу, которая продолжится и завтра, в воскресенье. В понедельник у них деловая встреча, договор «товарищи» из Кирова подпишут или не подпишут, и потом они уедут домой, а Михаил должен будет ехать на конференцию в штаб-квартиру фирмы в Париж. Оттуда в Москву. Ездить один он любил, это было гораздо проще, чем с клиентами. По крайней мере, не надо было пить водку, вести дурацкие разговоры, и переводить остроты русских.
«Где же наши вещи? Странно, что так долго.» — жена клиента, не то Настя, не то Даша… нет, все-таки Даша, начинала свое куриное квохтанье. «Ничего не долго. Прошло-то всего минут пятнадцать… И вообще, зачем они столько вещей всегда берут? К чему?» — клиенты привычно раздражали, но Михаил любезно улыбаясь, успокаивал «мадам». Дядьки казались уже немного поддатыми. Ну да, они пили сухое бесплатное вино, и даже, кажется, пару раз, заказывали по бутылочке виски. «Начинается…, чтоб их черт взял! К вечеру будет ужас», — опять неприязненно подумал Михаил. Мужчины в мятых брюках, в пиджаках, еле застегивающихся на животе, и «мадам» с декольте, на шпильках, выделялись из снующей вокруг толпы до такой степени, что Михаилу захотелось отойти в сторонку.
Предсказуемая рутина наконец свершилась, такси везло их по городу. Шофер в ожидании «pourboire», непринужденно и весело болтал с пассажирами. Узнав, что они — русские, мужик с жаром принялся показывать им достопримечательности. Михаил знал, что под конец пути, он, прощаясь, скажет им на ломаном русском «спасибо» и «до свидания». Он такое знал и по-японски. Была чудесная погода. Прозрачный, чистый воздух, откуда-то тянуло кофе и ванилью. Из промозглой холодной осени они приехали в лето, люди шли по тротуарам в легкой одежде, в босоножках. На шпильках никого, естественно, не было. Многие были в соломенных шляпах. Шофер показывал им какие-то храмы, часовни, пытался объяснить, что это осталось со времен римлян. Михаил вслушивался и кивал. Трое русских сзади слушать его перевод не захотели, что было к лучшему. Они говорили о чем-то построннем, не относямся к Биаррицу. Обсуждали какого-то Кольку, который совсем «оборзел».
Шофер замолчал, минут через пятнадцать они остановились у крыльца отеля. Михаил расплатился из «представительских расходов». Он был рад, что их поселили в обычном Radisson, в большом здании с лифтом. Он много раз жил в маленьких французских отелях и знал, что они непредсказуемы. Номер может быть тесным, с крохотным душем, зато в «местном домашнем стиле». Вот не надо… Что ждать от Radisson было понятно.
Через пол-часа Михаил блаженно лежал на широкой двуспальной кровати в своем номере и листал программу, которую для них оставили на рецепции. В Биаррице было еще рано, через полтора часа у них встреча с представителем фирмы и они пойдут гулять по городу. Потом, после легкого ланча, может будет еще пара свободных часов, которые «мадам» захочет использовать на магазины. Впрочем, пока она ничего такого не говорила. Вечером ужин в ресторане. После ресторана их вежливо спросят не устали ли они, можно будет вернуться в отель, или еще идти гулять, если «не устали». Михаил, с удовольствием выбрал бы первое, но как будет в действительности, он пока не знал. Он почувствовал усталость и слабость. То ли слишком рано встал, то ли… «сердце, почки, давление, диабет…» — нужное подчеркнуть. Биарриц был чудесен, но Михаил был здесь на работе, и в этих обстоятельствах город не доставит ему такого удовольствия, как если бы он снова был здесь с «девочками». Без них, все было не то.
Женя
На улице шел мелкий дождь, было холодно. Женя быстро прошла по Каретному ряду и вышла на Петровку. Под ногами хлюпало, и Жене остро захотелось в отпуск, к теплому морю. Отец, когда она вчера вечером прощалась с ним, казался угрюмым и озабоченным. Папа вовсе не радовался тому, что едет в Биарриц. Ему что Биарриц, что Киров. Ничего себе! Женя все бы сейчас отдала, чтобы погулять по Биаррицу, который она не так уж хорошо помнила, хотя когда-то была там с родителями. Друзья в Биарриц, и вообще на Лазурный Берег, ехать не хотели. В их среде, это стало считаться буржуазным и пошлым. Ехать надо было в экзотические страны: чем меньше комфорта, тем лучше. С родителями ей можно было выбирать и настаивать, а с друзьями она не выбирала, просто присоединялась к компании, боясь ее потерять из-за своих капризов, на которые еще неизвестно, как бы ребята посмотрели.
Женя вошла в подъезд фирмы и поднялась на второй этаж. В здании было душно и накурено. В большой комнате за компьютерами сидела сотрудники, несмотря на субботу. Сейчас шло много важных проектов в связи с Олимпиадой и люди вышли на работу. Она всех знала, останавливалась, здоровалась, с некоторыми перекидывалась парой фраз. Но сегодня Женя почувствовала некоторую напряженность. Одни были с ней сдержанны, другие, напротив, слишком болтливы. Они про нее кое-что знали и каждый реагировал по-своему. В глазах людей была насмешка, осуждение, отстраненность, или наоборот понимание, одобрение, поддержка. Женя знала, почему на нее так по-разному смотрят. Она, скорее всего, совершила промах, о котором она сейчас жалела, и опасалась, как бы промах не имел для нее неприятных последствий.
