Другим памятником древнего свободомыслия, сходным образом попавшим в канон Ветхого завета, является Книга Екклесиаста. Екклесиаст — это не имя, а перевод древнееврейского слова «когелет», которое употреблено в первом предложении оригинального текста: «Слова Когелет, сына Давида, царя в Иерусалиме», и означает «проповедующий», «обращающийся к собранию». Мудрец делится с собравшимися вокруг него слушателями своими мыслями о боге и о мире, о смысле человеческой жизни и о ее цели.
Из всех сыновей Давида «царем в Иерусалиме» стал только Соломон, значит, автор идентифицирует себя с этим древним израильским царем. Однако анализ текста Книги Екклесиаста с несомненностью обнаруживает, что это одно из самых поздних произведений в ветхозаветной литературе, оно было написано не ранее III в. до н. э. Воззрения автора его во многом совпадают с воззрениями автора Книги Иова, ряд мест из которой он повторил почти дословно (например, Еккл. 5:14 и Иов 1:21; Еккл. 6:3–5 и Иов 3:11–13).
Автор Книги Екклесиаста, так же как анонимный автор Книги Иова, противопоставил догме реальность и подверг традиционную теодицею Яхве критике с позиций действительности. Так же как его предшественник, он обнаружил в мире людей многое, что никак несовместимо с человеческими понятиями о порядке и справедливости: «Праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников» (8:14); «Праведник гибнет в праведности своей; нечестивый живет долго в нечестии своем» (7:15). И есть другая величайшая несправедливость и зло, которое касается в равной мере всех живущих, — это смерть: «Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику… Это-то и худо во всем, что делается под солнцем» (9:2–3). Во всем этом нет никакого смысла, и автор формулирует эту мысль в неоднократно повторяемых выражениях: «суета сует», причем слова оригинального текста точнее должны быть переведены как «величайшая бессмыслица», «все бессмысленно», «пустое все». Нет смысла приобретать великое богатство, ибо после смерти оно достанется другому, нет смысла в человеческой мудрости, ибо «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» (1:18). И не стоит утешать себя мыслью, что сохранится по крайней мере память о мудреце, «потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все будет забыто…» (2:16).
Смерть для Екклесиаста — это тот рубеж, за которым он не ждет ничего хорошего: «Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению» (9:4–5).
Эмоциональное отношение человека к богу выражено у Екклесиаста словами «бойся бога» (5:6). Значит ли это, что человек должен бояться наказания от бога за свои прегрешения? Что бог высоко ценит в человеке праведность и благочестие? Вряд ли. В одном месте (7:16) автор довольно иронически рекомендует своему читателю не быть слишком праведным (именно так! В СП это место передано неверно: «слишком строгим»). Мало уважения проявляет Екклесиаст и к принятым в его время формам благочестия: молитвам, обетам, жертвоприношениям (4:17; 5:1), потому что, объясняет он, «бог на небе, а ты на земле». Объяснение это может означать только то, что дистанция между богом и человеком слишком велика, бог слишком трансцендентен, чтобы следить за поведением каждого человека и соответственно его награждать или наказывать и вообще наводить порядок и правосудие в мире людей, поэтому и царит между ними зло. «И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их — сила» (4:1). Иов бесстрашно назвал виновника этой социальной несправедливости — бог: «Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее он закрывает. Если не он, то кто же?» (Иов. 9:24). У Екклесиаста мы такого богохульного заявления не найдем. Но как правильно заметил А. Лодс: «Логически этот пессимист с его манерой восприятия мира и понимания жизни должен бы был быть атеистом»[66].
Так же как в речах Иова, в Книге Екклесиаста много противоречивого. Вместе с приведенными высказываниями, пропитанными религиозным скепсисом, в ней можно встретить утверждения прямо противоположного смысла, например о том, что хорошо будет боящимся бога, а нечестивцу не будет счастья (8:12–13), что бог каждого приведет на свой суд (11:9), и некоторые другие. Нет сомнений, что Книга Екклесиаста также прошла через руки ортодоксальных редакторов. Автор подробного комментария к этой книге А. Лодс считает, что в ней явственно обнаруживаются прикосновения рук целых трех редакторов, которые постарались как-то разбавить и нейтрализовать ее «еретический» характер. Благодаря этому Книга Екклесиаста после долгих споров между разными школами иудейских экзегетов была, как и Книга Иова, внесена в канон. А вместе с тем эти два замечательных произведения древнего свободомыслия явственно обнаруживают тот тупик, в который зашла религия Яхве в послепленный период в связи с дискредитацией ее основной догмы — прижизненного воздаяния от бога каждому «по путям его». О том, как был найден выход из этого тупика, рассказывается в самой поздней книге Ветхого завета — Книге Даниила.
