Иеффай предусмотрительно скрылся и нашел приют в земле Тов, неподалеку от истоков Иордана. Он присоединился там к шайке бедуинов, державших в страхе окрестное население и взимавших с него дань. Спустя некоторое время он стал атаманом этой шайки и всюду сеял страх своими дерзкими походами за добычей.
Между тем в Галааде настали черные дни для израильтян. Некогда изгнанные племена аммонитян подняли голову и не только грабили Галаад, но даже переправлялись через Иордан и опустошали земли Иуды, Вениамина и Ефрема. Восемнадцать лет Галаад терпел, а когда переполнилась мера его страданий, измученные люди вспомнили о Иеффае и решили, что один он, непобедимый атаман бесстрашных головорезов, может оказать сопротивление захватчикам и освободить земляков от тяжкого ига.
И пришли к Иеффаю галаадские старейшины звать его на помощь. Но он не забыл давних обид и с горечью возразил им: «Не вы ли возненавидели меня и выгнали из дома отца моего? зачем же пришли ко мне ныне, когда вы в беде?» Старейшины смиренно ответили, что примут все его условия, лишь бы он поспешил к ним на помощь. Тогда Иеффай потребовал, чтобы его пожизненно избрали вождем и судьей племени. Условие было принято, и он тотчас отправился в родной город Массиф создавать повстанческие отряды.
Иеффай призвал на борьбу и ефремлян, однако не получил от них никакого ответа. Поэтому он не отважился выступить против аммонитян с оружием в руках и решил повести с ними переговоры и таким образом выиграть время. Он послал к аммонитянам послов с требованием, чтобы они перестали мучить израильтян. Но царь аммонитский ответил на это: «Израиль, когда шел из Египта, взял землю мою от Арнона до Иавока и Иордана; итак возврати мне ее с миром».
Выхода не было, и пришлось вступить в вооруженную борьбу. Иеффай молил Яхве о поддержке и торжественно поклялся, что принесет в жертву первого же из своих домочадцев, которого встретит, когда вернется из похода.
Война закончилась полным разгромом аммонитян, двадцать городов, пастбища и виноградники стали добычей галаадцев, и Иеффай торжественно вернулся в Массиф.
Когда Иеффай приближался к своему дому, первой выбежала ему навстречу горячо любимая единственная дочь. Она радостно приветствовала отца, приплясывала под аккомпанемент тимпана. Иеффай впал в безграничное отчаяние. Разрывая на себе одежды, он стенал и плакал: «Ах, дочь моя! ты сразила меня; и ты в числе нарушителей покоя моего! Я отверз о тебе уста мои перед господом, и не могу отречься». Девушка знала, что клятву, данную Яхве, нельзя отменить. Она попросила лишь, чтобы отец разрешил ей отправиться вместе с подругами на два месяца в горы — оплакать свою участь. Так и сделали. Когда же дочь вернулась, Иеффай выполнил клятву: под душераздирающие вопли всего народа девушка отдала свою жизнь Яхве. С той поры в Галааде повелся удивительный обычай: израильские девушки из года в год совершали траурное шествие в горы и там в течение четырех дней оплакивали горестную судьбу дочери Иеффая.
Галаадитяне не простили ефремлянам их отступничества. На каждом шагу они выражали им свое презрение и неуважение. Гордые потомки Ефрема оправдывались тем, что Иеффай будто бы не предупредил их о готовящейся войне с аммонитянами. Им никто не верил, и тогда в гневе они решили объявить войну Иеффаю и жителям Галаада. В один прекрасный день они перешли Иордан и вторглись в Галаад. Однако их поход не удался, и они бросились врассыпную. Хитрый Иеффай захватил переправы через Иордан и поджидал там беглецов, которые подходили к реке поодиночке и уверяли, будто они вовсе не ефремляне и принадлежат к другим израильским племенам. Но галаадитяне знали, что ефремляне не выговаривают согласный звук «ш». По их требованию каждый из беглецов должен был произнести слово «шибболет» (колос), и если у него выходило «сибболет», то его убивали мечом или копьем.
В братоубийственной войне полегли сорок две тысячи ефремлян. После победы Иеффай Галаадитянин жил еще шесть лет, исполняя обязанности судьи. Умершего героя похоронили с надлежащими почестями в одном из городов галаадских.
САМСОН. Филистимляне пришли в Ханаан со стороны моря и заняли прибрежную долину на юге. В пяти городах — Азоте, Екроне, Аскалоне, Газе и Гате — правили пять филистимских царей. Прошло немного времени — пришельцам стало тесно на побережье, и они продвинулись в глубь материка на земли племен Иуды и Дана. Филистимляне были суровые, закаленные в боях воины, вдобавок закованные в железо, мало еще распространенное в Ханаане. Не удивительно, что они взяли верх над соседними племенами; в течение сорока лет Израиль вынужден был терпеть их иго.
В городке Цоре жил тогда человек из племени Данова, по имени Маной, жена которого была бесплодна. Однажды перед супругами предстал ангел и сказал, что вскоре у них родится долгожданный сын. В награду за эту новость ангел потребовал, чтобы сын Маноя стал назореем и в силу данного обета не пил вина и не стриг волос.
