Он видел богатые костелы и бедные и разоренные православные церкви, он видел, как под социальную рознь подводилась вероисповедная база. Ему было трудно, потому что он, как епископ Христовой Церкви, как верующий человек, был на стороне бедняков, и в католиках, вот в этих конкретных католиках на Волыни, он видел людей, не думающих об этих бедняках. Он видел их бессердечие, видел их жестокость, видел ужасное положение православных, но это не заставило его начать толковать этот социальный конфликт, как вероисповедный, как религиозный. Он сумел понять, что дело не в том, что одни – католики, а другие – православные, он сумел понять, что дело в том, что одни – бедные, а другие – богатые, и что здесь разница чисто социальная. Он далеко не во всём был согласен с католиками и потом, во Франции, и в других странах Европы, где ему приходилось бывать. Но он был далеко не во всём согласен и с православными тоже, прежде всего – с митрополитом Антонием (Храповицким) и с другими иерархами Карловацкой Церкви.
И если возвратиться к духовному опыту архиепископа Иоанна, к православной Америке, то мы увидим, что все православные в Америке очень разные. Русские, сербы, болгары, греки из Вселенской Патриархии, арабы из Антиохийской Патриархии, румыны – все тоже очень разные, друг на друга не похожие, но все всё-таки находят общий язык друг с другом. Оказывается, труднее всего находить общий язык не с протестантами, не с католиками, а с православными: русским с русскими, тем, кто относится к Зарубежной Церкви с теми, кто относится к Автокефальной Церкви. Вот им оказалось находить общий язык друг с другом труднее всего, хотя они исторически принадлежат к одной и той же Церкви, к одному и тому же обряду, к одной и той же церковной истории.
Почему трудно? Потому что разделяет их грех. Злоба, озлобление друг на друга, обида – вот что их разделяет, не разная вера, а обида. Это страшно, когда мы пускаем в нашу веру обиду. Долой обиду, выгоним ее из нашей жизни, из нашей веры, и тогда окажется, что уйдет из нашей жизни и эта разделенность, тем более, что она не предусмотрена Священным Писанием. В Писании ничего не говорится об этой разделенности, в нем говорится только о том, что необходимо нам любить друг друга, потому что иначе – конец, иначе – беда, иначе – катастрофа. А мы как раз об этом и забываем.
Надо искать пути друг к другу. Это же не значит, что надо попадать под власть друг друга, и автор статьи в «Татьянином дне», Кирилл Александров, поступает, конечно, непорядочно, как поступают только журналисты бесчестные, малообразованные и просто профессионально неподготовленные, когда пытается уличить меня в том, что я призываю православных перейти под власть Папы. «Перейти под власть» и «прекратить ненавидеть, остановить ненависть, начать испытывать добрые чувства, попытаться понять» – это разные вещи!
Я говорил, говорю и буду говорить только об одном: что мы, христиане разных исповеданий, необходимо должны (потому что к этому нас зовет Сам Господь!) любить друг друга и пытаться понимать друг друга даже там, где это бывает не всегда просто, но это не значит, что мы должны попадать под власть друг друга. Ни в коем случае не должны мы этого делать, потому что, подчиняясь друг другу, мы как раз любовь-то и теряем! Там, где начинается просто подчинение, там кончается любовь. Поэтому принцип автокефальности Церкви очень важен, потому что он дает нам полную и подлинную свободу во Христе Иисусе.
Эту свободу обрела, действительно обрела, Православная Церковь в послереволюционное время, но, увы, не на нашей территории, не на территории Советского Союза, которая уже находилась в это время под страшной и жестокой властью коммунистов, а в Европе и в Америке, где, действительно свободная от какого бы то ни было контроля, Православная Церковь почувствовала, чтó такое Православие. Это удивительно, но это так! Именно в послереволюционное время русское Православие обогатилось такими удивительными подвижниками и богословами, какими были и митрополит Евлогий, и мать Мария, и отец Димитрий Клепинин, и отец Николай Афанасьев, и архимандрит Киприан (Керн), и епископы Кассиан и Георгий, и владыка Иоанн (Шаховской), и отцы Александр Шмеман и Иоанн Мейендорф, и многие-многие другие. Удивительным образом просияла православная духовность в течение последних семидесяти лет за границей!
Мы все являемся, к счастью, свидетелями служения митрополита Антония, обращение ко Христу которого, как, наверное, многие знают, началось со встречи (причем, неудачной) с отцом Сергием Булгаковым. Таким образом, митрополит Антоний принял Благую Весть из рук человека, принадлежавшего к той эпохе и к тому течению, которое мы теперь называем русским религиозным Возрождением, а мы с вами, люди девяностых годов, являемся свидетелями его служения.
