Это знал всякий, кто, может быть, и имел по истории всего лишь двойку, но по закону божьему — пятерку: на Евфрате! Пророк Иеремия (46,2) оставил для археологов следующую запись: «...при реке Евфрате в Кархемисе...».
Но где он точно находился, этого никто не знал. Ведь Евфрат длинная река. Евфрат настолько длинен, что действительно никому не удалось найти Каркемиш. Без сомнения, этот город более уже не существовал, но с тем большим вожделением бросали археологи свой взгляд на берега Евфрата.
Из ассирийских клинописей можно было сделать вывод, что Каркемиш некогда играл значительную роль. По всей вероятности, там и жили те самые неизвестные люди, которые писали иероглифами. Может быть, Каркемиш даже был их столицей.
Итак, надо искать Каркемиш!
Помните ли вы еще Джорджа Смита — молодого прилежного гравера по меди из Лондона, который сумел с таким блеском прочитать ассирийские клинописные тексты?
Ну вот, этот-то самый Смит во время своего последнего путешествия в Месопотамию как-то раз вскочил на лошадь, извлек из кармана некоторые копии ассирийских клинописных текстов, перечитал их и отправился — это было в марте 1876 года — прямо
Области расселения хеттов
в район развалин на Евфрате, который сейчас называют «Джерабис».
Это и есть Каркемиш, сказал Смит, и он был прав. Это хорошее подтверждение тому, как важно уметь своевременно и правильно прочесть клинописный текст на соответствующей табличке.
Джордж Смит тогда же сообщил об этом в Лондон и описал огромный район развалин в Джерабисе, который он с уверенностью относил к исчезнувшему Каркемишу. Одновременно он доложил об удивительных иероглифах, которые встречались на многочисленных камнях Джерабиса — Каркемиша.
К сожалению, это был последний подвиг Джорджа Смита; через несколько месяцев он умер от чумы. В Лондоне сразу же обратили внимание на сообщение Смита. В течение трех лет Британский музей вел раскопки в Каркемише (1878— 1881). Ими руководил консул П. Гендерсон.
Ох, уж эти консулы!
Потом опять в Каркемише наступило затишье. Только в 1911 году там начались новые раскопки, в которых принимал участие целый ряд наиболее опытных английских археологов, в том числе Л. Вулли и Т. Е. Лоуренс — более молодой исследователь, противник того самого немца, который открыл Телль-Халаф.
В течение многих лет (до первой мировой войны и после нее) англичане пытались изучить тысячелетнюю историю Каркемиша, отмечая многочисленные следы пожаров. Временами создавалось впечатление, что Каркемиш действительно был резиденцией царей, подданными которых были таинственные авторы иероглифов.
И, несмотря на то, что ни одной строчки рисуночного письма не удалось прочесть, все же начали проявляться контуры какого-то древнего и по всем признакам весьма могущественного государства. Как оно называлось — это уже было известно.
Целый ряд надписей на месопотамских памятниках и клинописных табличках, а также Ветхий завет содержали указания на это государство и его народ — хеттов.
Это, очевидно, были те самые хетты, которые во времена Авраама жили в Ханаане и господствовали там. В 23-й главе 1 кн. Моисея говорится, как великодушно поступили хетты, даровав овдовевшему Аврааму фамильную пещеру в Хевроне (Ханаан), и как Авраам «поклонился народу земли той, сынам Хетовым».
Где же на самом деле лежала столица хеттов?
Она не могла находиться в Ханаане, скорее в Северной Сирии, а может быть, это и был Каркемиш — большой, древний город?
Однако между Хевроном в Ханаане и Каркемишем на Евфрате лежит большое пространство, много провинций и областей. Кроме того, хеттские иероглифы были найдены и южнее Каркемиша, в Хамате. Их обнаружили потом и в той области Сирии, где особенно свирепствует лихорадка,— в болотистой долине Эль-Амк, недалеко от Антиохии.
Там, в заброшенной деревне Зинджирли, генеральный директор турецких музеев Хамди Бей однажды нашел восемь замечательных рельефных изображений, которые, очевидно, когда-то украшали ворота дворца.
Немецкие археологи позднее увидели эти барельефы, когда они проезжали через Зинджирли. В 1887 году они попросили в Истанбуле разрешение на производство раскопок и, получив его, снарядили свою первую экспедицию в Зинджирли. В марте 1888 года эта экспедиция прибыла на место. Ей суждены были самые большие трудности, какие вообще встречали археологи когда-либо.
Упоминая о Зинджирли, нельзя, конечно, не назвать наиболее известных немецких археологов, которые там работали. Но так как Зинджирли относится несколько к другой области археологических исследований (эти исследования проводились в непосредственной близости от Сирийского побережья Средиземного моря, на территории Сирии и Малой Азии, то есть там, где когда-то расцветала культура древних греков и римлян), то здесь прозвучат имена выдающихся археологов, которые, однако, в то время, о котором сейчас идет речь, еще не были известны.
