— Кто же это так?.. — судорожно всхлипывала женщина в дорогом платье. — Изверги…
— От ить… — растерянно говорил лысоватый мужчина в сером костюме с очень ярким галстуком. Он топтался у растерзанного автомобиля, хватаясь то за одно, то за другое. Потом остановился, жалобно глядя на людей, собравшихся вокруг.
— От ить как, — кроме этой бестолковой фразы, он ничего выдавить из себя не мог.
— От ить… Мы на спектакле были. Выходим, а тут… А ведь всего неделя, как систему поставили. Колонки. Две штуки. «Саней»! Четыреста пятьдесят восемь рубчиков! Нету… Меховые чехлы под медвежью шкуру… По три сотни каждый…
Зачем он говорил все это молчаливо окружавшим его людям?
— …Японская противоугонная система. Приятель привез. Пятьсот выложил. Нету! Приемник в комиссионке по случаю взял, «Грюндик». Тоже нету!
Покачивалась на петлях измятая дверца. Люди тихо обсуждали происшествие. Мертвенно-белый свет фонаря путался в желтых листьях, которые никак не хотели опадать.
— …Щетка-сметка — пять тридцать две. Нету!!!
ГЕОРГИЙ быстро шел по тротуару, временами почти бежал. Прохожие удивленно оглядывались. Но Литвину было не до приличий. Он бы и вовсе побежал, только сил не было. Кружилась голова и тяжело ухало сердце. Сейчас бы лучше всего — поспать. Только часы показывали уже девять сорок три.
В девять сорок пять начинается пятиминутка. А пятиминутка в МУРе священна. Так сложилось десятилетия назад. Если ты не на задании или не тяжело болен — ровно в девять сорок пять должен быть в кабинете начальника. Опаздывать не рекомендовалось.
…Литвин влетел на Петровку, 38 с Колобовского переулка, на ходу махнул постовому удостоверением и помчался вверх по лестнице на четвертый этаж. Лифт, как всегда, был занят.
Не входя в свою комнату, скинул плащ, через открытую дверь бросил его на стул и помчался к кабинету начальника, где уже начиналась пятиминутка.
Он тихо вошел в кабинет и успел усесться в уголке, около сейфа, спрятавшись за спинами ребят.
Сводка происшествий была обычной. Трубников читал каждое сообщение, попутно давая распоряжения сотрудникам.
В конце пятиминутки Борис Николаевич снял солидные очки в роговой оправе и обвел собравшихся внимательным взглядом.
— А почему я не вижу капитана Литвина? Он что, опять опаздывает?
— Я здесь! — Литвин приподнялся со стула.
— Все свободны. Работайте. А вы, Литвин, спуститесь, пожалуйста, в приемную. У Антонины Ивановны кое-что есть для вас.
Это «кое-что» Георгия совсем не обрадовало. Не заходя к себе, он пошел бесконечно длинным коридором к внутренней лестнице спустился на третий этаж. Подошел к двери приемной и, осторожно приоткрыв ее, заглянул. Тоня, как звали между собой вечно молодую Антонину Ивановну, секретаршу начальника МУРа, работавшую на Петровке с незапамятных времен, — в одиночестве печатала на машинке.
— Здравствуйте, Антонина Ивановна. — Он постарался улыбнуться мило и жизнерадостно.
— Ах, Георгий, — укоризненно покачала головой Антонина Ивановна, — совсем ты себя не бережешь. А пора за ум браться. Женился бы.
— Не могу. Целибат у меня. Обет безбрачия. Как у католического священника. Женюсь — какой сыск? О другом думать буду Зачем вызывали, не знаете? Может, премия?
— Премию заслужить надо, — наставительно сказала она. — Пока только шанс получить ее.
— У меня и так восемь шансов в производстве. Не знаю, куда деться. С премиями — хуже.
— Расписывайся…
Литвин открыл журнал, поставил подпись, вышел из кабинета и на ходу стал изучать листок.
Это было заявление от гражданина Минова В. П., где он писал о «возмутительном бездействии районной милиции по факту ограбления автомобиля «Жигули».
Литвин хмыкнул. Ограбить можно человека, а не автомобиль. Или гражданин Минов свою машину одушевляет, как живое существо?
К заявлению прилагался длинный список похищенных вещей: «Магнитофон «Саней» (Япония) — пятьсот двадцать рублей, меховые чехлы (2 шт.) — по четыреста рублей, приемник «Грюндик» — четыреста сорок…» Список замыкала щетка-сметка за семь рублей тридцать две копейки.
НАСТРОЕНИЕ испортилось окончательно. Сейчас и без того достаточно дел. Не таких уж простых.
А еще автомобили… В отделе все знали, что он считает их создание «отрыжкой цивилизации», за которую человечеству еще долго придется расплачиваться.
Нет, не от рождения он стал автофобом. Более того, уже в девятнадцать он лихо носился на отцовском «Москвиче», катая замиравших от его удалой езды симпатичных и пугливых подружек. Копил на собственные «колеса», подрабатывая вместе с друзьями-студентами на тяжелых, но хорошо оплачиваемых работах. И все бы нормально, не попади он в начале своей службы в отдел розыска ГАИ. Вид разбитых машин и печальные судьбы их хозяев стали постепенно подтачивать убежденность в абсолютной полезности личных «стальных коней». Когда же в аварии погиб его друг, у Георгия окончательно сформировалась новая точка зрения на автомобилизацию. Перевод из ГАИ на Петровку воспринял как дар судьбы. Всем видам транспорта предпочитал метро. В машину садился только в тех случаях, когда дело не ждало. Нет, он не страдал манией. Просто не признавал индивидуальные автомобили — и все. Как бросившие курить не признают табака.
