ста, поспешил в лагерь и только тогда вспомнил о большом валуне, у которого ему часто приходилось ночевать и скрываться от непогоды. Что, если материалы там?
Днем ему удалось отстать от своей группы. У валуна он заметил белые камни, которые и привели его к дубу. Из дупла он не без труда достал позеленевшую сумку. В ней оказались пачки денег, удостоверения. Мирон хотел их сжечь, но тут его внимание привлекла купюра с желтой полосой по краям. Прощупал ее и понял, что она склеена Аккуратно отлепил эту полосу и обнаружил сложенный вдвое лист курительной бумаги. Развернул и замер от удивления. На машинке было отпечатано указание штаба о наступлении бригады Деда на станицу Свободную. Это как раз тот документ, ради которого рисковали многие агенты. Окажись он в руках Кубека, соединение прекратило бы свое существование. Но теперь приказ утратил свою ценность. Неужели данные о нем, Павлове, спрятаны не здесь? Правда, оставалась еще маленькая записная книжка. Дрожащими руками он стал перелистывать ее, наткнулся на запись и понял, что не зря пришел сюда прежде Казанца и Золотова. Запись эта была короткой:
«Партизан по кличке «Крот» — предатель. Необходимо срочно задержать или уничтожить его».
Значит, разведчик выследил его. Но теперь об этом никто не узнает. Нахлынувшая радость притупила бдительность и он чуть за это не поплатился. Спохватился, когда уже почти рядом услышал голоса подростков. Надо было мгновенно прятаться. Быстро отодвинул камень, закрывающий вход в нишу, пролез внутрь и аккуратно замаскировался.
Вскоре к ребятам подошли Золотов и Казанец. Развели огонь. Мирон понял это по дыму, проникавшему к нему. Стали готовить обед. Из разговоров понял, что на бывшей партизанской базе обнаружен блиндаж. А одна подслушанная фраза чуть не привела его к обмороку.
— Все думаю: и как эти двое обманули Шиянова?
Павлов понял, что это конец. Стал искать спасения в побеге. Очень кстати на привале поднялась суматоха. Люди собрались у дерева. Мирон сумел выскользнуть, пригибаясь, бросился в кусты. Надо было немедленно предупредить о провале Михееву. В ее доме выяснилось: в соседнем городе появился Кубек. Ох, как надеялся на него Павлов! Торопился свидеться. Да только свидание для обоих оказалось роковым.
Владимир ПершанинДОРОГАПовесть
ИХ БЫЛО ДЕСЯТЬ в милицейской машине: семеро в железной коробке кузова, забранного частой решеткой, двое сопровождающих и шофер. Старший конвоя оперуполномоченный уголовного розыска Вениамин Свиридов, белобрысый конопатый парень лет двадцати пяти, дремал, привалившись к водителю.
О предстоящей поездке он узнал утром. Часов в восемь его вызвал начальник милиции Гаранин и сообщил, что ему придется сопровождать в область арестованных и осужденных.
За несколько дней до этого Свиридова определили в батальон ополчения взводным. Назначением своим он был вполне доволен и ничего иного пока не желал. За два месяца войны ему до чертиков надоела неопределенность своего положения, снисходительные усмешки военных, у которых ему во время патрулирования приходилось проверять документы, и злой несправедливый шепоток за спиной — окопались в тылу, палкой небось т у д а не выгонишь. А Веня как раз т у д а и рвался…
Свиридов было заартачился, но разговор кончился тем, что начальник, измотанный эвакуационной сумятицей, всерьез и нехорошо обругал подчиненного и выгнал из кабинета. Больше он не спорил. Ему дали с собой новенький, еще в рыжей заводской смазке, автомат ППШ, пять банок консервов, несколько буханок хлеба и как довесок — два ящика документов, которые тоже надо было сдать в областное управление.
В кабине, несмотря на опущенные стекла, стояла отупляющая духота, пропитанная бензинным запахом. Дорога была разбита, машину сильно трясло. Время от времени, после особенно резкого толчка, Веня поднимал голову, тер глаза, осматривался и вновь замирал. Хотелось спать и мутило от бензина. Наконец понял, что заснуть все равно не удастся.
— Сколько отмотали? — зевая, спросил он долговязого чернявого водителя, своего ровесника и соседа по улице Николая Воробьева.
— Километров сорок, ну, может, чуток побольше.
— Ничего себе, — присвистнул Вениамин, — полдня трясемся вечер уж скоро, и всего сорок километров. Давай на грейдер махнем! Мы ж по этим рытвинам неделю тащиться будем.
— Давай-давай, — буркнул Воробьев. — Там тебе «юнкерсы» враз решку наведут, здесь хоть тряско, да спокойно, так что сиди дрыхни.
Слишком вольный тон задел оперуполномоченного. Он хотел напомнить о субординации, даже повернулся к Николаю вполоборота, но раздумал — жара путала мысли, нагоняя вялость и сонное оцепенение. Потом, все же посчитав, что последнее слово должно остаться за ним, он наклонился к приборному щитку, поморщил лоб.
— Ты того… воды подлить бы надо, а то вон жарко как. Слышь, что ли?