Эти исследователи, шедшие по следам греков и римлян, неожиданно столкнулись с хеттскими памятниками и надписями в районе своих раскопок.
Но сначала надо рассказать о своеобразной судьбе человека, которая показывает, что в конце XIX века можно было стать выдающимся археологом, не имея специального образования.
Молодому студенту Карлу Хуманну, уроженцу округа Дюссельдорф на Рейне, и не снилось, что он будет археологом. Он хотел стать инженером, строителем железных дорог.
Но врачи посоветовали 22-летнему студенту отказаться на время от своих планов на будущее, прервать занятия и поехать на Юг, чтобы там восстановить свое здоровье. Карл Хуманн последовал этому совету, но воспользовался им весьма странно: немного позднее мы найдем его в самом ужасном месте — там, где вовсю свирепствовала чума и лихорадка, а именно в Зинджирли.
Сначала молодой Хуманн отправился на Хиос и Самос, чтобы поправить под солнцем Греции свое пошатнувшееся здоровье. На острове Самос он ради препровождения времени начал раскопки у знаменитого античного храма Геры и таким образом впервые столкнулся с незнакомым ему миром археологии.
В 1864 году турецкое правительство предложило ему провести предварительные работы по прокладке железнодорожного полотна в Палестине, Малой Азии и на Балканах. В 35 лет этот высокий блондин с берегов Рейна построил для Турции дорогу от Пергама в Малой Азии до берега моря. В один прекрасный день Хуманн пошел посмотреть цитадель и увидел там, как местные жители извлекали из древней стены большие мраморные скульптуры, разбивали их и бросали в печь для обжига извести. Хуманн взял оттуда несколько рельефных стел и послал в Управление берлинских музеев. Одновременно он информировал об увиденном турецкое правительство и добился запрещения уничтожать эти, очевидно, древнейшие памятники искусства. Короче говоря, Карл Хуманн стал человеком, открывшим знаменитый Пергамский алтарь и все прекрасные греческие творения, которые в течение восьми лет тяжелого труда (1878—1886) под его руководством были извлечены из щебня.
В 1880 году университет Грейфсвальда присвоил ему звание доктора; в 1884 году он как руководитель раскопок в Пергаме возглавил музей в Смирне, получив звание директора берлинских музеев. Вот что произошло с человеком, который отказался от своего призвания инженера-железнодорожника и отправился на Юг с единственной целью укрепить свои слабые легкие.
Хуманн был уже всеми уважаемым археологом, достигшим почти 50-летнего возраста, когда ему поручили раскопки в Зинджирли.
Второй ученый, которого в то же время привлекли к работе в Зинджирли, был известный археолог Отто Пухштейн. Он происходил из Померании и был одним из этих высоких, немного неуклюжих, но всегда добродушных померанцев. Пухштейн в течение шести лет по всем правилам изучал археологию в Страсбурге и Берлине. Потом, в 1881 —1883 годах, его послали как стипендиата Германского археологического института на раскопки в Италию, Грецию, Египет и Малую Азию, чтобы по возвращении он мог занять место ассистента директора берлинских музеев — место, которое он получил и занимал в течение почти 14 лет, пока не прославился на раскопках в Баальбеке. Впоследствии он стал президентом Германского археологического института, достигнув самого высокого звания, которое только и могла дать немецкая археология.
Назовем еще врача и антрополога из Вены Феликса фон Лушана и его очаровательную супругу Эмму как наиболее активных и болеющих за дело участников раскопок в Зинджирли. Кроме того, следует еще упомянуть фрейбургского лингвиста и исследователя письменности профессора Юлиуса Эйтинга, специалиста по истории первобытного общества Губерта Шмидта, писателя Эдуарда Штукена и, наконец, Роберта Кольдевея. Этого достаточно, чтобы представить себе тех 10 или 12 немцев, которые вели раскопки в Зинджирли в 1883, 1888—1894 и 1902 годах.
Довольно-таки долго для такого отвратительного места!
Поход в Зинджирли был нелегок для экспедиции: ведь нужно было везти с собой каждый гвоздь, каждую лопату, каждую корзинку, захватить все, вплоть до кроватей и стульев. Зинджирли (буквально «место цепей») расположен в долине между высокой горой Аманус и восточной грядой Курд-Да-га и доступен с берега лишь через перевал Байлан-Пасс. Экспедиция пробиралась с огромным трудом, сначала на повозках, потом верхом. Если представить себе, что экспедиция должна была привезти еще и орудия труда (кирки, лопаты, тачки, корзины, походную кузницу) приблизительно для 150 — 200 рабочих, которых она хотела нанять в Зинджирли, а также палатки и складные кровати, питание, да и вообще буквально все, что нужно было для жизни в горах, включая лекарства,— то станет понятно, как тяжела была эта дорога через перевал, сколько пришлось пережить, пока немцы не прибыли, наконец, в унылую курдскую деревню Зинджирли.