Без Закона и пророков христианство теряет всякий смысл. И не случайно поэтому апостол Павел в Первом послании к Коринфянам – я имею в виду начало 15-й главы – напоминает, «что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию…» (1 Кор 15: 3–4). И мы с вами в Символе веры тоже исповедуем: «…и страдавша, и погребенна, и воскресшаго в третий день по Писанием», то есть согласно обетованиям Ветхого Завета, согласно тому, что обещано было Богом в Ветхом Завете. Как только наша вера перестает быть основанной на ветхозаветных обетованиях, так тотчас она превращается из православной в какое-то нехристианское сектантство. И поэтому на вопрос: «Чту есть православие?» – можно ответить: «Это то, что сформулировано в Никео-Цареградском Символе веры, то, что мы исповедуем во время каждой Литургии, в наших утренних молитвах и в Символе веры: “Верую во Единого Бога…” и далее». Там говорится прямо: «…во Единую, святую, соборную», то есть – вселенскую, кафолическую – «и апостольскую Церковь». Так вот, апостольская – это значит, что она от апостолов, что истина, которая живет в Церкви, передана от апостолов из поколения в поколение.
А наша сегодняшняя Церковь, конечно, слишком мало апостольская, она слишком мало укоренена в апостольском Предании. Причем укорененность в апостольском Предании – это прежде всего, конечно, укорененность в том, чем жили апостолы – в обетовании, данном в Ветхом Завете. Поэтому ясно, что сегодня мы, многие из нас, находимся в положении тех христиан из язычников, которые уверовали в Мессию уже после того, как Он пришел. Но Бог всё делает не в линейном времени. Поэтому если мы укореняемся в тысячелетнем ожидании Мессии народом Божиим, то наша вера будет православной. Но если мы не укоренимся в этом ожидании, если мы не переживем его, к чему нас Церковь, скажем, призывала в дни Рождественского поста: укорениться в ожидании народом Божиим, – пусть не в течение двух тысяч лет, а в течение сорока дней, но погрузиться в атмосферу этого ожидания, – мы не будем православными.
Не случайно христиане Запада называют Рождественский пост словом adventus – приход, ожидание прихода. Посмотрите богослужебные тексты этого времени – и вы увидите, что они ориентируют нас именно укорениться в вере пророка. Если мы в ней укоренены, то наше православие не пострадает. Но если мы от нее далеки, если, более того, мы пытаемся кощунственно заявлять, как это делают некоторые, что Тот, как они пишут, Машъах, Которого ждут евреи, – это есть не Христос, а антихрист, – тогда мы сектанты, тогда мы не православные люди и не христиане, потому что тот Машиах, Мессия по-еврейски или по-гречески – Χριστός, Помазанник, Которого ждут иудеи, – это Тот, Кого нашли апостолы Андрей, Филипп и Нафанаил. Но только вся трагедия иудаизма заключается в том, что они, носители ветхозаветной веры, ждут Того, Кто уже пришел. Они ждут Того, Кто уже пришел две тысячи лет назад! Это единственная беда и единственная трагедия иудаизма. Во всём остальном иудаизм основан на тех же постулатах веры, на том же ожидании, на котором основана и наша вера. И я думаю, что многие знают об этом если не из истории Церкви и не из богословской литературы, то хотя бы из известного слова, которое в Нью-Йорке было сказано нашим Патриархом Алексием II, за что его ненавидят националисты, антисемиты и представители самых разных человеконенавистнических национальных группировок сегодня.
Так вот, если мы не укоренены в этом ожидании, то мы не христиане – мы сектанты. Вот каким образом можно унаследовать то, что естественно досталось апостолу Павлу, что получил от своей матери и бабки Тимофей. Мы из Деяний апостольских знаем, что у Тимофея отец был грек, а мать иудейка, и поэтому апостол подчеркивает: от матери и от бабки ты это получил, они были укоренены в ожидании Мессии, в мессианском ожидании, и ты это получил!
Замечательно сказал об этом, отвечая на вопрос журналистов, Парижский архиепископ кардинал Жан-Мари Люстиже. У него спросили, почему он, иудей по рождению, еврей, стал католическим священником, когда почувствовал тягу к церковной карьере. «Почему Вы не пошли в ешиву и не стали раввином?» – спросили его журналисты. И Люстиже сказал: «Потому что я понял, что Иисус – Мессия Израилев». То есть, свое христианство он не воспринимает как измену иудаизму. Свое христианство он воспринимает именно как реализованное мессианское ожидание. Его деды, прадеды и прапрадеды в течение не тысячи лет, как предки апостолов Андрея и Филиппа, а в течение трех тысяч лет ждали Мессию. И вдруг для него открывается истина: вот Он, Мессия, уже пришел – Тот Иисус, Который живет в Церкви! И Люстиже рассказывает очень хорошо, как его учили музыке в детстве, как это принято в таких, я бы сказал, не очень культурных, но трудолюбивых еврейских семьях. Родители его, мелкие лавочники, наняли старую русскую даму с блондами, такими буклями белого цвета, которая обучала его музыке. А он, готовясь к урокам и, вероятно, не склонный к музицированию, вместо того чтобы изучать гаммы и всё прочее, читал Священное Писание и полюбил Спасителя, о Котором узнал из Библии, и понял, что Он и есть Тот, Кого ждали его предки. И вот так человек, оторванный от Ветхого Завета, потому что его родители не были верующими евреями, а были обычными людьми ХХ века, которые принадлежали к иудаизму чисто формально (в синагогу отец никогда не ходил, поэтому был вне этой традиции), – этот человек, Жан-Мари Люстиже, вдруг открыл для себя, что Иисус из Назарета – это Мессия Израилев, и так стал христианином.