Мальчик, которого назвали Самсон, рос прямо на глазах, пока не стал сильнейшим из сильных. Верный клятве родителей, он дал обет назорея и, хотя не отличался набожностью, не пил вина и не стриг волос. Природа одарила этого вихрастого мальчишку великолепной мускулатурой и не поскупилась, отпуская ему лукавство. Самсон, всегда жаждавший рукоплесканий толпы, любил похвастать своей силой. Кроме того, у него была страсть ко всяким дурацким проделкам, и в этом отношении его изобретательность была неисчерпаемой. К сожалению, ему нравились грубые шутки. В то время как он хохотал до упаду, жертвам его дерзких дурачеств было вовсе не до смеха. Однако связываться с ним мало кто рисковал. Когда задевали самолюбие Самсона, он приходил в бешенство и становился прямо-таки опасен для окружающих. Этот вспыльчивый, порывистый сумасброд, помимо того, отличался еще одной слабостью: был необычайно влюбчив. Когда он терял голову из-за какой-нибудь своенравной бабенки, то превращался в кроткого барашка.
КАК САМСОН ВЗДУМАЛ ЖЕНИТЬСЯ. Самсон любил бродить по стране и однажды попал в город Фимнаф. Там он без памяти влюбился в статную филистимлянку и, конечно, пожелал на ней жениться. Он бегом примчался домой и попросил родителей посвататься к его любимой. Старики от ужаса за голову схватились: сын и так причинял им немало горя, а теперь вдобавок ко всему вздумал жениться на чужестранке, дочери необрезанного филистимлянина. Самсон, однако, стоял на своем и упрямо требовал от отца: «Ее возьми мне, потому что она мне понравилась». Родителям ничего не оставалось делать — тяжело вздохнув, они подчинились прихоти взбалмошного сыночка. Самсон стал женихом и с тех пор часто хаживал в гости к родным невесты.
Однажды, когда он бодро шагал по тропинке меж виноградников, ему загородил дорогу молодой рыкающий лев. Силач разорвал льва в клочки и как ни в чем не бывало пошел в Фимнаф, никому даже не рассказав о своем приключении. Возвращаясь домой, он с удивлением увидел, что в пасти убитого льва гнездится рой пчел и уже скопилось изрядное количество меду. Самсон принес соты меда родителям, не сказав, где их нашел.
Настал наконец долгожданный день свадьбы. По филистимскому обычаю, свадебные торжества продолжались семь дней. Во время одного из пиров Самсон в компании с тридцатью филистимлянами сочинял и разгадывал загадки. И поспорил с ними на тридцать рубашек из тонкого полотна и тридцать смен одежды, что они не разгадают его загадки. Заключив такое пари, он сказал им: «Из ядущего вышло ядомое, а из сильного вышло сладкое».
Филистимляне были огорошены. В течение трех дней они ломали голову над странной загадкой и никак не могли решить, что имел в виду Самсон. Отчаявшись, они пошли к его жене и сказали ей напрямик: «Уговори мужа твоего, чтоб он разгадал нам загадку; иначе сожжем огнем тебя и дом отца твоего; разве вы призвали нас, чтобы обобрать нас?» Что было делать несчастной женщине? Напуганная дерзкой угрозой, она вынуждена была разыграть комедию, чтобы спасти имущество родителей. Таким образом, она пошла к мужу и, заливаясь слезами, стала горько жаловаться: «Ты ненавидишь меня и не любишь; ты загадал загадку сынам народа моего, а мне не разгадаешь ее».
Самсон и так и сяк увиливал от ответа, пытался отделаться шуткой и перевести разговор на другие темы, но женщина плакала, ластилась к нему и кокетничала до тех пор, пока ее супруг не размяк и не выдал секрета.
На следующий день филистимляне, вновь встретившись с Самсоном за пиршественным столом, с торжествующей усмешкой сказали, что в загадке речь идет об убитом льве и медовых сотах в его пасти. Самсон сразу сообразил, что оказался в дураках. Сдерживая бешенство, он с притворным спокойствием ответил им: «Если бы вы не орали на моей телице, то не отгадали бы моей загадки». Хуже всего было то, что следовало найти способ и возместить проигранное пари. Тридцать рубашек и тридцать смен одежды — не шутка. Родители Самсона жили скромно, он не мог рассчитывать на их помощь. Раздумывая, как выйти из трудного положения, он в конце концов набрел на простую и весьма удачную мысль.
Ранним утром он пошел в Аскалон и убил тридцать филистимлян, забрав у каждого по рубашке и смене одежды. Так он возместил долг коварным собутыльникам, не взглянул даже на вероломную жену и вернулся к родителям.
Спустя некоторое время гнев Самсона остыл и он стал тосковать о своей супруге, убеждая себя, что она обманула его не по злой воле, а под нажимом, да еще из привязанности к родителям. Зачем же наказывать ее за беззащитность и неумышленное предательство?
Захватив с собой козленка для трапезы в знак примирения, Самсон, не мешкая, поспешил в Фимнаф. Там, однако, его ждало совершенно неожиданное оскорбление. Не владея собой от нетерпения, он направился прямо в спальню жены, и здесь — о ужас! — ему загородил дорогу тесть и сообщил, что он выдал дочку замуж за другого, полагая, что Самсон бросил ее навсегда. Однако тесть проявил добрую волю, предложив Самсону руку младшей дочери, еще более красивой, чем старшая. Самсон пришел в страшный гнев. Он и слышать не хотел о младшей, более красивой сестре, ему бы