Вечером Тася пошла домой к секретарю сельсовета, а я к Чернову. У крыльца новосрубленного добротного дома меня встретил высокий, широкдплечий мужчина лет тридцати пяти; мужественное лицо его, обрамленное густой, черной бородой, было приветливо, а карие глаза смотрели с хитровато-веселым прищуром.
- Здравствуй, здравствуй, браток, - ответил он мне на мое приветствие, словно мы с ним были давно знакомы. - Проходи, не стесняйся, мы люди не гордые - простые.
Провел он меня в чистую горницу, усадил за стол. Зачем пришел - не интересовался.
- Елена уехала в райцентр за покупками, я один управляюсь. Ты, браток, посиди немного, а я на камбуз за самоваром.
«Флотский, видать, парень», - подумал я. А оглядевшись, увидел на стене чуть пожелтевшие большие фотографии хозяина в морской форме и миловидной, большеглазой женщины.
Через несколько минут Чернов появился с небольшим дымящим самоваром, водрузил его на стол.
- Давай, браток, чай будем пить.
Я налил чашку, отпил немного и сказал:
- Як вам, Ефим, пришел по делу.
- Ну что ж, коль по делу, так можно и о деле потолковать.
В человеке этом чувствовалась простота, мужская честность и доброта.
- Я из уголовного розыска, и приехали мы с нашей же сотрудницей, чтобы выследить, где находится банда…
Чернов помолчал, причесал пятерней курчавые волосы, побарабанил пальцами по столу.
- Да-а, слыхал я, браток, про них… Пакостить начинают здорово, налеты ночные устраивают. Давно бы за них пора взяться… Думал, с мужиками покараулить на окраине села, но побаиваются мужики: не равны силы, да и оружия доброго нет.
- Оружие у нас есть и отряд тоже-остается найти бандитов.
- Да-а,- протянул Чернов, - задача не легкая…
Он отставил в сторону пустую чашку, достал старинную табакерку, свернул цигарку и предложил мне.
- Не куришь? Это, брат, хорошо, - не кури, ни к чему темнить легкие. Я вот на морях с братвой присосался и сейчас никак не соберусь бросить.
Он сделал несколько глубоких затяжек, выпуская сизый дым кольцами, прищурил один глаз и продолжал:
- Есть у меня, браток, по твоему делу предложение… Тут на устье Елкинды живет один мужик - Митрофан Лапушенко, - так вот он, мне кажется, якшается с бандюгами. Не могу, конечно, сказать, в каких он с ними отношениях, но у нас в деревне человеку, что шилу в мешке, трудно утаиться, - видели его как-то с двумя незнакомыми людьми. Мне думается, потрясти надо этого мужика и дознаться, где таборуется шайка.
Эта информация внушала кое-какие надежды, но как подойти к Лапушенко? Что он за человек? Не состоит ли в банде?
- Предложение дельное, - сказал я. - Надо посоветоваться с Вороновой и заняться этим человеком.
- На мою помощь можете рассчитывать в любую минуту, - с ноткой торжественности сказал Чернов.
- Спасибо. А что собой представляет Лапушенко?
Чернов пожал плечами.
- Шут его знает, что за человек… Особо я им никогда не интересовался. Мужик, как мужик, охотится, рыбачит и, по-моему, золотишко промышляет. Живет один, бобылем.
- Какого возраста?
- Лет сорока.
- В деревне с кем держит связь?
- Из мужиков ни с кем. Поздоровается, покурит, порою с кем-нибудь поговорит о том, о сем - и все. А из женщин похаживает к Мотьке Звягиной - пьянчужке тут одной.
- Не слышно, к кому в селе бандиты приезжают?
- Не слыхать.
Расстались с Черновым мы поздно вечером. Тася была дома, сидела на кровати и читала книгу. При моем появлении она отложила книгу, внимательно посмотрела на меня и спросила:
- Ну что у тебя?
- Немного есть, - весело ответил я.
Ев глаза блеснули добрым огоньком, губы улыбнулись.
- Выкладывай, потом я, - предложила Тася. - Кто последний приходит, тот первый должен рассказывать.
Я рассказал о нашем разговоре с Черновым.
- А мне теперь и выкладывать нечего: я принесла то же самое, что и ты. В маленьком селе стоит поговорить с одним человеком и все узнаешь. Анна Терентьевна мне поведала то же самое, что тебе Чернов.
В кухне послышалось покашливание деда Мироныча - он, видимо, вышел к печке покурить.
Тася перешла на шепот.
- Знаешь, Федор, терять времени нам сейчас никак нельзя. Придется тебе посидеть у дома Звягиной и понаблюдать: может, кто заявится, ведь не зря же говорят, что Лапушенко появлялся у нее с какими-то двумя типами.
- Что ж, не возражаю.
- А завтра с утра отправимся в зимовье к Лапушенко.
- Ладно, мне ночи хватит на раздумья, а для тебя, как говорят, утро вечера мудренее. Пошел я. А старикам что скажем?
- Скажу, что ты пошел гостить к Чернову.
Ночь у дома Звягиной мне показалась длинной, благо, дом стоял на отшибе и деревенские собаки не надоедали мне своим лаем. А вот комары… те не давали никакого покоя. Кусали и руки, и ноги, умудрялись даже прокусывать рубаху. Так что дремать в эту ночь не пришлось, но ни к Мотьке, ни в село никто ни приезжал и не приходил.