В нашей жизни очень часто бывает по-другому: мы сначала начинаем любить Иисуса, верить Ему, доверять Ему, а потом нам открывается Ветхий Завет. И потом нам открывается эта связь между поколениями – одним и другим. Но всё равно очень важно, чтобы она открылась, потому что, пока она нам не откроется, мы с вами не христиане. Пока она, эта связь, нам не откроется, мы сектанты.
Так что вот еще что важно – апостольское преемство: это действительно через живых людей передается. Очень важно, и по опыту многие знают, что часто человек из книги узнаёт о Христе, из книги узнаёт о Церкви, о ее истории, о святых, но потом он находит людей, которые пусть не по плоти его родители, но становятся его крестными родителями, в прямом смысле – из купели или в переносном смысле, если человек был прежде крещен, но не просвещен. Всё равно в конечном итоге истину Христову мы получаем из рук в руки, а не из книги. Это очень важно усвоить, понять и раз навсегда запомнить, потому что, повторяю, иначе мы будем не христианами, иначе наша вера будет не православной, а какой-то другой.
Знаете, православие – это есть сама сердцевина веры, ее укорененность в Библии, ее укорененность в Священном Писании. Поэтому нам так дорог Ветхий Завет. Это запас прочности нашего христианства! Вне Ветхого Завета наше христианство в любой момент может стать опасным сектантством, разрушительным как для нас самих, так и для тех, с кем мы рядом живем, с кем мы имеем дело.
Дальше апостол говорит о том, что Бог дал нам дух не боязни, но силы, любви и целомудрия (см. 2 Фес 1: 7). Не боязни, поскольку страх Божий не есть страх нарушить Закон, не страх перед наказанием. Страх Божий – это только страх обидеть Того, Кто тебя любит, страх обидеть Бога во Христе. Более того, страх Божий действительно вселяет в нас смелость, ту смелость, которая здесь названа словом δύναμις, сила. Страх Божий действительно делает нас сильными. Но, повторяю, страх Божий не есть страх нарушить то или иное установление, не есть страх перед наказанием. Языческое, опять-таки, понимание страха Божия – то, которое приходит в нашу жизнь именно тогда, когда мы не укоренены в Священном Писании.
Первое послание к Тимофею16 января 1996 года
Мне бы хотелось продолжить сегодня те размышления над пастырскими посланиями, которые мы начали в прошлый раз. Выбирая отдельные темы из этих текстов, особенно непонятные, особенно трудные, не беря их все вместе, а именно выбирая отдельные, – попытаться их медленно, но все-таки осмыслять.
В Первом послании к Тимофею апостол говорит о том, как должна вести себя в Церкви женщина, которой он, как здесь сказано, не позволяет учить: «а учить жене не позволяю» (1 Тим 2: 12). И это место перекликается с очень известным местом из 14-й главы Первого послания к Коринфянам (14: 34), где апостол говорит: «Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит». И вот, исходя из этих двух мест Писания, в течение двадцати веков Церковь стоит перед довольно сложной проблемой.
Из истории Церкви мы знаем, что женщины бывают не только великими святыми, как великомученица Екатерина или Варвара, как многие другие святые, но что женщины в каких-то случаях несут и апостольское служение. Все мы прославляем Марию Магдалину как равноапостольную, как равноапостольную мы прославляем и святую Нину, причем подчеркивая, что она именно проповедовала Евангелие своей земле, что она стала просветительницей и первой проповедницей Слова Божьего в Грузии. Мы прославляем и других святых женщин в нашей Церкви, и много есть святых, о которых я буду говорить потом. Я хотел бы обратить внимание на то, что, скажем, не только на Западе есть женщины-святые: Учителя Церкви, как Екатерина Сиенская или Тереза Авильская, или Тереза из Лизьё, или святые XX века, как, например, Эдит Штайн, но и у нас были такие, правда, не прославленные еще пока святые, как, например, мать Мария Скобцова или как та женщина-инок, которая благословила на тесный путь иноческий преподобного Серафима Саровского. Я думаю, многие знают, что преподобный Досифей, который подвизался в Киево-Печерской лавре и из рук которого преподобный Серафим получил благословение на тесный путь иноческий, – это была женщина, подвизавшаяся в мужском платье. Так что опыт церковной жизни показывает: женщина занимает в Церкви совсем не малое, совсем не приниженное место и отнюдь не молчит в Церкви. Более того, если бы женщина в Церкви молчала, то, наверное, Церковь была бы много хуже, потому что, скажем, мать Мария говорила о том, о чем не говорили другие, и сегодня ее наследие – действительно один из самых драгоценных вкладов в нашу Церковь, сделанных в XX веке кем бы то ни было. Мы знаем и других святых жен, которые трудились на Руси.