Сама Бевания (маленький городок с двумя древними соборами и римскими развалинами) находится километрах в трех, не более, от того самого места, где святой Франциск проповедовал перед птицами. Здесь, в Бевании, он бывал очень часто, здесь он молился, здесь звучал его голос… «Laudato si’, mi’ Signore, per sora nostra matre terra» или: «Восхваляем Ты, мой Господи, за сестру нашу мать землю…» А далее в своем гимне Франциск, как известно, говорит о разноцветных цветах, разнообразных плодах и травах, которые приносит эта земля. О цветах, что растут именно здесь – в Бевании и ее окрестностях.
«Меня похоронят здесь», – сказала мне, когда мы были с ней вместе на этом кладбище, Ирина Алексеевна. И действительно, ее тело приняла именно та matre terra, о которой говорил Франциск. Италия стала для нее второй родиной, хотя попала она туда впервые довольно поздно, кажется, перед самым началом Второй мировой войны. На свою первую родину, в Россию, она, правда, попала еще позднее – только после августовского путча 1991 года. До этого ей в советской визе отказывали, что, впрочем, было совершенно естественно, ибо руководимая ею с 1979 года «Русская мысль» занимала резко антикоммунистическую позицию, поддерживала диссидентов, защищала верующих и буквально в каждом своем номере публиковала информацию о том, чтó в СССР тщательно скрывалось.
Ирина Алексеевна Иловайская-Донецкая родилась 5 декабря 1924 года в Югославии в семье эмигрантов из революционной России, выходцев из донского казачества – в городском музее в Новочеркасске и сейчас на почетном месте висит портрет ее прадеда. Родилась она, кажется, в Дубровнике, во всяком случае, именно здесь прошло ее детство. Училась в русской гимназии в Белграде и, будучи гимназисткой, по благословению митрополита Анастасия (Грибановского), в юрисдикции которого находилась гимназическая церковь, в течение нескольких лет несла церковное послушание, убирая в алтаре. В Югославии тех лет культивировалось традиционное православие, и тщательнейшим образом сохранялась культура дореволюционной России. Именно в этих традициях и была воспитана Ирина Алексеевна.
В те годы ее духовным отцом был выдающийся православный богослов священник Георгий Флоровский, автор знаменитых «Путей русского богословия», перебравшийся затем в США и бывший профессором в Принстоне. Именно по его благословению вскоре после окончания Второй мировой войны она, православная девушка, вышла замуж за итальянца и, конечно, католика Эдгардо Джорджи-Альберти. Эдгардо писал стихи, конечно, по-итальянски (русского он не знал), но, что удивительно, сборнику его стихов предпослан эпиграф из Николая Гумилёва. Именно муж помог Ирине Алексеевне не утратить чувства России и духовной связи с родиной, хотя на первый взгляд только из-за него она стала итальянкой – более того, только из-за своей к нему любви выучила итальянский язык, которого раньше не знала.
Назначенный на работу в посольство Италии в Афинах Эдгардо с сыном отправился на Святую гору Афон, куда женщинам вход строжайше закрыт. Поскольку его жена попасть туда не могла, он решил совершить это паломничество от ее имени. Православная по крещению и воспитанию, Ирина Алексеевна всегда говорила, что принадлежит к Вселенской и неразделенной Церкви, поскольку ее близкие – дети и муж, с которым она венчалась в Риме у католического священника (правда, не в церкви, а дома, потому что в тот момент ее муж тяжело заболел), были католиками.
Она равно хорошо знала и любила как восточное, так и западное богослужение и последние годы жизни приступала к Святым Тайнам как с католиками, так и с православными, однако это был не так называемый «интеркоммунион» или конфессиональный индифферентизм, но нечто принципиально иное, чрезвычайно глубокое и, главное, чисто личное и не подлежащее тиражированию. Главное заключается в том, что в отличие от так называемых русских католиков XIX века – Софии Свечиной или о. Ивана Гагарина, – Ирина Алексеевна не перешла в католичество, не ушла из православия, но, принадлежа в равной степени России и Европе, соединила в своем существе, в своей личной судьбе и в своем «я» Восток и Запад в одно единое целое. То единство, внутри которого она жила, было выстрадано всей ее жизнью, именно поэтому ее путь просто не может быть осмыслен с точки зрения богословия или какой бы то ни было теории.
Когда в начале семидесятых годов ее муж тяжело заболел, Ирина Алексеевна поняла, что без ежедневного участия в литургии она не выживет. В единственной русской церкви в Риме (святителя Николая на via Palestro) служили только по воскресеньям, к тому же она находилась слишком далеко от дома, откуда надолго отлучаться она не могла. Именно тогда она стала бывать в ближайшей к их улице церкви святого Луижди Гонзага, что находится на улице Элеоноры Дузе близ Piazza delle Muse, или площади Муз. Именно там она впервые приняла причастие из рук католического священника.
Не случайно поэтому 7 апреля 2000 года (в день, когда православные в России по старому календарю празднуют Благовещение Пресвятой Богородицы) Ирину Алексеевну отпевали сразу в трех городах – в Риме, в Москве и в Париже, в католическом храме святого Роберта Беллармина и в двух православных церквах – святого Александра Невского на улице Дарю в Париже и святых Космы и Дамиана в Москве.