ВЫХОД ИЗ КРИЗИСА ТЕОДИЦЕИОТКРЫТИЕ ПОСМЕРТНОГО ВОЗДАЯНИЯКНИГА ДАНИИЛА
Слабые стороны великой Персидской державы обнаружились еще в V в. до н. э. при ее столкновении с греческим миром. Дарий I сделал попытку подчинить себе богатые города Балканской Греции, но потерпел неудачу в сражении при Марафоне в 490 г. С этого времени началась длительная, растянувшаяся почти на пол столетия полоса греко-персидских войн, большей частью неудачных для Персии. А во второй половине IV в. македоняне и греки уже сами перешли в наступление против Персидской державы. Разноплеменные войска последнего Ахеменида, Дария III Кодомана не выдержали ударов намного лучше организованной и обученной армии Александра Македонского. В 330 г. до н. э. царь Дарий III во время своего бегства в Среднюю Азию был убит одним из сатрапов, Бессом, и Александр стал наследником его державы.
Размеры империи Александра Македонского были огромны: от Ионического моря до бассейна Инда, от Ливийской пустыни до Каспийского моря. Но эта колоссальная держава， как и разгромленное Персидское царство, представляла собой насильственное объединение множества стран и народов，которое удерживала только военная сила. Она не могла быть долговечной. Уже через 20 лет после смерти Александра (в 323 г.) произошел ее окончательный распад, и на ее развалинах образовалось несколько самостоятельных государств, которые прибрали к рукам бывшие военачальники и сподвижники Александра. Так, в Египте утвердил свою власть и объявил себя царем Птолемей Лаг, от которого пошла династия лагидов, а в Сирии образовалась монархия другого бывшего полководца Александра， Селевка Никатора, владения которого перво начально простирались от Сирии до Индии. Между преемниками Александра, а затем между их потомками происходили бесконечные войны, каждый старался отнять у другого часть его владений. И маленькая Иудея вновь оказалась зажатой между двумя могущественными соседями: птолемеевским Египтом и селевкидской Сирией и стала постоянным яблоком раздора между ними.
При первых Птолемеях вся Палестина, а также Финикия и даже Южная Сирия оказалась под их властью. Но в начале II в. до н. э. селевкидскому царю Антиоху III удалось отвоевать эти области. А после его смерти к власти над ними пришел его сын Антиох IV Епифан (175–164). При нем в 167 г. до н. э. в Иудее произошло восстание против греко-македонских завоевателей и примкнувшей к ним иудейской господствующей верхушки, светской и жреческой аристократии. Восстание возглавили братья Хасмонеи, из которых особенно выделился Иуда по прозвищу «Маккавей» (точнее «Маккаби» — евр. «молот»). После длительной борьбы и тяжелых потерь восставшим удалось добиться изгнания завоевателей. На некоторое время Иудея добилась относительной независимости при правлении царей-первосвященников из династии Хасмонеев.
Восточный поход Александра Македонского положил начало так называемой эпохе эллинизма в древнем мире. Более развитые по сравнению с восточными формы греческого рабовладельческого строя распространились на обширные области Востока. Происходило активное взаимодействие и взаимовлияние греческих и восточных элементов в хозяйственной, политической и культурной жизни народов, вошедших в состав империи Александра Македонского, а позже — эллинистических монархий. Поскольку правящий слой в них состоял из греков и македонян, а также приближенной к ним части местной знати, эллинистическое влияние коснулось главным образом этой господствующей верхушки местного населения. Среди этих слоев широкое распространение получили греческий язык и обычно поверхностные элементы греческой культуры и религии.
Не избежала эллинизации в этот период также и Иудея. Из разных источников мы знаем, насколько велико было это влияние в Палестине, особенно на социальные верхи иудейского общества. Необходимость бывать при дворах эллинистических монархов, под властью которых оказалась Палестина, вступать в контакты с греческой администрацией, устанавливать торговые связи — все это побуждало иудейскую знать активно усваивать культурные достижения греческого мира. Неудивительно, что в Иерусалиме и в других городах Палестины появились греческие школы и стадионы, в которых иудейская молодежь по примеру греков занималась спортом, и притом, к ужасу ортодоксов, в обнаженном виде. Кстати говоря, из источников мы узнаем, что некоторые из этих гимнастов для того, чтобы поменьше отличаться от эллинов, подвергали себя довольно мучительной операции с целью замаскировать следы «священного завета» — сбрезания. От светской верхушки не отставала и жреческая. Даже первосвященники предпочитали менять свои иудейские имена на греческие: Иошуа на Ясон, Ония на Менелай и т. п. Примечательно, что один из наиболее знаменитых иудейских