Поэтому, братья и сестры, постарайтесь великое таинство покаяния не превращать в бессмысленный разговор о том, что «я не то что-то съела», «не то сказала», что «я не уступил место в метро пожилому человеку». Ну, ясно совершенно, что если тебе двадцать пять, надо уступать место в метро! И тут не каяться надо, а просто делать это, и чтобы это было на автоматическом уровне. А если не сделал, то сказать себе: какой же я всё-таки негодяй или лентяй и т. д. И так же с любыми нашими проблемами, за исключением самых больших. И, честно говоря, бывает радостно на исповеди, только когда приходит человек, который не был в церкви, не был на исповеди 20–30 лет или просто в первый раз пришел. Вот это для него событие, вот это что-то действительно огромное. Но когда мы снова и снова начинаем перебирать на исповеди свои семейные проблемы, то какое же это покаяние?! Это что-то совсем другое, и мы должны это понять. Потому что получается, что мы очень занижаем планку нашего христианства. Получается, что веру в Воскресшего, которую так убедительно возвещает нам Златоуст, мы применяем к решению каких-то мелких наших бытовых проблем. «Я ссорюсь с невесткой». Ну, причем тут Господь Бог? Не ссорься! Культурные люди вообще стараются не ссориться с близкими, которых не по их желанию послала судьба. И так – с любой проблемой.
Но когда человек первый раз после огромного перерыва приходит на исповедь, это, действительно, значительное событие.
Надо думать о том, чтобы покаяние было обновлением человека, а не просто каким-то ритуальным языческим обрядом, когда что-то бормочешь, пытаешься сказать о своих слабостях, недугах, переживаниях, и это плохо получается, и священник пытается тебя утешить, и не знает иной раз, что сказать, но, вместе с тем, с человеком ничего не происходит. А надо, чтобы исповедующийся отходил от аналоя другим, обновленным человеком, чтобы происходило преображение личности.
Давайте стремиться к тому, чтобы всегда всё, что мы делаем в церкви, имело серьезный смысл, смысл внутреннего преображения человека, а не просто содержало какую-то ритуальность. Подумаем об этом, братья и сестры, и склонимся радостно перед величием Божьего присутствия среди нас.
С праздничным днем поздравляю вас, братья и сестры. Да хранит, да благословит, да укрепит вас Господь благодатию Воскресшего, коей мы живем и движемся. Да будем мы продолжать не только жить и трудиться в этом мире, но постоянно повышать планку нашей веры!
Понимаете, меня волнует то, что сейчас, в своем разрешенном варианте, христианство всё больше и больше превращается в какое-то ритуальное освящение жизни, – как это было у древних греков, римлян и т. д. Ведь в прежние времена, действительно, придти в церковь – это был подвиг, потому что за это выгоняли с работы, из института; если кто был партийный, выгоняли из партии, в тюрьму сажали, в лагеря отправляли. То есть это был выбор, это было событие: человек выбирал Бога. А теперь у нас так: нужна и машина, и квартира, и надо еще пригласить Бога, чтобы Он это всё освятил. Вот как теперь всякие освящения «мерседесов» и всё прочее, что происходит в нашей жизни. Это на самом деле очень страшно.
Вера всегда должна быть отказом от многого. Христианство – это «безумие перед миром», оно связано с отказом от очень многого. Христианство – это очень высокая планка, и мы всё время должны мысленно поднимать эту планку. Как отец Александр Мень говорил: стать христианином – это не прижаться к теплой печке, а пуститься в опасную и трудную экспедицию. А нам хочется, чтобы христианство как раз было теплой печкой: придти пожаловаться, батюшка приласкает, приголубит, и на этом всё кончается.
Конечно, в нашей жизни молитва, личная аскетическая жизнь занимает очень маленькое место. Молитва, которую мы совершаем наедине с собой, дома, по молитвеннику или без молитвенника, по одной книге или по другой. И уж для верующего человека абсолютно необходимо иногда ночью, вместо того чтобы спать, встать на колени и молиться, и полночи проплакать, когда никто не видит, когда об этом никто не знает.
Так вот эта внутренняя, личная жизнь во Христе, внутренняя личная жизнь в Боге, личная молитва, личная аскетическая жизнь много дает для того, чтобы решались житейские вопросы, потому что когда так выплачешь какую-нибудь проблему, то приходишь к ее решению. Вот об этом, братья и сестры, давайте поразмышляем в эти светлые, чудные, прекрасные пасхальные дни.
Да хранит, да благословит, да укрепит вас Воскресший!
Всех поздравляю с праздником, братья и сестры! Старайтесь всегда молиться. Будем стараться изо всех сил, чтобы наша личная молитва, наше личное христианство было на высочайшем уровне: наше личное исповедание, наша личная вера, чтобы это не было таким бытовым христианством. Сейчас иногда получается, что все освящают куличи, берут воду на Богоявление, чуть ли не на работе начальство говорит: идите в церковь, возьмите воды – уже до такого доходит. То есть как бы все верующие. А на самом деле всё-таки мы можем сказать про себя: наверное, я верю в Бога, только когда чувствуем, что сердце горит, как у апостолов по дороге в Эммаус, когда Воскресший шел с ними и толковал апостолам Евангелие на пути.