Все начиналось совершенно невинно. Женя была «в друзьях» на Фейсбуке у одного интернетного знакомого. Там на странице была дискуссия о Pussy Riots, кто-то написал, что «уголовное преследование» — это было уж слишком. Женин друг ответил, что «надо быть более толерантным»… и т. д. Ничего такого уж интересного. Но на Женю что-то нашло. Она вдруг написала на «стене в фейсбуке» какой-то коротенький пост против толерантности, так просто написала, типа «назло», на чувства верующих и на всю РПЦ ей было наплевать. Это бы ладно, но она зачем-то написала, обращаясь к той, кто первая поместила пост на эту тему, что, «вот, если бы ей поссать в глаза…», как бы, дескать, она себя повела?
Дома Женя никогда не слышала ни одного грубого или жаргонного слова, но в горячей полемике в соцсетях такая лексика употреблялась. Женя, давным-давно считая себя принадлежной к пишущей братии, чувствовала нюансы языка, и вот… позволила себе. Дело было не в сути, а в форме: «поссать в глаза» вызвало дикую бурю негодования «пуристов» из интернет сообщества. Они, разумеется, сразу узнали, кто Женя такая, и где она работает. Проблема была еще в том, что Женя написала не вообще, а предложила этой конкретной тетке «поссать ей в глаза». Если бы она знала о последующем резонансе этой фразы?
Инцидент немедленно дошел до директора ее агентства, который был вынужден даже давать по этому поводу интервью. Получилось, что Женя подставила и его, и всю компанию Communica. Разговор был, понятное дело, не о конкретной фразе, а о профессиональной этике специалистов по PR. Многие писали, что Женя, «вышла за рамки, нарушила, принятые в интернет сообществе этические правила ведения дискуссии и т. д.» Начальник в интервью оправдывался тем, что Женя написала подобное, как свое личное мнение, причем в нерабочее время.
А что ему еще было говорить? Но, Женя знала, что директор был резко недоволен, распекал ее в своем кабинете. Ах, если бы ей просто было один раз стыдно и все… Нет, к сожалению, ничего не закончилось. Пользователи продолжали писать о непрофессионализме, о том, что Женя недостойна заниматься PR, ее называли «госпожа» и дальше приводилась ее фамилия. Начальнику саркастически сочувствовали, т. к. с их точки зрения SMM-бизнес все еще живет в серой зоне, пользуясь неясными методами работы, что толковых специалистов немного, что приходится набирать на работу кого угодно. Получалось, что Женя и была «кто угодно», непрофессиональна и не воспитана, это ее имели в виду. Женя нарушила некий общественный договор между интеллигентными людьми, что хамство — это плохо и недопустимо. Она нанесла урон своему агентству.
Женя и сама понимала, что ее «занесло», что она поступила непрофессионально, что она работает в Фейсбуке, и даже личные посты — это тоже часть ее работы. Есть же такая штука, как репутация! Кто, действительно, наймет устроителя вечеринок, который вне вечеринки, писает на фикус, или сморкается в занавеску, и это становится известным? Женя ревниво следила за тем, кто как реагирует на происшедшее в соцсетях: больше «за» нее, или больше «против»? Ужас был в том, что было больше «против», сотни людей.
Вот это-то сейчас Женя и чувствовала во взглядах сотрудников. Агентство никому не принесло официальных извинений, и Женя тоже никаких «простите, я сожалею» не помещала, но ее имя… его трепали почем зря, и это было так обидно. Хорошо, что родители ничего не знали. Они никогда не открывали соцсетей, и могли бы узнать подробности инцидента только, если бы Женя сама им рассказала, но она же не дура! Мама бросилась бы ее защищать, а папа… тут она была не уверена. Папа мог бы удивленно на нее посмотреть и замолчать, ничего не комментируя. Да, что гадать насчет папиной реакции: она прекрасно знала, что «поссать» — это был не его стиль. Женя поклялась сама себе отныне и навсегда следить за тем, что она пишет.
На работе у нее было несколько незначительных дел, и скоро Жене опять пришлось выйти под дождь. И без того неважное настроение вконец испортилось. Вечером, однако, она пойдет в театр, посмотрит новый спектакль в Московском Академическом молодежном театре, премьеру Смехова Самоубийца. Противный день, но, может хоть закончится хорошо. Жене было все равно, понравится ей спектакль или нет. Главное было написать о нем статью, которую опубликуют на престижном портале Театрал. Увидят ее фамилию под рецензией и хоть может поймут, что она не только глупая, вульгарная грубиянка. Стало чуть легче. Женя решила ехать к подруге, они вместе скоротают время до вечера и отправятся на спектакль. Там у подруги, к сожалению, будет маленький ребенок, но… это можно пережить. Подруга, правда, начнет опять спрашивать о переменах в личной жизни. Она гордилась тем, что она мать-одиночка, и все время намекала Жене, что «ей тоже так надо сделать». Только этого не хватало! Подругу она заткнет, да еще как. И не надо будет думать о профессиональной этике в соцсетях.