Георгию нравился стиль его работы. Тот мог выдвинуть самую, казалось бы, абсурдную версию и потом именно она оказывалась единственно правильной. Вместе с тем, обладая острым складом ума и склонностью к мрачному юмору, Владимир Астахов никогда не верил в непогрешимость собственных умопостроений.
Сегодня, окончательно очутившись в тупике, Литвин именно к нему пришел за помощью. Когда в голове выстраивалось нечто изящное, логичное и красивое, Литвин раскрывал преступления с блеском. Но бывает, завязнешь в путанице фактов, и нет зацепочки, которая превращает всю эту неразбериху в кристаллическую решетку доказательств.
Сейчас было так плохо, как никогда.
Астахов внимательно посмотрел на Литвина.
— Насколько это серьезно? — спросил он.
— Серьезней не бывает. Все оказалось много сложнее, чем я предполагал. — Литвин помрачнел.
— Что делать. Жестокие игры. Правила учат только на собственной шкуре. Ну, ты не скисай! Давай разберемся, что к чему.
Георгий подробно рассказал Астахову о том, что удалось узнать. Тот внимательно слушал, рисуя узоры на бумажке. Когда Литвин закончил, он пододвинул ему листок. На нем был изображен неправильный треугольник с квадратами и крестиками по углам.
— Насколько я знаю, самое трудное для тебя — начало дела. Вот здесь и нарисована отправная точка поиска. Тут — три твоих пресловутых театра, — Астахов ткнул в квадраты, — а тут, — он показал на крестики, — «раздели» машины…
— Так… И что?
— Соединим все квадраты. Получается треугольник. Теперь, по логике, искомое лицо — либо внутри (то есть правильна версия связи с театром), либо снаружи, что означает ошибочность выводов.
Астахов замолчал и с видом победителя посмотрел на Литвина.
— Глубокая мысль, — заметил он, вкладывая всю иронию в свои слова.
— Держись, то ли еще будет, — не обращая внимания на тон собеседника, ответил Астахов. — Искать ни снаружи, ни внутри — тебе не с руки. По краям походить надо. По-моему, истина где-то посередине. Поинтересуйся театрами. Недаром он именно к ним привязался. Походи на спектакли. Заодно просветишься.
— За неимением ничего лучшего воспользуемся твоим советом. Правда, боюсь — упрекнут в использовании служебного положения в корыстных целях. Но ничего другого не остается.
Чуть помолчав, он спросил у Астахова:
— Володь, а может, ты усложняешь?
— Не думаю. Интуиция — инструмент тонкий. Им умело надо пользоваться. И расчетливо. Иначе расстроится. Ты наше дело как поэт воспринимаешь, все на творческом порыве. Это хорошо, но мало! Нужно одновременно выверять, как ученому. Вот сейчас ты должен уловить внутренний ритм в действиях преступника. Понял? Ритм! А не можешь добиться симбиоза лиры и алгебры — надо переключаться на другой вид искусства, ничего общего с сыском не имеющий…
ПРОПУСК в театр был как укор совести. Интеллигент! Последний раз выбирался на спектакль полтора года назад.
Конечно, в компании он вполне мог поддержать разговор о театре. О трагедиях Эсхила и комедиях Аристофана, об использовании элементов театра дель-арт в современных постановках и прочая, прочая…
Все! Георгий торжественно поклялся себе, что отныне, как бы много дел ни было, он будет ходить в театр не реже, чем раз в месяц.
Лишние билетики начали спрашивать уже в троллейбусе. Какой-то бородатый парень еще за остановку стал обходить пассажиров. Очевидно, совершал челночные рейсы.
Остальные жаждавшие попасть в театр пользовались старым методом — стояли на пути счастливых обладателей билетов. Чем ближе вход, тем чаще спрашивали.
Литвин не спешил войти внутрь. Он остановился на ступеньках в стороне, рассматривая идущих. До начала оставалось немного, минут семь. Счастливчики с билетами торопились, на ходу бросая: «Нет, нет, не будет». Иногда неудачники дружно кидались к одному месту, оживленно галдя, толкаясь и запрыгивая друг другу на плечи, как регбисты во время вбрасывания. И вот один счастливчик, сжимая билет, входил в театр, а остальные разбредались по облюбованным местам.
— У вас нет лишнего билетика?
Литвин обернулся. Рядом стоял невысокий симпатичный парень лет двадцати, в потертых джинсах и пятнистой, как у десантников, куртке.
— Нет, — улыбнулся Литвин.
— А может, появится? — Парень изучающе смотрел на Георгия.
— Да нет, я не по билету.
— По пропуску? Это, обычно, на двоих.
Литвин достал блестящий кусочек картона и посмотрел. Действительно, в уголке надпись, которую он сразу не заметил: «На два лица».
— Ну, хорошо, — сказал Георгий, — пойдемте.
— Сколько с меня? — «десантник» машинально полез за кошельком.
— Нисколько. Пропуск бесплатный.
Обладатель потертых джинсов недоверчиво взглянул на собеседника и, увидев, что тут без подвоха, сказал скороговоркой:
— Спасибо, извините, я сейчас! Только… вы — никому… Хорошо? — и, не дождавшись ответа, нырнул в толпу.
— У вас не лишний?.. — к Литвину подошла стройная девушка с красивыми темными глазами.