Так вот, братья и сестры, мы даже в этих случаях, когда сердце горит, только можем сказать одно: наверное, я всё-таки верю в Бога. А твердо мы можем сказать «я верю», наверное, только на смертном одре: когда, действительно, между жизнью и смертью стоишь, тогда понимаешь, веришь ты в Бога или нет. Но дай Бог, чтобы, действительно, эта вера была живой, чтобы это было горение, чтобы это было какое-то вечное открывание для себя всё новых и новых горизонтов Бога, а не просто что-то бытовое, что принято: принято воду крещенскую брать – я беру; принято куличи идти освящать – я иду освящать. Если посмотреть, какие толпы приходят в Великую Субботу освящать куличи, то можно подумать, что миллионы верующих людей в стране.
Когда после революции начались гонения, верующих людей осталось очень немного. Мы должны всё время себя спрашивать: моя вера – это что-то ритуальное или действительно это огромная правда о Боге, которая мне открылась и которой я живу, горю? Будем всегда стремиться служить этой правде.
Бог вас всех благословит!
Светлое Христово Воскресение. Пасха
Пасха в церкви Покрова Пресвятой Богородицы
(Российская детская клиническая больница)
15 апреля 2001 года
Литургия (Ин 1: 1–17)
Мы, дорогие братья и сестры, дожили до этой святой и спасительной ночи, когда по всей земле раздается глас «Христос воскресе!», и весь мир отвечает «Воистину воскресе!»
Мы дожили до того дня, когда празднуется Пасха Христова. И в этом году все христиане по всему миру, принадлежащие к разным народам, принадлежащие ко всем конфессиям, празднуют святую Пасху Христову вместе. Сейчас мы на разных языках читали Евангелие. Это особенно было значимо, и, наверное, к ивриту и греческому, к латыни и французскому и итальянскому надо было еще прибавить не только славянский, не только русский, но и английский, испанский и португальский, и языки народов Африки, и языки Азии, и языки всех народов, больших и малых. Потому что, действительно, по всей земле, во всяком народе, даже там, где основной религией является какая-то другая вера, – буддизм или синтоизм, как в Японии или в Китае, или в Индии, но во всех странах мира, включая исламские страны с их суровыми и строгими законами, везде есть христиане, везде есть те, кто проповедует Евангелие, кто живет по Евангелию, везде есть те, кто в сегодняшнюю ночь встречает Пасху Христову – удивительный праздник любви, мира и нашего особенного братства, нашего особенного союза, нашей отданности друг другу. Потому что в этот день мы, конечно, не просто вспоминаем, мы переживаем с вами те моменты, когда апостолы вдруг почувствовали, что Воскресший среди них.
Они были растеряны, разрушены горем, считали, что их Учитель не состоялся как пророк, как Мессия, не состоялся как Христос. Вы представляете, какое чудовищное разочарование пережили апостолы в эти дни, – дни Голгофы, распятия, смерти, погребения Иисусова, в дни, когда, казалось, всё рухнуло, все надежды, все чаяния, – в какие-то несколько дней?.. Еще неделю назад они, такие радостные, полные надежд, входили с Ним в Иерусалим, и вдруг всё рухнуло. Трудно представить степень их отчаяния, степень их внутренней разрушенности. Они разбежались кто куда, они возненавидели в эти дни, наверное, и самих себя, и друг друга и, наверное, своего Учителя. И только женщины остались верными, только они пришли к гробнице ранним утром воскресного дня, вот тем самым утром, которое мы с вами сейчас переживаем. Пришли, как мы с вами сегодня, крестным ходом к дверям храма, все вместе пришли и увидели камень отваленным от гроба. Пришли и пережили что-то такое, о чем даже не могли никому рассказать. А потом Петр с Иоанном, потом другие апостолы, а затем Фома, а следом – другие ученики…
Вот это чувство того, что Он здесь, что Он с нами, что Он рядом, охватывает мало-помалу всех. И Христос является ученикам, и они понимают, что это Он. И больше, чем 500 человек пережили эту встречу с Воскресшим, пережили для того, чтобы сначала в устной форме, а потом в записанном виде передавать друг другу Благую Весть, Евангелие. И так мы передаем эту книгу и весть о Воскресении, и всё то, что Христос нам говорит на страницах Евангелия, передаем друг другу уже две тысячи лет.
Конечно, замечательно, что сегодня можно в любом магазине, в любой церковной лавке, в любом месте купить Новый Завет. Но мне всё-таки кажется, что это такая книга, которую надо дарить друг другу. И как ученики Христовы несли Евангелие из страны в страну, переводили его на новые языки, так и мы с вами должны дарить друг другу Новый Завет, должны передавать Евангелие. Особенно – старшие младшим, старшее поколение – молодым.
Ведь это был замечательный обычай, когда бабушки дарили Евангелие внукам и внучкам, когда Евангелие дарили гимназистам и гимназисткам в день окончания гимназии. Да неужели у нее не было, у гимназистки восьмого класса, почти взрослой девушки, Евангелия?! Да было, конечно! И всё-таки дарили для того, чтобы оно потом было отдано кому-то из детей, потом внукам и т. д.