Так вот, именно оттуда, из начала века, ведет свою историю это действительно обновленное (не обновленческое, а подлинно обновленное!) в Духе Святом русское Православие, перед которым с изумлением останавливаются христиане всего мира. И не только христиане, потому что учиться к отцу Георгию Флоровскому в Гарвардский университет приходили все: православные и неправославные, христиане и нехристиане. И отец Сергий Булгаков (мне рассказывал об этом переводчик его трудов на итальянский язык) удивительно популярен в сегодняшней Италии, и интересуются его трудами и просят переводить его книги и статьи представители самых разных издательств в Италии и во всей сегодняшней Европе. И труды отца Александра Шмемана известны всем, и митрополит Антоний считается правилом веры и образом кротости для всех христиан Великобритании, вне зависимости от их исповедания.
И здесь просто невозможно не вернуться к тому, о чем говорит святитель Евлогий в своих записках, подчеркивая, что осуществление идеи соединения Церквей происходит в жизненном подвиге конкретных людей, жизнь которых становится примером для самых разных и самых неожиданных людей.
В самом деле, в эпоху фашизма особым образом прославилось трое христиан: протестант Дитрих Бонхоффер, православная инокиня Мария (Скобцова) и католический священник Максимилиан Кольбе. Все они нашли смерть в фашистских концлагерях, все они умерли за Христа и за страдающие от гитлеризма народы. За свой, страдающий от Гитлера, немецкий народ умер Дитрих Бонхоффер, за немцев, за евреев, за русских и поляков, за чехов и словаков, за все другие народы умерли отец Максимилиан и мать Мария. И мне совершенно ясно, что там они вместе, что втроем они молятся сейчас о всём мире, о том, чтобы ужас тоталитаризма не висел, как дамоклов меч, над нашей бедной, несчастной и удивительно прекрасной планетой.
И также трое удивительным образом прославились на поприще служения страждущему человеку: православный архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), протестантский пастор Альберт Швейцер и католическая монахиня мать Тереза из Калькутты. Двое уже почили, мать Тереза, к счастью, трудится среди нас, но перед Богом они рядом, они носители одной Вести: «ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (Мф 25: 35–36). Они делали и делают это. И как их можно разделить? В любви они едины. Их ученики и духовные чада живут в разных приходах и разных церквях, в разных традициях и разных исповеданиях, но в любви они едины.
В разных Церквах жили, служили и трудились Дитрих Бонхоффер, мать Мария и отец Максимилиан, по-разному они возносили свои молитвы перед Богом, разным богословием питались их головы, но одной любовью ко Христу питались их сердца, и, будучи не едины в своих традициях и даже в своих убеждениях, они были едины в своей любви.
Итак, повторяю: единство христиан в любви не значит какого-то организационного, структурного нашего единства, наоборот, механическое единство опасно, потому что оно всегда искушает нас быть не едиными внутренне. Гораздо важнее быть едиными в любви, а что касается организационного устройства, то потому и благословил нас Господь жить в церквях по городам, чтобы в каждом городе, как говорят апостольские правила, был свой епископ, и, по сути дела, к этому и восходит церковное учение об автокефалии. Так вот, мы принадлежим к одной автокефалии – к Московской патриархии, православные грузины принадлежат к другой автокефалии – к Грузинской патриархии, румыны – к третьей, к своим автокефалиям, пусть не православным, но всё же к автокефалиям, принадлежат и протестанты – лютеране, пресвитериане, кальвинисты, к своим автокефалиям принадлежат христиане Востока – армяне, копты и эфиопы, к своей автокефалии принадлежат римокатолики, патриархом которых является Римский Папа.
Если мы с вами это поймем, то поймем, что никто не собирается объединять христиан структурно, никто не собирается объединять христиан с точки зрения богослужения во что-то внешне единое. Но Господь – не кто-то, а Сам Он, Господь наш Иисус Христос – ждет от нас единства в любви, ждет от нас того единства, которое удивительно и радостно демонстрируют нам святые своим опытом жизни, как говорит владыка Евлогий, «в своем жизненном подвиге»!
Беседа на радиоканале «София» 14 мая 1996 года.
Полиглотты
М ногоязычные издания Библии в несколько столбцов имеют долгую историю. В начале III века н. э. Ориген (185–253), знаменитый церковный писатель и богослов, составил Гексаплы, то есть переписал Библию (Ветхий Завет) шестью столбцами: первый столбец – еврейский текст, второй – тоже еврейский текст, но только транскрибированный греческими буквами, в третьем столбце – Септуагинта, то есть греческий перевод Ветхого Завета, а следующие столбцы занимали более поздние греческие переводы: Аквилы, Симмаха и Теодотиона. «Я всё время занят рукописями, – писал Ориген, – даже ночь не дается мне для покоя». В конце VI века блаженный Иероним, будучи в Кесарии, обнаружил экземпляр Гексапл Оригена; это был огромный кодекс, насчитывавший 6 500 страниц. Работая над Вульгатой, Иероним постоянно использовал труд Оригена. До нас Гексаплы дошли лишь во фрагментах.