А вот эти две женщины, эти две повивальные бабки, имена которых не случайно сохранило нам Священное Писание (потому что имя – это как фотография, как портрет), – эти две женщины, Шифра и Фуа, не испугались фараона. Потому что – и об этом прямо говорит Библия – в их сердце был страх Божий. Они боялись оскорбить, обидеть Бога, боялись нарушить Его святую волю. Они понимали, что Бог безмерно больше и безмерно могущественнее, чем фараон и любой другой властитель. Страх Божий делал их удивительно смелыми. Страх Божий сделал этих двух простых и, наверное, безграмотных, как все тогда были безграмотными, женщин по-настоящему смелыми, сделал из них праведниц и героинь. Именно страх Божий, страх, который не принижает и растаптывает, страх, который не делает человека еще трусливее, страх совсем другой природы. Страх Божий, который чист, страх Божий, который делает нас безмерно смелыми.
3. Книга Исход. Гл. 1. Ст. 22; Гл. 2. Ст. 1–10
Тогда фараон всему народу своему повелел, говоря: всякого новорожденного (у Евреев) сына бросайте в реку; а всякую дочь оставляйте в живых.
Исх 1:22
Некто из племени Левиина пошел, и взял себе жену из того же племени. Жена зачала и родила сына, и, видя, что он очень красив, скрывала его три месяца. Но не могши долее скрывать его, взяла корзинку из тростника, и осмолила ее асфальтом и смолою; и, положив в нее младенца, поставила в тростнике у берега реки. А сестра его стала вдали наблюдать, что с ним будет. И вышла дочь фараонова на реку мыться; а прислужницы ее ходили по берегу реки. Она увидела корзинку среди тростника, и послала рабыню свою взять ее. Открыла, и увидела младенца; и вот, дитя плачет (в корзинке); и сжалилась над ним (дочь фараона) и сказала:
это из Еврейских детей. И сказала сестра его дочери фараоновой: не сходить ли мне и не позвать ли к тебе кормилицу из Евреянок, чтоб она вскормила тебе младенца? Дочь фараонова сказала ей: сходи. Девица пошла, и призвала мать младенца. Дочь фараонова сказала ей: возьми младенца сего и вскорми его мне; я дам тебе плату. Женщина взяла младенца и кормила его. И вырос младенец, и она привела его к дочери фараоновой, и он был у нее вместо сына, и нарекла имя ему: Моисей, потому что, говорила она, я из воды вынула его.
Исх 2:1–10
Мы прочитали сейчас начало второй главы Книги Исход, но, чтобы было понятно это чтение, начали с последнего, 22-го, стиха первой главы.
По этому поводу я бы хотел заметить, что деление библейского текста на главы и на стихи – довольно позднего происхождения. Оно было предпринято только в Средние века, а в древности текст на главы не делился. И поэтому, когда мы внимательно вчитываемся, вдумываемся в библейский текст и его расположение, мы иногда понимаем, что надо бы как-то по-другому его разбить. На самом деле, мысль не начинается с начала главы, а в начале главы она уже продолжается. Начата она была где-то раньше, еще в предыдущей главе. И очень часто глава обрывается, а мысль автора еще продолжается и уходит в следующую главу.
Почему так происходит? Совсем не по той причине, что были некомпетентны те библеисты, которые разбили Писание на главы и стихи. Спасибо им за то, что они сделали это, потому что благодаря их труду мы можем теперь легко найти любое место и легко его процитировать и на него сослаться. Совсем не в их некомпетентности заключается дело. Нет, дело в другом: в том, что в древности текст вообще не делился на главы и параграфы. Не с точки зрения чисто зрительной! Он не делился на главы, параграфы и абзацы – мы теперь используем еще такой метод дробления текста как абзац – по совсем другой причине: потому что он записывался как нечто единое. Задача автора заключалась в том, чтобы сделать из книги монолит. Поэтому, повторяю, удачно этот монолит разделить на главы и стихи невозможно. Всякое деление библейского текста носит условный характер. Оно введено только по одной причине: чтобы Библию было легче цитировать, чтобы в этом огромном по объему тексте было труднее запутаться. Но логика этого древнего текста такова, что внутренне он един.
Итак, с чего начинается прочитанный нами сейчас отрывок? Фараон велит всему своему народу бросать в реку всякого новорожденного мальчика из числа евреев. Каждому из людей, вне зависимости от того, какой он пост занимает – а быть может, вовсе никакого не занимает, – разрешено теперь врываться в дома евреев, хватать новорожденных мальчиков и бросать в реку. Беззаконие именно с того и начинается, что власть разрешает человеку применять силу, давать волю своей жестокости по отношению к тому, кто по какой-то причине оказался в положении пораженного. Теперь еврейского младенца может убить каждый. Для этого не надо быть воином или чиновником, писцом или каким-нибудь начальником. Для этого достаточно любому человеку просто войти в еврейский дом.
Устное предание, которое складывалось веками вокруг записанного Ветхого Завета, говорит о том, что, когда фараон издал это повеление, евреи перестали рожать детей, чтобы их детей не убивали. Таким образом, Моисей, когда он родился, если этот устный комментарий к Священному Писанию сохранил нам действительно часть древнего предания, – был одним из немногих, чуть ли не единственным из родившихся тогда младенцев.