На следующий день утром мы с Черновым отправились на Елкинду в зимовье Лапушенко, а Тася - к Мотьке Звягиной.
- Зачем сейчас беспокоить Звягину? - возражал я. - Что она нам может дать? Ведь пьяницы - они никогда не бывают правдивыми и самостоятельными, а потом… не исключено, что она связана с бандитами: не зря же у нее видели Лапушенко с двумя подозрительными…
- Я думаю, - отвечала Тася, - что она столько же связана с бандитами, сколько Лапушенко, к которому вы сейчас направляетесь. А может, к нему тоже не ходить?
- Но мы же не напрямую будем с ним говорить?
- А я что, прямо так и собралась откровенничать?
- Все-таки ни с того, ни с сего прийти к человеку… Можем так все дело провалить…
- Рассуждать нам сейчас, Федор, некогда, время и бандиты нас ждать не будут, а тем более Огородников с Литвинцевым. Мы уже и так много времени потеряли, а толку пока никакого. Ходить вокруг да около можно еще месяц… А насчет того, как и где можем провалиться - говорить не стоит! Неудача настигнуть нас может в любом месте, надо надеяться на лучшее и действовать! - с жаром говорила Тася.
Возражать я больше не стал: девушка была уверена в правильности своих действий и так горячо отстаивала свою правоту… И она была права, я убедился в этом, когда вернулся обратно.
В зимовье мы побывали, но Лапушенко там не застали, по всей видимости, он давненько куда-то уехал. А может, ушел в банду…
Тася же добыла неплохие сведения.
Как ей удалось вызвать на откровенность Мотьку - не знаю, спрашивать не стал. Но порозовевшие щеки девушки, улыбка и чуть уловимый сивушный запашок говорили о том, что общий язык с женщиной она нашла за чаркой.
- Заметно? - весело спросила она. - Иначе нельзя было: она не стала бы разговаривать со мной. Правда, выпила-то всего рюмку, а остальное под стол.
Мы сидели на лавочке возле дома, старики копошились в огороде. Солнце клонилось к закату, дул легкий, теплый ветерок.
- Да-a, крепко прячут они свое логово, - говорила Тася. - Где оно - не знает ни Мотька, ни ее Митрофан и никто другой.
- Значит, Лапушенко не с ними?
- Пожалуй, нет. Валандается кое с кем - берет для них у Мотьки самогонку, а больше ничем не связан. Так, по крайней мере, о нем Мотька говорит. Сама же она терпеть не может этих «волков» за их наглость и хамство. Похоже, что и Витюля Кудахтин здесь, Мотька зовет его «Городской». А если он здесь, то…
Девушка вдруг сделалась серьезной и пристально посмотрела на меня…
- Ты помнишь, Дюков намекал о моей еще одной возможности.
Кажется, теперь я начал догадываться, о какой возможности девушки говорил тогда Дюков: Воронова и Витюля, значит, были хорошо знакомы.
- Он знает, что ты работаешь в уголовном розыске? - спросил я.
- Нет.
Тася немного помолчала, о чем-то сосредоточенно думая, затем продолжала:
- Звягина хоть и не знает, где находятся бандиты, но рассказала, что однажды шла от зимовья Лапушенко и забралась на сопку, чтобы с вершины крутяка поглядеть вокруг. Оглядевшись, она стала смотреть на Ундургу и вскоре увидела, как верстах в трех-четырех выше зимовья, против пади Бриллиантовая, через реку переправлялись два всадника. Она догадалась, кто это такие. А вечером они с Лапушенко появились у нее за самогонкой.
Тася тронула меня за рукав.
- Теперь ты понял, где надо искать банду?
- Догадываюсь, - ответил я. - А где сейчас Лапушенко? Не узнавала?
- Мотька говорит, что подался на Кару, золотишко намытое сдавать.
На следующее утро мы снова пошли на «работу». Выйдя из села, углубились в пойму речушки и пошли в сторону Ундурги. Мы должны были осмотреть местность там, где, по словам Звягиной, переправлялись два бандита. Под видом обследования устья Елкинды и берегов Ундурги мы рассчитывали увидеть или «случайно» наткнуться на табор, а далее действовать, исходя из обстановки: уйти незамеченными, последить за табором или, на худой конец, в открытую подойти к нему. Шли мы долго, осторожно, вглядываясь в каждый куст: не появится ли кто. И когда из-за сопки выехал всадник, мы не удивились. Еще издали я заметил, что через плечо у него перекинута винтовка.
- Кажется, это их человек, - тихо сказала Тася.
Было заметно, что она чуть-чуть волнуется.
- Кому же тут еще быть? - я старался говорить спокойно.
Конечно, особо опасаться нам сейчас было нечего: документы у нас исправные, оружие мы спрятали в Такше и нас тут никто не знает. Кому мы нужны - геологи! Всадник направился прямо к нам.
- Куда направляетесь? - не поздоровавшись, спросил он.
Это был молодой розовощекий парень с маленькими, бегающими глазками. За плечами у него висела трехлинейка, а на боку «парабеллум» в деревянной кобуре и охотничий нож.
«Да-а, здорово они тут вооружены», - подумал я.
- В устье Елкинды едем, - ответила Тася.
- Зачем?
- Мы геологи и намерены разведать устье этой речушки и берегов Ундурги.
С минуту парень о чем-то думал, затем почесал затылок под старой замусоленной кубанкой и спросил: