нялся и поскакал на одной ноге к дороге. Попробовал встать на больную ногу, но боль не дала этого сделать - значит, ранило серьезно.
Бандит, в которого я стрелял, лежал на обочине дороги, широко раскинув руки, и не подавал признаков жизни, а его лошадь, пофыркивая, спокойно паслась в стороне.
Вскоре подскакал разгоряченный Огородников.
- Щелкнули, как чирка в болоте. Гад, еще сопротивлялся! - выпалил он.
- Все целы? - спросил я.
- Мы-то целы, а ты вот, вижу, подстрелен.
Он соскочил с коня, велел сесть мне на землю.
- Куда угодило?
- Ниже колена, - указал я на левую ногу.
Он взялся за сапог, уперся в мою здоровую ногу.
- Зажмурь крепче глаза, а то из них сейчас брызнут фонтаны. - И сдернул сапог.
Из глаз моих брызнули не фонтаны, а оранжевые искры, я еле сдержался, чтобы не крикнуть. Огородников осмотрел рану, освещая спичкой, затем достал из вещмешка чистую тряпку и перебинтовал.
- Икру пробило, - пояснил он. - Рана пустячная, но йодику бы надо.
- Ладно уж, - обрадовался я, - как-нибудь до Такши дотянем, а там найдем все, что полагается. Щеку бы еще замотать, а то саднит.
Он посветил спичкой.
- Да-a, подпакостили тебе обличье, но ничего, не расстраивайся, меньше говори и не улыбайся, без замотки затянет.
Мне поймали лошадь убитого бандита. Конь оказался справный, упитанный, резвый. Верстах в трех от Такши отряд свернул вправо, на Бамовскую елань. Мы же с Огородниковым поехали в село, чтобы встретиться там с Тасей, уточнить обстановку и уже к рассвету быть у логова. Огородников вернется к отряду, где возьмет под командование часть людей и двинется к бандитам со стороны устья Елкинды.
Но в Такше меня ждало разочарование: Тася дома не была уже целые сутки.
- Ушла на Ундургу собирать свои каменья и все-то нету, - виновато пояснил дед Мироныч. - Евлампий вон ездил, шукал ее, но без толку.
Дед Евлампий, сидевший в углу на лавке, зачмокал губами, горестно сказал:
- Не попала ли в лапы к бандюгам? Не браво тогда получится, японский бог.
- Ты что, деда, говоришь?! - вдруг обозлился я.- Рано еще панихиду по ней справлять!
- Так-то оно, поди, верно, но…
- Ладно тебе, Евлампий, чепуху молоть, - перебил его Мироныч,- брось причитать, не береди парню душу!
Дед Евлампий почмокал губами, намереваясь что-то сказать, но, видно, передумал, махнул рукой и полез за кисетом.
- А тебя кто разукрасил? - спросил дед Мироныч, оглядывая меня.
- Кому тут больше разукрашивать… - ответил за меня Огородников.
Старик пытливо посмотрел на нас и спросил:
- Когда же вы их кончите?
- Сегодня, - уверенно ответил Огородников.
- Дай бог, дай бог, - покачал седой головой дед.
НА УЛИЦЕ брезжил рассвет, когда Огородников умчался к отряду. Мне нельзя было с ним ехать: разболелась нога и воспалилась рана на лице. Надо было обработать ее и перебинтовать. Я спросил у деда бинт и йод.
- Нету, паря, ничего ентого, - сказал он. - А есть у меня такая штука, способная заращивать кости. - Он поднялся и, шаркая ногами, ушел в свою комнату.
Дед Евлампий сидел у печки на корточках и, уставившись в одну точку, молча курил трубку, пуская дым в открытую дверцу. Видать, обиделся старик, раз молчит. Но и мне было не до разговоров: я был сильно расстроен из-за отсутствия Таси, да еще эта боль в ноге. Вскоре Мироныч вернулся с жестяной баночкой, обмотанной тряпкой. Он размотал мою рану, оторвал две небольшие тряпочки и густо намазал каким-то смолянистым, пахучим веществом.
- Что это, дед? - поинтересовался я.
Дед не сразу ответил: он повертел баночку перед глазами, словно что-то на ней выискивал, понюхал ее и бережно поставил на лавку.
- Это, паря, скальные слезы, а по ученому зовут ее мумией. У нас она только под Курулей бывает, но доставать ее шибко рисково; хорошая это штука - все одно зверь языком зализывает, вот почуешь.
И он приложил тряпочку к входному и выходному отверстиям, затем крепко перевязал. Намазал рану и на лице.
Попив наскоро чаю, я засобирался: сидеть и распивать чаи со стариками, когда люди громят банду, я никак не мог, - да и Тасю надо было выручать.
- Ты куда это, паря, загоношился-то? - спросил Мироны
- Надо мне туда, со всеми я должен быть…
- Куда ты подстреленный-то потащишься? Не рискуй зря, - уговаривал он.
Дед Евлампий вдруг резко поднялся и одним духом выпалил:
- Ладно, не перечь ему. Я заодно с ним соберусь! Чаво он тут будет отсиживаться? Японский бог!
Дед Мироныч укоризненно покачал головой.
- Ну и вояки: старый да хромой. Хоша и хорохоритесь, а зараз как рябков перешшолкают… Не встревали бы…
- Ничего, кум Мироныч, - уже весело сказал дед Евлампий, - мы ишшо гожи, а старого волка зараз не проведешь…
- Ну бог с вами, - махнул рукой Мироныч.
Над крутыми черными сопками появилась узкая бледно-голубая полоска: с каждой минутой небо на востоке становилось светлее. Где-то на окраине села наперебой кричали петухи, в пойме Елкинды затрещали чечетки, в болоте пропищал кулик. Я отвязал от коновязи бандитского коня и подвел к телеге, где дед Евлампий запрягал своего «битюга».