ШАГАЯ по переулку, Литвин все больше раздражался.
Места другого не нашли! Новых районов им мало? Нет, обязательно свои черные дела здесь, в старой части Москвы, проворачивать надо?!
Литвин был потомственным коренным москвичом и старую часть города любил трепетно и нежно. К улицам, переулочкам, домам, тупичкам и скверикам он относился не как к памятникам далекого прошлого, а как к живому существу, со всеми его слабостями и причудами. Да, собственно, так оно и есть. Только почувствовать эту особенность Москвы может не каждый. Здесь не помогут путеводители, экскурсии. Ее надо чувствовать кончиками нервов, И тогда вдруг все переменится. С лепного карниза улыбнется изящная нимфа, зашуршат, завораживая, гипсовые крылья летучих мышей, сплетенные в причудливый узор. Тихо и грустно зашумят старые деревья маленьких сквериков. Сколько здесь давалось клятв!
А тут — преступление…
Участковый остановился напротив серого трехэтажного дома.
— Вот здесь стоял… — он зачем-то притопнул, словно пробуя на прочность старый асфальт, и добавил, уточняя: — Автомобиль, в смысле…
Литвин посмотрел под ноги, на дорогу, покрытую редкими темными мазутными пятнами с прилипшими к ним желтыми листочками. Взглянул на дома, затененные кронами деревьев, на глухую кирпичную стену нового здания старого московского театра.
— Ну что, интересно? — с заботливой иронией спросил участковый.
Литвин неопределенно пожал плечами.
— Слышь-ка, Пал Степаныч, а старушек, ну из тех, что на лавочках с утра до ночи сидят, не пробовали поспрашивать?
— Пробовали. — Кудрявцев, сосавший «Астру», сплюнул прилипший к губе табак, — не сидят сейчас до темна старушки. Захолодало вечерами.
Он не скрывал, что считает это дело безнадежным и потому скучал. Но вдруг, перекладывая из руки в руку потертую полевую сумку, называемую с незапамятных времен в милицейском фольклоре «лентяйкой», предложил:
— Может, к другому театру сходим?
— Зачем? — удивился Литвин.
— А там такой же случай был в этом сезоне. У меня их уже три вот тут, — Кудрявцев похлопал себя по загривку.
— Вы, Пал Степаныч, уже на театральный манер время считаете, — усмехнулся Георгий.
— Засчитаешь… — Кудрявцев злым щелчком отправил окурок в облезлую урну. — Я сначала радовался: повезло на старости лет. Жилой сектор небольшой, винных отделов мало, пивных и тех нет. Сплошная культура: кино, союзы разные, писателей там, художников, театры. Повышай культурный уровень без головных болей. Так на́ тебе!.. Лучше бы пивная…
— М-да, — сочувственно протянул Георгий. — Неужели никаких зацепок?
— Какой там. Одни заявления и протоколы. Ребята из розыска скоро от пострадавших прятаться будут. А мне куда прятаться, вроде как привидение по участку ходит. И ведь знает, подлое, у кого машины курочить. Один в ресторане в оркестре играет, другой ключ точит…
— Что ж, по-вашему, они самые богатые что ли.
— Не знаю, — буркнул Кудрявцев. — Только если по сумме ущерба судить, они всю жизнь на эти машины работали, не ели, пили и ходили, в чем мать родила.
— И как, похоже?
— Что? — не понял сразу Кудрявцев. — А-а… Нет, не очень. Одеты вполне прилично. В дефицит.
— Понятно…
Они вышли на бульвар и неспешно двинулись по аллее к центру. Впереди чернел старый памятник. Вокруг скамеек, громко крича, бегали детишки дошкольного возраста.
Вторую половину дня Литвин провел в районном управлении. Три схожие кражи из автомобилей около театров, в центре города, его насторожили. Одно это позволяло предположить, что все три кражи — дело одних рук. Справедливо решив, что гражданин Минов на него не обидится, Литвин решил поработать по всем трем случаям сразу.
Георгий снова и снова дотошно просматривал все материалы дел. В глубине души теплилась слабая надежда — может, упустили какую-то мелочь, которая и окажется ключиком ко всему поиску… Но хоть бы мельчайшая зацепка! Ничего. Фортуна упрямо стояла к нему спиной.
Обобрать три машины, практически в самом центре города, взять кучу вещей и дефицитных деталей, не оставив ни одного отпечатка пальцев, не попав на глаза ни одному свидетелю… Мистика! Поневоле начнешь верить в привидения. Но привидения не пользуются металлическими заостренными предметами, проще — «фомками», когда вскрывают автомобили. Да и зачем призраку «Грюндики» и «Шарпы»?
Они сидели на кухне.
Литвин никак не мог начать рассказывать. Придется в какой-то степени оправдываться, а он этого не любил. Хотя, кто же еще его поймет?
— Ну?! — спросил Астахов.