Георгий растерялся. Он, конечно, обещал, но с другой стороны…
Девушка так улыбнулась, что решение пришло само собой.
— Нет, нет! У нас уже нет лишних билетиков. — Парень в десантной куртке появился откуда-то сзади и мгновенно оценил обстановку.
Литвин взглянул на девушку.
— Увы! Мне очень жаль…
Она снова улыбнулась, но не отошла. Они смотрели друг на друга.
— Скоро начинается, — негромко, глядя куда-то в сторону, словно ни к кому не обращаясь, напомнил «десантник».
Литвин очнулся.
— Извините, — сказал он незнакомке, и уже обращаясь к парню: — Пойдем.
«Может, оно и к лучшему, — подумал он. — Рядом с такой девушкой думаешь совсем не о деле».
Скрипнув креслом, Литвин устроился поудобнее. Рядом парень вертел по сторонам головой.
«Хорошо ему, — подумал Георгий. — А мне?.. И здесь я — на работе».
Правда, чем именно он сейчас будет заниматься, Литвин пока не знал. Но именно здесь, в зале, у него родилось ощущение, что театр — действительно пока единственная зацепка в его деле.
И занавес поднялся…
ВЕЛИКОЕ дело — театр! Как ни глобальны проблемы, а все равно разрешимы. Пьеса…
А у него ясностью пока не пахнет. Главную идею спектакля он понял, а логику преступника еще нет. Может, по поводу театра лишь пустые домыслы? Хотя зачем тогда курочить машины именно у театров? И именно те, чьи хозяева наслаждаются в тот момент искусством? Злоумышленники знали, куда лезть. Впрочем, очевидно, злоумышленник. Несколько человек привлекли бы больше внимания. Да и вещей взято не так много. Хотя, тоже не поймешь…
Георгий еще раз мысленно перелистал списки похищенного. Одному — явно не унести. Например, лобовое стекло. Да и чехлы, как ни сверни, а все равно приличный тючок получится. С ним, да японской стереосистемой под мышкой по улицам не слишком погуляешь. Даже москвичи, привыкшие уже ко всяким странностям, обратили бы на это внимание. Может, он на «колесах»?
Проблем хватает. Время идет, а ничего путного. Театр можно занести в графу «культурный досуг». Свидетелей нет, от встреч с потерпевшими тоже мало утешенья.
Вот уж, действительно, спектакль.
А что? «Следствие как зеркало московской жизни». Чем не пьеса? С прологом и эпилогом. Пролог известен. А вот и первая сцена. Условное название — «Минов».
Зрители видят большую комнату. Впрочем, большую по площади. Но из-за нагромождения мебели и всевозможных вещей жизненного пространства осталось немного. Вещи все дорогие и, сами по себе, изящные. Резные буфеты красного дерева, каминные часы из малахита с золочеными фигурками, огромный диван. Стулья, стол, которые, вероятно, видели взлеты и падения многих монархов. Хрустальная люстра — осколок былой роскошной жизни древнего дворянского рода. В совокупности эти вещи напоминали странное блюдо, в котором хозяйка смешала разные продукты — от бананов до шашлычного соуса.
Сбоку сцены — кухня и маленький коридорчик. Собственно, здесь и будет разворачиваться действие. Потому что в комнату хозяин Литвина так и не пригласил. Георгий вспомнил его оценивающий взгляд. И немедленный результат оценки: «Проходите на кухню. Оденьте тапочки… Сами понимаете, прислуги не держим».
— Нашли? — первое, что спросит со сцены Минов, как спросил он в жизни.
Литвин ответит ему спокойно и бесстрастно. Пусть хоть на сцене будет легко справляться с хамским к себе отношением. Ответит, что все еще впереди, а сейчас хотелось бы кое-что уточнить.
Минов удивленно поднимет брови и с осуждающей укоризной произнесет:
— Так жулики до сих пор гуляют на свободе? — И поправит витые шнуры на элегантной домашней куртке.
— Вам никто не угрожал? Нет ли у вас врагов, или, скажем, недоброжелателей?
— Хватает… Вам бы надо это знать, раз моим делом занимаетесь. Я вам, молодой человек, так отвечу — скажи мне, сколько у тебя врагов, а я тебе скажу, чего ты в жизни достиг. Но мои-то враги потрошить авто не будут. Мелко…
Речь у Минова солидная, но в ней проскакивают словечки, совершенно не подходящие к его респектабельной фигуре.
— Тогда кто? Как вы думаете, кто именно на вашу машину мог посягнуть?
— За эту работу вам деньги выписывают, — высокомерно заявил Минов. — Пусть у вас и голова болит. Не найдете — пожалуюсь. Прямо говорю. Я человек простой. Мне надо ущерб возвернуть.
Вот опять: «возвернуть»!
— Мне хоть часть. Я ведь не все еще вписал. Чего мелочиться? Да и цены впопыхах занизил. (Здесь актеру так надо сыграть, чтобы все поняли — такой и тряпку замасленную не забудет внести в список.)
— Может, на работе кто проявлял нездоровый интерес? — спросит Литвин на сцене.
— На пенсии я, — гордо, как о награде, сообщит Минов — По инвалидности… Сердце не то. Пять лет уже…
И он постучал по столу крепкими мясистыми пальцами, которые как и лицо «инвалида», были покрыты ровным южным загаром.
— Автомобиль вы купили год назад. С пенсионных накоплений?