- Чей это конь? - спросил он.
- Отняли у бандитов.
- А кобылка, Маруська моя, где?
- Нету, убили ее, возьми теперь этого.
Дед ничего не сказал, только тяжело вздохнул.
Когда мы выехали за околицу, он раскурил трубку и тихо сказал:
- Знать, нетути теперича Маруськи… Ладная была кобыленка.
Я понял, что он тяжело переживает утрату лошади.
На перекрестке с Царским трактом мы остановились. Дед обернулся ко мне и сказал:
- Сдается мне, Федя, нам надо влево.
- Почему влево?
- На место не поспеем, ваши хлопцы опередят. Лучше направиться к Чертову мосту и там покараулить. Всех-то не накроют, а ентих, кто ускользнет, мы тут встретим. Они никак не минуют ентого моста. Не зря, паря, лихие люди раньше тут караулили.
Я подумал и согласился. Правильно говорил дед: мы с ним можем сыграть неплохую роль. Ведь действительно, если кто из бандитов сумеет вырваться, то обязательно поскачет мимо Чертова моста, а мы тут как тут…
У моста мы свернули, заехали в кусты ивняка и привязали там лошадей. Дед помог мне доковылять и принес наше небогатое вооружение: трехлинейку с десятком патронов, которую я взял в отряде, и дедовскую берданку. Мы устроились за выступающим срубом моста - обзор отсюда был хорош во все стороны. При необходимости можно было залезть под настил и подпустить бандитов вплотную. Ждать нам пришлось недолго: в той стороне, где небо прояснилось, за темными сопками вдруг раздались глухие выстрелы.
- Начали! - радостно сказал я. - Так их, гадов!
Дед спокойно развернул кисет, набил табаком трубку и закурил.
Я укоризненно посмотрел на него: ведь увидят дым-то.
- Не пужайся, паря, успею высосать трубку, пока они заявятся, - успокоил он меня.
Стрельба продолжалась. На душе стало беспокойно - я переживал за Тасю. И только сейчас я с ужасом вспомнил, что не подсказал Огородникову, чтобы он предупредил бойцов о девушке. Ведь не зная, что она своя, кто-нибудь может и ее взять на мушку… А бандиты - они могут догадаться, что она неспроста появилась в их логове, и тогда… Ах ты, дьявол! Ну как же я мог не предупредить!
Дед заметил мое волнение.
- Ты что егозишь, паря?
- Худы дела, деда, - подавленно проговорил я. - Тася под угрозой, забыл я предупредить ребят.
Дед погладил бороду, почмокал губами.
- Ты не шибко убивайся, паря, не должны они ее стрелять - своя, поди.
- Я же говорю: они не знают, что она своя.
- А ты все одно не убивайся, своих пуля не берет, - старался утешить меня старик.
- Ох, если бы это было так, - тихо сказал я и глубоко вздохнул.
- Эдак оно, Федя, эдак, - убедительно сказал дед.
На востоке порозовело. Подул слабый утренний ветерок, заиграл в листьях молоденьких березок и осинок. Со стороны Ундурги потянуло легкой прохладой. Где-то в чаще рявкнул гуран, учуяв человеческий дух, на северо-западе, в вершине пади Жипкос, затрещали кусты и на марь вышли три сохатых. Я залюбовался лесными великанами - они, не обращая внимания на приближающуюся стрельбу, спокойно ходили вдоль опушки леса. Заглядевшись на сохатых, я забылся и вздрогнул, когда дед подтолкнул в бок.
- Глянь, паря, бандюги!
Из-за леса по мари в нашу сторону выехали три всадника. А через минуту вывернулась знакомая мне двуколка, в которой сидели два человека. В одном из них я узнал Витюлю Кудахтина, а второй… Сердце мое заколотилось: Тася! Да это была она - моя смелая, умная подруга! Потом выскочили еще несколько всадников - наши бойцы. Они открыли пальбу по убегающим. Витюля то и дело вставал в двуколке и стрелял из нагана в преследователей. Трое бандитов тоже изредка отстреливались. Я взял на мушку первого из них. Дед положил руку на прицельную планку моей винтовки.
- Погоди, не пужай, подпусти ближе.
Но я не сдержался и нажал на курок. Прогремел выстрел - я промазал. Бандиты, услышав выстрел с нашей стороны, остановились, замешкались, осознавая, что попали в ловушку. Воспользовавшись замешательством, я прицелился и выстрелил второй раз. Теперь я попал. Бородатый мужик сполз с лошади и мешком свалился на землю. Враз со мною выстрелил дед, второй бандит ткнулся лицом в гриву коня, резко вскинул руки и кубарем перелетел через круп лошади. Третий же заметался на месте, потом пришпорил коня и вихрем понесся к лесу, туда, где желтой змейкой проходил Царский тракт. Мы еще несколько раз выстрелили ему вдогонку, но не попали.
Я взглянул в сторону двуколки и… обомлел. Витюля с гиканьем нахлестывал лошадь, а Тася… лежала ничком, уткнувшись в сиденье. «Убили! - первое, что пронеслось в моем сознании. - Убили! Неужели ее убили? Не может быть! Нет, я не верю! Ведь только что она была жива и невредима… А может, просто из осторожности пригнулась? - промелькнула надежда. - Но что-то непохоже… Витюля был совсем близко, конь его уже не бежал, а как-то странно передвигался не то рысцой, не то шагом, пошатываясь из стороны в сторону. Мне показалось, что изо рта лошади брызжет красная пена. Пробежа