Не могу не упомянуть и о следующем. Ирина очень глубоко почитала святую Терезу из Лизьё. При крещении ее назвали Ириной, но, что интересно, ее именины – день святой мученицы Ирины – приходятся на 18 сентября, или 1 октября по новому стилю, – на тот самый день, когда на Западе чествуется маленькая Тереза. Поэтому я всегда говорил ей, что ее монашеское имя Тереза. Наверное, надо вспомнить и о том, что 5 апреля (она умерла в ночь на этот день, почти в полночь по местному времени) в Католической Церкви празднуется память святой Ирины. Формально Ирина Алексеевна монашества не приняла, но в конце восьмидесятых годов дала обет «трудиться ради сближения Церквей Востока и Запада, разделенных веками непонимания и недоверия». Об этом она никогда не говорила публично и лишь однажды в разговоре со мной сказала: «Ты ведь знаешь, что я – oblat (послушница)». В спальне у нее висела большая фотография, на которой были изображены Патриарх Афинагор с Папой Павлом VI – подарок покойного мужа; среди ее друзей были как русские епископы, так и западные кардиналы.
Большой радостью для Ирины Алексеевны было участие в торжествах, посвященных святой из Лизьё, когда 19 октября 1997 года Папа Иоанн Павел II провозгласил ее учителем Церкви. Мы с ней присутствовали в этот день на площади святого Петра в Риме и особенно радовались тому, что Евангелие во время торжественной мессы было прочитано на церковнославянском языке. Затем Папа взял это славянское Евангелие и благословил им всех молящихся.
Вместе с мужем Ирина Алексеевна долгие годы жила и работала за границей – в Праге, Каракасе, Афинах и так далее. Везде, где она оказывалась, она сразу осваивала язык той страны, в которой работал ее муж. Поэтому свободно говорила и читала не только на сербском и итальянском, которые стали для нее родными, но и на французском, английском, немецком, испанском, чешском и греческом языках. В те годы, когда семья Альберти жила в Афинах, она была главным редактором женского журнала, который издавался на греческом языке. Когда я позвонил Ирине Алексеевне из Афин, где два года назад участвовал в конгрессе библеистов, она сразу стала спрашивать меня про церкви, где я был, какие видел, добрался ли до монастыря в Дафни, поднимался ли на гору Ликавит в церковь святого Георгия и так далее…
В течение нескольких лет Ирина Иловайская-Альберти вела передачи на радио «Свобода», а после того как Александр Солженицын был при Брежневе «выдворен» из СССР, стала одним из ближайших его сотрудников, работая вместе с ним в Вермонте с 1976 по 1979 год. Ирина Алексеевна вела всю переписку писателя с иностранными корреспондентами и была его переводчиком во время всех встреч, переговоров, интервью и разговоров с нерусскими собеседниками. В эти годы она подружилась с отцом Александром Шмеманом, который нередко бывал в Вермонте. Многолетняя дружба связывала ее с академиком Андреем Сахаровым и его женой Еленой Боннэр, с Папой Иоанном Павлом II, с французским историком и политологом Аленом Безансоном и английским историком и политиком Малколмом Пирсоном, с баронессой Каролиной Кокс (вице-спикером палаты лордов британского парламента) и другими.
Главным редактором газеты «Русская мысль» Ирина Алексеевна была в течение последних двадцати лет своей жизни. За эти годы газета из эмигрантского издания превратилась в широко известный в мире и, прежде всего, в России еженедельник, профессионально и глубоко освещающий события мировой и российской жизни в политическом, социальном, религиозном, культурном аспектах. С «Русской мыслью» стали считаться ведущие мировые политики, социологи, религиозные деятели, культурологи.
«Русская мысль» – газета, выпускаемая нашими соотечественниками, которые волею судеб оказались за пределами Родины, но при этом сохранили русский взгляд на мир и поэтому как никто в мире понимали российскую специфику восприятия событий. Газета стала взглядом со стороны тех, кто был в курсе наших проблем. И эта попытка объективного осмысления и упорядочения – заслуга Ирины Иловайской. С самого начала работы в газете она начала печатать материалы из СССР, публикуя их сначала под псевдонимами (чтобы обезопасить судьбу их авторов), а после падения «железного занавеса» – под собственными именами.
Наше знакомство с ней началось заочно, через посредство западных дипломатов, которые передавали ей мои статьи и письма, а мне, в свою очередь, – ее ответы. Потом, лет пятнадцать назад, когда к власти пришел Горбачёв, Ирина Алексеевна позвонила мне по телефону, решив, что теперь это для меня уже не опасно. Затем, летом 1988 года я впервые пересек границу СССР и приехал в Париж, где встретился с ней в редакции «Русской мысли». Так началась наша уже не заочная дружба и активная совместная работа в газете, на радио и так далее, не прекращавшаяся вплоть до ее кончины. Ирина Алексеевна умерла во вторник, а еще в понедельник мы обсуждали с ней по телефону материалы для последнего номера газеты.