Рождается мальчик. Мать сначала его скрывает, пытается спасти, но с каждым днем это становится всё опаснее, потому что младенец растет, кричит он всё громче, матери всё страшнее и страшнее за его судьбу. Что делать? Она берет корзинку, обмазывает ее смолой и асфальтом и оставляет в тростниках на берегу реки. И в тех самых зарослях тростника, где оставлен был младенец, купается дочь фараона.
Когда читаешь об этом в Библии, вспоминаешь египетскую поэзию, стихи, в которых описывается, как купаются девушки в таких же самых тростниках, о которых здесь идет речь. Вспоминаешь египетскую живопись, росписи на вазах и на стенах домов; вспоминаешь мелкую пластику, маленькие фигурки купальщиц (одна из таких фигурок хранится в Москве, в Музее изобразительных искусств); вспоминаешь и понимаешь, что этот рассказ, который содержится во второй главе Книги Исход, вполне вписывается в контекст древнеегипетской истории и культуры. Библия рассказывает нам не просто древнее предание еврейского народа, – Библия сообщает нам информацию, которая во всех смыслах не противоречит тому, чтó мы знаем из истории Египта. Поэтому, надо полагать, этот библейский рассказ обладает двойной ценностью: и духовной, и исторической.
Моисей должен был быть убит, но Бог его спасает, причем руками дочери того самого человека, который приказал убивать всех еврейских младенцев, руками дочери того самого фараона, который издал этот страшный закон, это страшное повеление. Замысел фараона разрушается. Причем разрушается внутри его же собственного дворца. Тот, кого он так боялся, или, вернее, один из тех, кого он боялся, входит в его дворец, причем не в качестве раба, а в качестве любимого воспитанника его дочери.
А женщины в Египте играли достаточно важную роль. Они не были в таком приниженном положении, в каком они будут у греков или в средневековой Европе и на Руси; нет, женщина в Египте – человек самостоятельный и имеющий возможность принимать свои собственные решения. Дочь фараона берет еврейского мальчика к себе, делает его своим сыном, воспитывает его и, вероятно, делает в конце концов своим наследником. Не случайно поэтому традиция подчеркивает, что Моисей не просто вырос во дворце египетского царя, но стал ученым человеком, стал причастен к той египетской мудрости, о которой мы, в общем, теперь довольно много знаем.
В завершение хочу подчеркнуть главное: зло оказывается уязвимым прямо там, где, казалось бы, оно царствует. Не где-то, а в самом дворце того человека, который, казалось бы, обрек Моисея на верную гибель.
Бог всегда спасает. Бог всегда приходит на помощь. Главное, чтобы мы сами в какой-то момент не испугались и не сдались добровольно, вопреки воле Бога, вопреки воле Того, Кто нас спасает из любой беды, как спас некогда Моисея.
4. Книга Исход. Гл. 2. Ст. 11–22
Спустя много времени, когда Моисей вырос, случилось, что он вышел к братьям своим (сынам Израилевым), и увидел тяжкие работы их; и увидел, что Египтянин бьет одного Еврея из братьев его, (сынов Израилевых). Посмотрев туда и сюда, и видя, что нет никого, он убил Египтянина, и скрыл его в песке. И вышел он на другой день, и вот, два Еврея ссорятся; и сказал он обижающему: зачем ты бьешь ближнего твоего? А тот сказал: кто поставил тебя начальником и судьею над нами? не думаешь ли убить меня, как убил (вчера) Египтянина? Моисей испугался, и сказал: верно, узнали об этом деле. И услышал фараон об этом деле, и хотел убить Моисея. Но Моисей убежал от фараона, и остановился в земле Мадиамской, и (придя в землю Мадиамскую) сел у колодезя. У священника Мадиамского (было) семь дочерей, (которые пасли овец отца своего Иофора). Они пришли, начерпали воды, и наполнили корыта, чтобы напоить овец отца своего (Иофора). И пришли пастухи, и отогнали их. Тогда встал Моисей, и защитил их, (и начерпал им воды,) и напоил овец их. И пришли они к Рагуилу, отцу своему, и он сказал (им): что вы так скоро пришли сегодня? Они сказали: какой-то Египтянин защитил нас от пастухов; и даже начерпал нам воды, и напоил овец (наших). Он сказал дочерям своим: где же он? зачем вы его оставили? позовите его, и пусть он ест хлеб. Моисею понравилось жить у сего человека; и он выдал за Моисея дочь свою Сепфору. Она (зачала и) родила сына, и (Моисей) нарек ему имя: Гирсам; потому что, говорил он, я стал пришельцем в чужой земле.
Исх 2:11–22
В этом только что прочитанном отрывке, как на картине, видим мы Моисея, который начинает действовать. Воспитанный во дворце, воспитанный свободным, в отличие от всех остальных своих единоплеменников, которые задавлены тяжким трудом, горькими работами и рабством, Моисей пытается действовать. Он понимает, что способен принимать решения за других. Он считает, что способен быть лидером. Убивает египтянина, потому что тот бьет еврея. Убил – и, как казалось, об этом никто не узнал. А потом, пытаясь рассудить двух ссорящихся евреев, обращается к обижающему: «Зачем ты бьешь ближнего твоего?» Но вместо благодарности, которую он, наверное, ждет, он получает совсем иное: его не хотят видеть лидером, его боятся, думают, что он рвется к власти, считают, что он опасен. «Может быть, ты и меня хочешь убить,