— Можно, — неожиданно легко согласился подначальный. — За Верхней Плавицей пруд есть, там и зальем. Искупаться можно будет…
Но в Плавицу они попали нескоро. Сначала спустил левый задний скат, и водитель с Бельчиком, маленьким смешливым белорусом из конвойной роты, почти час ковырялись, меняя баллон, потом в спешке проскочили нужный поворот — пришлось возвращаться.
По длинной сельской улице гнали скот. Поднимая клубящуюся завесу пыли, коровы и овцы не спеша обтекали машину. Кругом стоял невообразимый гвалт — рев, блеяние, звон колокольцев, крики подзывавших скотину хозяек.
— Переждем, — отплевывая пыль, сказал Воробьев, — ни черта не видно — придавим какую буренку, шума не оберешься. Ты пить хочешь?
Не дожидаясь ответа, он начал вытягивать из-под руля свои длинные, невесть как умещающиеся в тесной кабине ноги, спрыгнул с подножки и направился к ближайшей калитке. Свиридов тоже выбрался наружу, забарабанил по железной двери кулаком.
— Бельчик, вылазь!
Выставив прикладом вперед винтовку, тот осторожно спустился по лесенке вниз.
— Куды приехали, товарищ командир?
— Верхняя Плавица. Давай перекурим.
— А мы, начальник? — подал голос из глубины кузова карманник Гусев, которого за фамилию и длинный нос звали просто «Гусь». — Давай выпускай, все зады отбили.
— Время не вышло. Надо распорядок соблюдать, — бросил Бельчик и старательно облизал языком махорочную самокрутку.
— У-у-у, бульбаш чертов, — разозлился длинноносый, но больше не приставал, потому что два часа назад, когда меняли баллон, Свиридов по очереди выпускал их всех.
— Во, водичка! — показал большой палец появившийся из калитки шофер. В другой руке он тащил ведро. — Колодезная, зубы ломит. Пейте.
Следом показалась крепко сбитая молодуха в коротком ситцевом платье. Щуря блестящие раскосые глаза на Веню, она усмехнулась:
— Можа, товарищ военный, молочка парного хотят испить. Щас корову доить буду, а то и холодное в погребе есть, которое утрешнее.
Покусывая пухлую, четко очерченную губу, женщина с откровенным любопытством разглядывала старшего конвоя, потом посмотрела на Бельчика и снова, повернувшись к Свиридову, спросила:
— Принесть молочка?
«Ох, ну и баба», — отворачиваясь, подумал Вениамин, а вслух сказал, стараясь не показать, что смутился:
— Лучше водички. Товарищ, вон, попил, нахвалиться не может, чем вы ее так подсластили?
— Сейчас не надо, — подхватил Воробьев, — вечерком молока попьем. Мы где машину на ночь поставим?
Никакого разговора о том, чтобы ночевать в этом селе, не было. Но Николай напористо наседал.
— Нет никакого резона ночью ехать. Со светом нас за десять верст видно, а без света куда мы поедем — до первой ямы? Вон ночи сейчас какие темные.
И подмигнул молодухе. Ночи были как раз светлые, лунные, но дела это не меняло. Вениамин и сам собирался остаться в селе, понимая, что сейчас они далеко не уедут, Лучше уж отдохнуть как следует, а завтра с утра пораньше двинуть.
— Вы не подскажете, у кого можно остановиться здесь? — невольно поддаваясь нажиму, спросил оперуполномоченный, выдерживая взгляд хозяйки и заранее догадываясь, что она ответит.
— Да хоть у нас, места хватит…
Сказала не спеша, после минутной паузы и, погасив влажный блеск опушенных густыми ресницами глаз, привалилась к калиточному столбу.
— Наде-е-жда, — раздался из дома скрипучий старушечий голос, — ты иде?
Молодая женщина с досадой посмотрела через плечо и, не отреагировав на зов, спросила, снова обращаясь к Свиридову:
— Вас сколько? Трое? Машину возле дома можно поставить.
— Не… нас много, — машинально трогая обросший за день щетиной подбородок, сказал Веня. — Но те в другом месте будут. Глядишь, и нам с ними придется, если помещения подходящего не найдем.
— Как хотите, — дернула она плечом.
— Председатель далеко живет? — Он решил переменить тему.
— Вон через три двора переулок, там с левой стороны дом с палисадом высоким. Найдете?
— Найдем, — невесть чему обрадовался Воробьев. — Ну, ждите гостей, через часок подъедем.
Председателю было лет под пятьдесят. Худой, с морщинистым лицом и крестьянскими, узловатыми кистями рук, молча выслушал просьбу подыскать какое-нибудь помещение для сопровождаемых и, сходив в дом за пиджаком, втиснулся в кабину — показывать дорогу.
На площади у церкви с разрушенным куполом он попросил остановиться и подвел Свиридова к амбарному строению, сложенному из толстенных бревен.
Арестованных заперли, навесив на дверь ржавый, устрашающих размеров замок.
— Значит, так, — сказал Вениамин, — ты, сержант, до часа постоишь, я — до четырех, а в четыре ты, Воробьев, меня сменишь.
— Пойдет! — заторопился Колька, донельзя обрадованный тем, что вся ночь в его распоряжении.
Свиридов полез в кабину, достал из вещмешка три банки «Щуки в томатном соусе» и буханку хлеба.
— Надо бы водички ведерко, а? — обратился он к председателю.
— Можно и молока, — сказал тот. — На приемном пункте вся тара молоком забита, неделю вывоза нет. Вот и попьете.