Женя села в машину и завела двигатель. Стекла немедленно запотели, нужно включить обогреватель на ветровое стекло и немного подождать. Снаружи было серо и безотрадно. Женя посмотрела на часы и снова вспомнила об отце. «Уже наверное по Биаррицу гуляет. Пойдет к морю, потом в ресторан… счастливчик», — ревниво подумала Женя и осторожно выехала в крайний правый ряд. Было странно себе представить, что где-то растут каштаны и магнолии, но кое-кто… такие занудноватые пожилые господа, как ее папа, этого не ценят.
Егор
Зажглась надпись «привязать ремни». Егор понял, что они снижаются. Прошло еще минут двадцать, самолет чуть тряхнуло: выпустили шасси, машина заходила на посадку. В иллюминаторе стало видно приближающуюся землю. Обычный ландшафт. По узким полоскам шоссе едут маленькие машинки, россыпи домов, зеленые пятна парков, голубая гладь моря. Небольшой толчок, самолет быстро заскользил по полосе. «Хорошо сели, мягко.» — отметил Егор. Его резко прижало к спинке. Пилот включил торможение. «Сейчас борт пришвартуется…, подойдут „погранцы“, и будет разрешение открывать двери. Надо собираться.» — Егор сосредоточился на своих действиях, когда он выйдет в город. Прежде всего, ему надо было взять машину и ехать в гостиницу. В свой прошлый приезд, он так и сделал. Город ему очень понравился, машина давала свободу, можно и по окрестностям поездить. Егор планировал пробыть здесь все выходные, и вечером в воскресенье поездом ехать в Ганновер, а оттуда уже домой, в Лос Анджелес, из Франкфурта.
Он опять сам себе удивился: почему бы ему сразу не поехать домой? Зачем этот крюк? Егор подумал о Лоре, которая даже и не знает, что он в Биаррице, ждет его… а он искусственно откладывает возвращение. Черт бы его побрал. Одиссей хренов! Появилось императивное желание курить, для этого нужно было как можно скорее выйти в город. Открыли дверь, люди стояли в проходе, ждали пока выйдут пассажиры первого класса. Потом выпустили тех, кто сидел в самом начале. Все нервничали и как обычно удивлялись, почему сразу всех не выпускают. «Подождете, козлы! Не выпускают, потому что надо держать центровку машины, груз-то еще не сняли…», — Егору нетерпение окружающих действовало на нервы. В поезде или в автобусе он чувствовал себя нормальным пассажиром, которого везли, а в самолете ему это не удавалось, хотя он не летал уже давно и чувствовать себя в полете «на работе» было откровенно глупо.
Люди потянулись по проходу, бортпроводницы всем заученно кивали, а ему даже сказали какие-то приятные слова, которые он пропустил мимо ушей. Он им приветственно помахал рукой, но мысли его уже были далеко. Егор вышел на улицу, и сразу раскурив сигарету, почувствовал облегчение. Пропало неприятное нервное состояние. Прямо перед его носом висел указатель к Alamo и Avis. Он знал, что все эти компании находятся практически на одной стоянке, да и цены у них одинаковые. Он взял небольшой Фиат, и отъехав в сторонку, принялся смотреть на схематичную карту, которую ему дали клерки. Номер в отеле он забронировал заранее. Там он сегодня переночует, а завтра поздно вечером у него поезд. Поезд до Франкфурта, а там еще два часа поездом до Ганновера. Почему-то захотелось проехаться по Европе на поезде, хотя смысла в такой ночной поездке было немного.
Егор привык делать то, что хотел, хотя и не всегда мог объяснить «зачем». Его машина выехала на короткую автостраду, ведущую к городу. До центра было минут 10–15, и где-то там был расположен его отель, в прошлый раз он жил в другом. Сначала Егор проехал мимо здания отеля, не заметив его. Это был просто большой особняк, загороженный старыми раскидистыми деревьями. Он справился по карте, да и его «навигатор Наташа» спокойным женским голосом указал ему, что «он доехал до места». Войдя в ворота, Егор увидел скромную вывеску Le Saint Charles. Он подошел к рецепции, мило улыбнулся старушке-рецепционистке, и вскоре уже открывал большим, «под старину» ключем, свой номер на втором этаже. «А ничего», — подумал он, оценив чистое ковровое покрытие, широкую кровать с каким-то импровизированным балдахином, настольные лампочки «ампир», и нарочито помпезную позолоту на обоях. Отель был в старом европейском стиле, хотя ванная, отделанная белым кафелем, была вполне современна. Егор ценил такие отели в Европе, они были для него интереснее, чем комфортные, но безликие отели международных «сетей». Самое главное, что Saint Charles был совсем близко к главной набережной города Grand Plage. Егор заметил, что ресторан отеля расположен в классической гостиной с камином, но поскольку было очень тепло, еду подавали на террасе, с видом на сад. Народу там не было: завтрак уже закончился, а обед не начался.
Сейчас все это Егора не волновало, есть не хотелось, надев легкую рубашку, он вышел на улицу. Пройдя пару кварталов, полной грудью вдыхая теплый прозрачный воздух, он почувствовал, что устал, что было странно. Впрочем, усталость можно было списать на недосып. Егор уселся за столик маленького кафе на тротуаре. К нему сейчас же подошел «гарсон» и пришлось заказать чашечку espresso. Здесь можно было курить, и Егор сразу этим воспользовался.
Вот это-то и было самым приятным и расслабляющим: сидеть на террасе французского кафе и курить за чашкой кофе. Он мечтал об этом в школе, институте, армии. Не музеи, не картинные галереи, не театры… а вот именно кафе и идущая мимо толпа. Егор где-то читал о Марселе Прусте, сидящем на террасе парижского кафе перед стаканом воды и гроздью винограда. Самого Пруста он не читал, раньше не мог осилить, текст казался манерным и скучным, а сейчас ему вообще было трудно сосредоточиться на книгах.
Вся советская несвобода, гнет матери, неприятное напряжение института, тупость гарнизонной жизни в глухой Казахстанской степи — имели красочную, нежную, запредельно прекрасную, несбыточную французскую альтернативу. Франция его мечты… романтичная и пьянящая. Егор думал об этом, но понимал, что да, вот он, наконец, сидит на террасе и мимо идут люди, но, как все приходящее слишком поздно, реализованная мечта обманывала, не доставляла того удовольствия, которое ожидалось. Глупо было даже надеяться, что он найдет здесь «голубую» и пошловатую мечту затюканного, закомплексованного мальчишки, которым он был в детстве.
И тем не менее, сидеть в кафе было приятно. Егор ощущал комфорт своей, пусть временной, но свободы: в Москве шел холодный дождь со снегом, серые, грязные улицы, забитые машинами, угрюмые лица, а здесь… ленивая расслабленность южного курортного города, деньги, которые он может пока не считать слишком скрупулезно. Он сидел один без Лоры, и это тоже было хорошо. Если бы она была рядом, нужно было бы о чем-то разговаривать. Разговоры с Лорой часто напрягали: она не умела поддерживать беседу, замолкала или задавала невпопад ненужные вопросы. Да, и курить при ней было нельзя. Курение было проблемой. Следовало бросить, Лора настаивала, стыдила, он раздражался, сознавая, что она права. Она говорила, что, теперь, даже, если будущий ребенок не может его «заставить», он никогда вообще не бросит. Крыть было нечем, но Егору так было всегда трудно признавать чужую правоту и свою несостоятельность. Он заводился, и говорил, чтобы она оставила его в покое, что он сам знает, что ему делать, и когда. Лора осуждающе замолкала и в ее глазах было презрение к его безвольности. Но, он-то знал, почему он не бросает. Егор не любил себя напрягать ради такой эфемерной пользы. Но и это было неглавное. Он не то, чтобы не мог, он скорее не хотел бросать курить. Курение — это была его последняя свобода. Он выходил на улицу, оставаясь один со своими мыслями. Лора не отвлекала его от них. Если он не будет курить, он никогда не останется один, это было ужасно. Он был одиноким всю жизнь, но тяготясь своим одиночеством, он его вынужденно полюбил.
Егор поднялся, оставил деньги на столике, у него оставались евро еще с прошлой поездки, и пошел вниз по улице к набережной. Стало жарко, он сел на лавочку, и стал смотреть на море. Можно было подойти к самой воде, но он не стал. Отсюда была видна марина: яхты на причале, маленькие кораблики вдалеке. Вокруг бегали дети, чинно прогуливались пожилые пары, везде продавали мороженое и дешевые сувениры. Захотелось пойти в костел. Мысль эта, как всегда, пришла ему в голову спонтанно, вдруг. Егор знал, что где-то невдалеке была русская церковь Святого Александра Невского, куда всегда стремились туристы из России. Нет уж! Туда он, как раз, не собирался. Православие было ему противно, причем противно активно, как-будто русские батюшки что-то лично ему, Егору, сделали. Еще в начале 90-ых он под настроение крестился в католичество, которое опять же было дня него «Францией», чем-то благородным, шикарным, незнакомым, и по-этому привлекательным. Егор остановил прохожего и спросил, как пройти к часовне Chapelle Impériale, о ней было написано в путеводителе, который он взял в отеле. Оказалось, что часовня недалеко, в 15 минутах хода. Он с удовольствием прошелся по тенистой стороне улицы и увидел маленький костел в мавританском стиле, вошел, прикоснулся к ногам статуи Девы Марии, потом поцеловал свои пальцы. Католики так делали, это он давно уже знал. Егор прошел купить свечку. Купил одну и поставил ее за мать. Надо бы было помолиться, но Егор не умел. Он просто уселся на заднюю скамью и достал молитвенник из кармашка на спинке предыдущей скамьи. Тексты молитв были на французском и на латыни. Хотелось послушать службу, но костел был почти пуст, несколько пожилых домохозяек, и пара туристов.
Как обычно, Егора охватила особая тишина храма. Полумрак, запах оплывшего стеарина, мерцание маленьких огоньков, шепот молитв, еле доносящийся до задних скамей. Когда была служба, ощущение было совсем другое: голос священника, произносящего проповедь, хор, звуки органа. Красиво, торжественно, мощно, зрелищно. Сейчас ничего этого не было.
Егор услышал, как хлопнула массивная входная дверь, и увидел молодую пару. Они были совсем юные, студенты первокурсники или ученики старших классов. Оба в джинсах, майках и шлепанцах на босу-ногу. Они быстренько привычно перекрестились на статую и уселись тоже на заднюю скамью через проход. Усевшись, ребята сразу начали целоваться. «Ну, да, они сюда для этого и пришли. Никто на них не смотрит. Может они и верующие, но без фанатизма, как все французы. К